Цитаты из книг автора «Лоуренс Рис»

Вунш спас жизнь ее сестры – и чувства Хелены к нему совершенно изменились: «В конце концов, со временем я действительно полюбила его. Он не раз рисковал своей жизнью [ради меня]». Но эти отношения никогда не могли дойти до конца, хотя в Освенциме бывало и иначе: «Еврейские заключенные [мужчины] влюблялись в женщин, с которыми они работали. Они иногда исчезали в бараках, где складывали одежду, и занимались там сексом. Кто-нибудь при этом стоял на страже, чтобы предупредить их, если появится эсэсовец. Я так не могла, потому что он [Вунш] был эсэсовцем». Их отношения поддерживались взглядами, быстрыми словами и второпях нацарапанными записками: «Он быстро оглядывался по сторонам, и, увидев, что никто не слышит, шептал: “Я люблю тебя”. И это ободряло меня в этом аду. Это поддерживало меня. Это были просто слова, они говорили о безумной любви, которая никогда не смогла бы стать реальностью. Мы не могли строить никаких планов – им здесь просто не суждено было сбыться. Это было невозможно. Но были секунды, когда я забывала, что я еврейка, а он не еврей. На самом деле. И я любила его. Но это не имело отношения к действительности вокруг нас. Всякое случалось там – и любовь, и смерть – но в основном смерть». Однако спустя какое-то время «весь Освенцим» неминуемо узнал об их чувствах друг к другу. Кто-то донес на них. Заключенный или эсэсовец – неизвестно. Но, как выражается Хелена, «кто-то настучал».

Гитлер пришел в ярость: «Если хоть один идиот рискнет отдать подобный приказ на оккупированных территориях, я его лично пристрелю как бешеную собаку! На восточных землях эти средства следует не только разрешать, но и активно распространять, потому как бесконечное размножение негерманского населения не в наших интересах» .

13 декабря министр пропаганды Йозеф Геббельс написал в своем дневнике: «Что касается евреев, фюрер решил от них избавиться. Он предрек евреям, что если они еще раз спровоцируют мировую войну, то будут просто уничтожены. Это не было пустой фразой. Мировая война началась, и истребление евреев должно стать необходимым следствием. На этот вопрос нужно смотреть без сентиментальности».

Опыт Павла Стенькина и Татьяны Наниевой особенно важен, поскольку их истории совершенно лишены тех элементов счастливого спасения, восстановления справедливости, которые привычно ожидают многие на Западе в историях о Второй мировой войне. Для целых поколений британцев и американцев эта война приобрела практически мифический характер борьбы «добра» против «зла». И, конечно, верно, что нацизм был побежден, и не может возникать никаких сомнений в том, что мир получил неизмеримую пользу оттого, что избавился от этой чумы, этого бедствия. Но история послевоенного времени не так проста, как утверждает распространенный миф. Разумеется, случался «счастливый конец» и для некоторых советских заключенных, освобожденных Красной Армией, и для очень и очень многих людей на востоке. Когда война закончилась, Сталин тоже совершил преступления, которые – по крайней мере, частично – напоминают некоторые черты «окончательного решения еврейского вопроса» нацистами. Как и Гитлер, Сталин преследовал целые народы. Почти 100 тысяч калмыков подверглись массовой депортации со степных земель к югу от Сталинграда в Сибирь – за коллективное «преступление», заключавшееся, в глазах советского диктатора, в недостаточном сопротивлении немцам. Крымских татар, чеченцев и многие другие этнические меньшинства Советского Союза постигла та же судьба в последние месяцы войны и первое послевоенное время. Никто не знает точно, сколько советских граждан было депортировано, но это число, несомненно, превышает миллион человек. И хотя – в отличие от евреев, большинство из которых погибали, как только попадали в руки нацистов, – значительная часть народов, пострадавших при Сталине, смогли вернуться из Сибири после смерти диктатора на родину, не приходится сомневаться и в том, что чеченцы, крымские татары, калмыки и другие серьезно пострадали в результате желания Сталина наказать целые группы за преступления отдельных лиц.

Точное количество изнасилований, совершенных советскими солдатами по мере их продвижения через Германию, а также непосредственно после войны, никогда не будет известно, но оно, конечно, исчисляется сотнями тысяч.

«Мысль о том, что самые лучшие, цвет нашей молодежи, должны гибнуть на фронте для того, чтобы эти слабоумные, безответственные, антиобщественные элементы могли спокойно существовать в своих больницах, просто невыносима для меня» 55

Потому что, когда он впервые увидел немецких солдат, в стальных касках и красивой форме, то почувствовал, что они «лучше». «А на другом конце спектра я увидел евреев и поляков – напуганных, спасающихся бегством или прячущихся». Несомненно, именно такие чувства немцы и надеялись вызвать в душах тех, кого хотели подавить. В том числе и по этой причине доктор Менгеле появлялся на платформе Освенцима в безупречно вычищенной и отглаженной форме эсэсовца, в сверкающей, словно зеркала, обуви. Немцы пытались создать сбывающееся пророчество о неполноценности тех, с кем они сражались. Они одевались и вели себя так, словно были представителями расы господ, и хотели вынудить своих врагов поверить в то, что нацисты – действитель

Ты обращаешься к приветливому прохожему, спрашиваешь его, где находится нужная тебе улица, – и он проходит вместе с тобой полквартала, чтобы ты не заблудился. Он такой вежливый, такой предупредительный. Но тот же самый человек в других обстоятельствах может оказаться ужаснейшим садистом. Никто себя не знает. В тех [других] ситуациях все мы могли быть хорошими, а могли – и плохими. Иногда, встречаясь с особенно вежливым или предупредительным человеком, я спрашиваю себя: “А каким бы он стал в Собиборе?”»

виноваться немцам, быть честными, трудолюбивыми и хорошо себя вести. Обучение чтению считаю излишним».

Целью такой начальной школы будет: научить их считать максимум до 500, написать свое имя и понимать, что это Божья заповедь – по