В двадцать минут десятого он решил, что всё понял. Так или иначе, отец наблюдал за ним. Если он не спрятался в лесу (может быть, даже далеко, с биноклем), то оставил где-то включенную мини-камеру. Уолден, не удержавшись, обследовал углы хижины, особенно под самым потолком, под скатом крыши. Он показал им язык, туда, сюда, наобум. Чтобы Джек Стивенсон знал – где бы он ни был, наверно, перед монитором компьютера – что с Уолденом все хорошо, что Уолден не портит себе кровь, что Уолден, может быть, и не мужчина, но уже не ребенок.
Шел дождь. Вот что дало ему терпеливое наблюдение. Поначалу, правда, от этого было ни жарко ни холодно. Но вот подо лбом вспыхнула искорка. Уолден кинулся к вчерашней пустой банке из-под бобов с сосисками и вышел на улицу. Как он и надеялся, дождь стекал с кровли и с разных мест крыши и брызгал веселыми струйками, колеблемыми ветром. Он наполнил банку, сполоснул ее несколько раз, потом, решив, что вода достаточно чистая, отпил несколько глотков.
– Вот видишь, папа, и не надо идти к озеру!
Он ухмыльнулся и, почесав висок, воскликнул:
– Я могу даже наполнить котелок, вскипятить его на высоком огне и принять горячую ванну.
Уолден надеялся, что отец это слышит.
Конечно, этого недостаточно. Подставить емкость под водосток – это, может быть, и умно, но еще не делает вас мужчиной. Коль скоро он был на улице и уже промок, он решил, что будет разумно заодно запастись и хворостом.
– Это в двух шагах! – вслух сказал он.
Где микрофон и камера, он не знал – и не был да и не мог быть уверен в их наличии, – но вел себя так, будто они принадлежали к окружающей среде. Он больше не чувствовал себя таким ужасно одиноким, и это было несказанным облегчением. Этот новый расклад представлял не одни лишь преимущества. Когда ты один и никто тебя не видит, можно кое-что себе позволить.
– Извини за давешнее, – сказал он, когда неприятная мысль вдруг пришла ему в голову.
А про себя подумал: в следующий раз я сниму штаны за кустом.
Он прошел метров десять и повернул назад, решив сходить за карабином, сам не зная, для себя ли – потому что страшно, – или для отца – показать ему, что он принимает меры. Зарядил он оружие без труда, не зря же проводил долгие часы в тире в обществе Джона Уэйна, более известного под именем Джека Стивенсона, – то есть нет, на самом деле куда менее известного.
Уолден не замедлил убедиться, что собирать хворост, имея на плече «ремингтон-700» длиной в метр и весом больше трех кило, не очень удобно. Но не сказать, чтобы он пожалел, что нагрузился этой ношей. Минуту или две он шел по тропе, по которой вчера вечером «Шевроле» прибыл в пункт назначения. Примечательная шириной своих шин, тяжелая «Импала» вырыла в мягкой земле тропы глубокие колеи, еще не стертые дождем. Уолден нагнулся над этими отпечатками и долго всматривался в них с неизъяснимой тоской в сердце.
По обе стороны от тропы простирался лес. Капля зелени в лесном океане Мэна. Около восьми миллионов гектаров, сказал ему отец. Он не уточнил, сколько это деревьев. Вокруг него вздымались высокие стволы, наклоненные в разные стороны, под которыми подрастали молоденькие деревца, похожие на швабры, колючий кустарник, широченные папоротники, переплетенные ветви ежевики. Уолден ни за что не хотел бы знать, что кроется там.
Он предпочел бы держать карабин под мышкой. Но пришлось положить его у ног, пока он наполнял сосновыми иглами пластиковый пакет, а потом собирал ветки и прутья. Лес казался неисчерпаемым, но не давал себя легко обобрать. Дрова и хворост он не преподносил в подарок. С «ремингтоном» на плече Уолден принес в хижину охапку, растеряв половину по дороге. Собранный хворост он положил у печи, чтобы подсох.
Еще не было полудня, а Уолден снова проголодался. Он съел вторую треть банки равиоли. Потом покормил голубя. Глядя, как птица клюет зерно, Уолден задумался, какое же послание он сможет отправить с ней Чену. Он рассмотрел план, который дал ему отец, и не нашел в нем ничего по-настоящему полезного. Ни названий мест, ни другой информации, позволяющей сориентироваться и определить свое местоположение. Ничего. Только бесполезная, невнятная роза ветров. Озеро находилось в общих чертах к северо-востоку. Ну и ладно.
«SOS, приезжайте за мной. Я где-то. Найти? Это очень просто: вокруг меня всего лишь восемь миллионов гектаров леса».
Грозная очевидность не давала ему покоя. Если бы отец хотел, чтобы он мог сориентироваться, то не завязал бы ему глаза. Джек Стивенсон нарочно запутал сына. Он оставил его на поляне посреди самого большого в Соединенных Штатах леса, чтобы Уолден не мог выбраться своими силами. Он оставил его в обществе голубя, который, конечно, мог найти дорогу домой, но с которым нельзя было послать никакого письма, позволяющего определить его местоположение. Жуткое видение предстало перед его глазами. В один прекрасный день дверь бревенчатой хижины откроет какой-нибудь охотник (или лесоруб, или индеец?) и найдет скелет. Может быть, еще в клочьях одежды. Может быть, на костях еще останется немного высохшей кожи, а то и плоти, кишащей червями. Пришелец с удивлением обнаружит, что это ребенок. Потом взгляд его упадет на книги, и он воскликнет:
– Удивительное дело: ребенок читал Генри Дэвида Торо!
Да, такова была мрачная истина. Если Уолден не хочет сойти с ума, свихнуться от злости и страха, если не хочет разреветься, а то и еще чего похуже, у него есть только один выход: взять одну из двух книг философа и читать…
– Как печально, – скажет охотник. – Оставить ребенка с книгами Торо.
Но может быть, это будет скорее лесоруб. А лесорубы, само собой разумеется, не читают философских книг. Имя Торо им незнакомо, и они прекрасно себя чувствуют.
– Когда я прекратил счет, – скажет лесоруб, – я насчитал четыреста двадцать миллионов триста тридцать четыре тысячи шестьсот восемь деревьев. На мой век хватит.
Индеец же – если это будет индеец – заинтересуется печью.
– Он умер, – скажет он, – потому что не сумел сложить поленья вигвамом.
Глаза Уолдена закрылись сами собой, хотя до вечера было еще далеко. Ему показалось, что он проснулся как от толчка. Голос, который он хотел услышать, был голосом отца. Уолден обратился к темным углам хижины, к теням под крышей.
– Пожалуйста, папа, приходи, забери меня.
Он знал, что не должен говорить таким жалобным тоном. Выступая в свою защиту, он постарался взять себя в руки и, выбрав цель (наверху слева, напротив печи), смотрел прямо в глаза тому, кто за ним наблюдал.
– Ты видишь, я справляюсь. Но продолжать бессмысленно. Знаешь, я подумал: наверно, я пойду изучать медицину, когда вырасту. Здесь я ничему интересному для себя не научусь. На будущее, понимаешь? Я хочу быть полезным. Врач – хорошая профессия, правда? Они хотя бы помогают людям. Ты же не хочешь, чтобы я стал лесорубом или лесным жителем? Почему бы не индейцем, если на то пошло?
Уолден прыснул. Ему стало смешно, и он сам этому удивился – настолько это не вязалось с его настроением. Воодушевившись, он продолжал:
– На самом деле, чтобы быть мужчиной, совсем не обязательно иметь большие мускулы, чтобы валить деревья, не обязательно стрелять из карабина в стетсоне на голове, я уж не говорю про хоум-ран в бейсболе. А насчет девушек – у меня еще есть время, правда же?
Он состроил лукавую гримаску в невидимую камеру.
– Я вообще-то не имею ничего против. Надо только найти такую, которая бы мне понравилась. Джемма, например, славная, но, если честно, у нее зад кобылы. Будь я ее доктором, посоветовал бы ей завязать с батончиками «Марс».
Как ни всматривался он в темный угол, не появилось никакого знака, даже отсвета. И все же ему явственно показалось, что он слышит голос отца. Увы, как говорили по телевизору, это была не прямая трансляция – скорее разогретое блюдо. Вчерашняя фраза зазвучала у него в ушах.
«Все равно здесь нет сети, – сказал Джек Стивенсон. – Далеко от всего, для всего недосягаемо».
– Да уж, – удрученно вздохнул Уолден.
Отец за ним не наблюдал, не слышал его. Нет сети. Далеко от всего. Он был отрезан от мира.
Уолден сделал последнюю попытку убедить себя, что отец, несмотря ни на что, мог его снимать с намерением позже посмотреть запись, но нет, мысль о скрытой камере и спрятанном микрофоне казалась теперь смешной.
Он был один, с двумя книгами, скучными, как дождь, который всё шел за окном.
Уолден сыграл двенадцать партий в кубик Рубика, доел банку равиоли, подбросил дров в огонь, подремал, побродил кругами по хижине. Часы шли, за окном темнело.
До того как наступила кромешная ночь, Уолден взял охотничий нож, наточенный, с заостренным кончиком, и выбрал полено с корой. Он думал о том, что делали заключенные в своих камерах. Иногда они вырезали свое имя. Иногда царапали на стене дату или просто ставили палочку. Одна палочка – один день. Или месяц. Или год.
Ему не надо было направлять свою руку. Острием ножа она сама выцарапала на коре: 12 л 7 м 4 д.
День обещал быть не ласковее предыдущего. Дождь, кажется, перестал, но небо нависало свинцовое, а просачивающийся в хижину воздух говорил о том, что лес далеко не просох. Уолден с удовлетворением обнаружил на чугунном дне печи угли, которые только и просили проснуться хорошим огнем. В таком темпе, однако, запаса дров не могло хватить надолго. Послушай Уолден доводов рассудка, он не замедлил бы выйти в лес с топором. Но это значило бы признать, что он здесь надолго, чего ему совсем не хотелось.
Он съел банку ветчины в желе.
Вчера Уолден понял, что отец оставил его в таком месте, определить которое невозможно (поездка с завязанными глазами, план без точных указаний). Сегодня ему открылась другая очевидность, более радостная. Джек оставил ему припасов, чтобы выжить до его возвращения, ни больше ни меньше. У него оставалось три банки консервов. Теперь он задавался единственным вопросом: отец рассчитывал одну или две банки на день? У Уолдена был хороший аппетит. Джек говорил ему порой, что никогда не видел, чтобы обжора так медленно рос. Так что ему было трудно отказаться от решения, отвечавшего его желаниям, равно как и его желудку. Он очень хотел верить, что отец вернется вдвое скорее, если он вдвое быстрее всё съест.
Оставив пока в стороне эту тему, Уолден решил обратиться к тому, что мистер Флемминг, его учитель литературы, называл духовной пищей. В голову ему закралась мысль, нелепая и почти комичная. А что, если Джек строил свой подсчет не на консервах, а скорее на книгах? Что, если он хотел дать ему ровно столько времени, сколько требуется двенадцатилетнему ребенку, чтобы проглотить несколько сотен страниц смертельной скуки? Гипотеза выглядела глупой. Но он все же постарался выказать хотя бы минимум доброй воли. Каждая строчка «Уолдена, или Жизни в лесах» до сих пор была скучна донельзя, поэтому он взял другой томик и уселся на табурет у огня.
«Леса штата Мэн». Какое заманчивое название, в самом деле! Оно напомнило ему туристические брошюры, которые можно было найти по случаю на столиках в отелях или в библиотеке Еноха Пратта. «Штат Мэн от А до Z», «Природа и дикая жизнь», «Озера нашего региона» и всё в таком роде.
Чтение показалось ему не намного интереснее «Уолдена», но, по крайней мере, автор шевелился, рассказывая о некоем приключении, а не о таких захватывающих событиях, как постройка жалкой хижины и возделывание грядки фасоли. Писал он о животных и деревьях в большом лесу, что вносило приятное разнообразие. Увы, его вкус к нескончаемым описаниям все равно делал рассказ неудобочитаемым.
– Ага! – вдруг вскрикнул Уолден.
Он только что сделал открытие. Сапоги! Эти сапоги, дырявившие старый пол хижины. Что ж, теперь он знал их секрет. Они служили лесорубам, сплавлявшим огромные плоты по рекам Мэна. Гвоздики на подошвах позволяли цепляться за бревна, так можно было удержаться и на быстрине, точно ковбои на родео.
– Ну и что, – вздохнул он, – мне-то какое дело?
Между страниц торчал клочок бумаги. Это была вырезка из газеты «Портленд Пресс Геральд». Статья, посвященная некому Кристоферу Найту. Уже на третьей строчке Уолден почувствовал, как холодный пот потек у него между лопаток. Этот человек, этот Найт, которого нашла и арестовала полиция, провел один, прячась, без всякой связи с себе подобными, двадцать семь последних лет. Он жил не в хижине, а в палатке, ходил по камням и корням, чтобы не оставлять следов, а зимой вообще не выходил, чтобы не наследить на снегу. И чему, вы думаете, он посвящал свои одинокие дни, закутавшись в несколько спальных мешков под камуфляжной палаткой? Он читал! Ему, впрочем, нечего было вменить в вину, он только украл несколько книг и немного еды. Одна деталь особенно поразила Уолдена. В статье говорилось, что Кристофер Найт толстел летом, когда мог питаться дарами леса, и страшно худел в холодное время года, когда зимовал в своей норе, точно сурок или еж, кормясь только духовной пищей. Все это, разумеется, происходило в лесах штата Мэн.
Уолден посмотрел на два томика Торо с отвращением. Бесспорно, существовала связь между тем, что он понял в философии великого человека, и историей этого бродяги, Кристофера Найта. Торо в своих писаниях без конца восхвалял воздержанность. Но на самом деле он сломался через два года, два месяца и два дня. Он покинул свою хижину и вернулся в цивилизованный мир. А Найт, никакой не знаменитый мыслитель, продержался двадцать семь лет! Двадцать семь лет он кормился собирательством, мелкими животными, ягодами по сезону.
– Да, но я-то хочу есть! – воскликнул Уолден.
Он косился на оставшуюся банку бобов с сосисками и уже готов был ее вскрыть. И тут ему попался второй листок бумаги, засунутый между страницами «Лесов штата Мэн». Листок в клеточку, как и тот, на котором был нацарапан план, вырванный из той же тетради и сложенный вчетверо. Уолден сразу узнал почерк отца. Наверху стоял заголовок:
ИНСТРУКЦИИ СЛЕДОВАТЬ БУКВАЛЬНО
Ниже он с трудом прочел наспех написанные заметки. Джек Стивенсон напоминал кое о чем из того, что сказал сыну, прежде чем уйти:
Категорически запрещается выходить за периметр, обходись ресурсами, имеющимися на территории (съедобные ягоды, рыба, родниковая вода). Ничего не кради. Не приближайся к людям (если таковых обнаружишь). Оставлять «ремингтон» или нет? Стреляй только в случае крайней необходимости!! И т. д.
В самом низу Джек написал:
Встретимся в хижине. Надеюсь, что ужин будет готов… и вкусен!
Уолден надолго задумался. Была хорошая новость: отец, судя по всему, намерен вернуться. В остальном он узнал мало для себя нового. Поразмыслив, он пришел к выводу, что в руках у него что-то вроде черновика или шпаргалки. Отец, наверно, хотел переписать все это набело и повесить свои инструкции на стену. Ладно, решил он, завтра придется пойти за съедобными ягодами, рыбой и водой, а пока он съест бобы с сосисками.
Кое-что вспомнив, он отложил кусочек сосиски. Он слышал, что некоторые рыбы клюют на такую приманку. Времени было предостаточно, и Уолден принялся готовить удочку, которая послужит ему завтра. Леска у него была, но не было крючка. Для удилища надо будет срезать длинную и гибкую ветку.
Он стал рыться в ларе, почти опустошил его в поисках нужного предмета. Старая скрепка, например, могла бы подойти. Он выложил всю посуду: оловянную, помятую алюминиевую, из ивовой коры, – затем весь ненужный хлам и наконец нашел в щелях между досками две булавки и несколько ржавых гвоздей. На всякий случай он обследовал и левое отделение, где лежали дрова, и с огорчением обнаружил, что остался всего десяток поленьев на слое опилок. Уолден разгреб их руками – вдруг там кроется крючок его мечты. Под ними оказалось что-то похожее на плотную бумагу, которой выстилают ящики. Поверхность ее была грязно-желтого цвета, но Уолден разглядел темные очертания сложного рисунка. Сам не зная зачем, он вынул из ларя все поленья, чтобы достать бумагу.
О проекте
О подписке