Глава 5

Майкл ставит бокал на кофейный столик и разворачивается ко мне всем телом.

– Останься, – говорит он и сжимает мои плечи. – Пожалуйста. Не уезжай. Он обнимает меня и целует. Затем отрывается от меня, поправляет волосы, убирает прядь за ухо. – Любимая, я был уверен, что ты решила пойти на это собеседование для самоуспокоения, чтобы иметь козырь в руках к тому времени, как предстоит заключать новый контракт с каналом.

Я киваю. Разумеется, он прав. Особенно учитывая появление Клаудии Кэмбелл.

Майкл охватывает мое лицо ладонями.

– Я так люблю тебя, Анна.

– Я тоже тебя люблю, – улыбаюсь я.

– Ведь твой отъезд из Нового Орлеана не означает, что ты уходишь от меня, не правда ли? – Он откидывается на спинку дивана. – Эбби уже достаточно взрослая, чтобы на некоторое время остаться одна. Черт, она почти каждые выходные занята! Я мог бы приезжать, навещать тебя раз, а то и два в месяц.

– Ты мог бы?

Представить невозможно, что мы оба выходных дня проведем с Майклом вдвоем. Будем засыпать рядом и просыпаться утром, а впереди будет еще целый день.

Майкл прав. Если я перееду в Чикаго, у нас будет возможность больше времени проводить вместе.

– И я буду приезжать сюда на выходные, – произношу я с возрастающим энтузиазмом.

– Непременно. Допустим, ты заключишь контракт на год. За это время ты приобретешь популярность, сможешь впоследствии получить работу даже в округе Колумбия.

– Округе Колумбия? Послушай, разве ты не понимаешь? Я надеюсь, что настанет день, когда мы будем вместе.

Майкл усмехается.

– Придется раскрыть тебе секрет. Я подумываю о том, чтобы баллотироваться в сенат. Говорить об этом пока несколько преждевременно, ведь сенатор Хансенз пока не переизбирается…

Я радостно улыбаюсь. Майкл думает о будущем. Возможно, через пару лет он будет в Вашингтоне и хочет помочь мне проложить путь туда же.

В воскресенье вечером, когда выходные уже позади, я все еще ощущаю пустоту в душе. Я прямо сказала Майклу о своих желаниях и услышала в ответ то, что хотела. Так почему же мне одиноко так, как не было никогда?

В 1:57 меня озаряет. Я неверно сформулировала вопрос. Да, мне известно, что Майкл не хочет меня терять, но на самом деле мне важно знать другое: хочет ли он, чтобы я стала его женой?

В понедельник днем мы с Джейд отправляемся заниматься спортивной ходьбой в парк Одюбон.

– Вот и Маркус мне вечно твердит: «Пожалуйста, любимая, дай мне еще один шанс. Этого больше никогда не повторится. Я тебе клянусь».

Сжимаю челюсти, чтобы взять себя в руки.

– Мне казалось, он с кем-то встречается, – произношу я как можно спокойнее.

– Уже нет. Говорит, что меня ему никто не заменит.

– И что ты ответила?

– Черт, что я могла ответить. Конечно нет! Одного удара в челюсть мне вполне достаточно.

Я смеюсь и хлопаю ее по плечу.

– Молодец! Надо быть сильной.

Джейд замедляет шаг.

– Так почему же мне так тошно? Маркус – прекрасный отец, Девон его обожает.

– Но ведь ему никто не запрещает принимать участие в жизни сына. Он должен радоваться, что ты ничего не рассказала Девону, никого ни в чем не обвиняла. Ведь в таком случае Маркусу пришлось бы исчезнуть из жизни сына.

– Знаю. Только Девон пока ничего не понимает. Он считает, что я несправедливо обижаю его отца. С одной стороны презрительное отношение ко мне сына, с другой нытье Маркуса. Он постоянно напоминает мне, как хорошо мы жили все вместе пятнадцать лет, что я все эти годы ездила на нем, а теперь резко нажала на тормоз. Как ему было тяжело, он работал днями и ночами, да еще и по выходным. Лишен сна и…

Я отключаюсь и перестаю вникать в то, что говорит Джейд. Об этих сказках Маркуса я слышала за последнее время раз тридцать и больше этого не вынесу. Получив поддержку родителей, Джейд в прошлом октябре ушла от Маркуса, в тот день, когда он ударил ее по лицу, и на следующей неделе подала на развод. Слава богу, она не дрогнула и не дала слабину. До сих пор.

– Маркус мне симпатичен, правда. Но ничто не может оправдать его. Ты не виновата, Джейд. Ни один мужчина не имеет права поднимать руку на женщину. Ни за что и никогда. Точка.

– Знаю. Ты все верно говоришь. Только я… пожалуйста, не осуждай меня. Аннабель, понимаешь, я скучаю по нему. Иногда.

– Если бы мы могли помнить только лучшее. – Я обнимаю ее за плечи. – Признаться, и я порой скучаю по тому, что было хорошего у нас с Джеком. Но я больше не могу ему доверять. У вас с Маркусом такая же ситуация.

Джейд поворачивается ко мне:

– Как прошло твое свидание с Майклом? Сказала ему, чтобы поднимал свою задницу и бежал в магазин за кольцом с бриллиантом?

Пересказываю ей наш разговор субботним вечером.

– Получается, если я перееду в Чикаго, мы сможем больше времени проводить вдвоем.

Джейд смотрит на меня с сомнением.

– Да? Он обещал раз в месяц оставлять свой драгоценный город? И тебе не надо будет терпеть эту Злюку?

Я улыбаюсь придуманному для Эбби прозвищу.

– Майкл обещал. Знаешь, я уже очень хочу получить эту работу.

– Нет! Ты не должна уезжать! Я тебе не позволю.

Именно такой реакции я ждала от Майкла.

– Не волнуйся. Я уверена, что у них куча других, более подходящих кандидаток. Но я составила великолепное резюме, хотя так и нескромно говорить.

Рассказываю Джейд о Камнях прощения и идее пригласить на шоу Фиону и мою мать.

– Подожди – мать? Ты говорила, что потеряла ее.

Я закрываю глаза и внутренне съеживаюсь. Неужели я такое говорила?

– Фигурально, не в буквальном смысле. Много лет назад мы серьезно поссорились.

– Я не знала.

– Прости. Я не люблю об этом вспоминать. Очень тяжело.

– Я удивлена, Аннабель. Значит, вы помирились и ты хочешь пригласить маму в студию.

– Да нет же!

– Ясно, – качает головой Джейд. – А мне не рассказала.

– Это всего лишь идея для канала, – говорю я, делая вид, что не замечаю сарказма в ее голосе. – Я все это придумала. Мы с мамой не помирились.

– Бог мой. Ну-ка, расскажи мне подробнее об этих Камнях прощения. Это что-то типа отпущения грехов? Ты рассказываешь кому-то самую сокровенную тайну, отдаешь булыжник, и все становится хорошо?

– Звучит глупо, да?

Джейд пожимает плечами.

– Ну, не знаю. Вообще-то, наверное, здорово. Понимаю, почему эта идея стала так популярна. Кому не хочется, чтобы его простили?

– Верно, Джейд. Твой самый большой грех, видимо, кража крема со стенда в магазине?

Я поворачиваюсь к ней и улыбаюсь. Однако Джейд мрачнеет.

– Да что ты. Я же шучу. Ты самый открытый и честный человек из всех, кого я знаю.

Джейд садится на траву и обхватывает колени руками.

– Аннабель, ты даже не представляешь…

Я тоже схожу с дорожки, чтобы пропустить бегущего мужчину.

– Более двадцати пяти лет огромная ложь портит мне жизнь, смердит, как головка вонючего сыра. С того дня, как папе поставили диагноз, эта боль буквально пожирает меня изнутри.

Джейд отворачивается и смотрит вдаль, словно пытается выбросить из головы черные мысли. Чертовы камни. Вместо того чтобы дарить людям успокоение, они приносят одни несчастья.

– Мне исполнялось шестнадцать, и родители решили устроить большой праздник. Папа волновался больше остальных. Хотел, чтобы все было идеально. Он решил сделать ремонт в комнате в подвале, поставить новую мебель, покрасить стены, словом, изменить все. Я тогда заявила, что хочу белый ковер. Папа не стал возражать. – Джейд смотрит на меня и грустно улыбнулась. – Представляешь, белый ковер в подвале?

– Ко мне должны были прийти пятнадцать девчонок. О, тогда мы были помешаны на парнях! Поэтому, когда в дверь постучала толпа ребят с водкой-черри и каким-то ужасным красным вином, мы, конечно, их впустили. Я была в ужасе. Что, если мои родители решат спуститься вниз и увидят, что мы выпиваем? Слава богу, они к тому моменту уже собирались спать и смотрели в спальне программу «48 часов». Они мне доверяли.

– В тот вечер моя подруга Эрика Уильямс напилась как свинья. Ее рвало. Повсюду. В том числе и на белый ковер.

– Бог мой! – восклицаю я. – И что ты сделала?

– Пыталась его оттереть, но не получилось. На следующее утро папа спустился вниз и все увидел. Я рассказала ему правду, что Эрике стало плохо. Он спросил: «Вы пили?» – а я подняла на него круглые глаза и ответила: «Что ты, папочка!»

Голос ее дрожит, и я обнимаю подругу за плечи.

– Джейд, это ерунда. Забудь. Ты была ребенком.

– Отец каждый год задает мне один и тот же вопрос, Анна. Даже в день моего тридцатилетия он спросил: «Джейд, Эрика выпила в тот день, когда тебе исполнилось шестнадцать?» И каждый раз я ему отвечаю: «Нет, папочка».

– Может, тогда настало время признаться? Отдай ему Камень прощения. Я уверена, что ложь терзает тебя гораздо сильнее, чем твоего отца ранит правда.

Она качает головой.

– Уже поздно. У него рак, метастазы по всему организму. Правда его уже не убьет.

Мы с Джейд завершаем последний круг, когда звонит Дороти. Голос ее уже много месяцев не звучал так бодро.

– Не могла бы ты навестить меня днем, дорогая?

Дороти обычно никогда не просит меня приехать. Более того, она постоянно твердит, что мне не стоит бывать у нее так часто.

– С радостью, – говорю я. – У тебя все хорошо?

– Великолепно. И привези, пожалуйста, полдюжины тех мешочков для камней. Их должны продавать в «Мишель».

О боже! Опять эти Камни прощения.

– Дороти, ты не приняла от меня камень, значит, тебе не нужно отправлять остальные, чтобы замкнуть круг.

– Полдюжины, – повторяет Дороти. – Для начала.

Я должна была это предположить. Дороти обожает отправлять письма по цепочке и принимать участие во всяких подобных штуках, конечно, она уцепится за новую забаву под названием Камни прощения. Она будет отправлять их, даже не имея надежды получить ответ.

– Да, но для начала нужно отправить одно письмо с просьбой простить, а не полдюжины.

– Полагаешь, за семьдесят шесть лет я обидела только одного человека? Разве ты не знаешь, что все мы глубоко в душе страдаем от чувства вины? Потому эти камушки так популярны. Они позволяют нам, даже обязывают нас быть ранимыми.

* * *

Во второй половине дня я приезжаю к Дороти. При первом взгляде на нее замечаю, что лицо ее будто разгладилось и она выглядит умиротворенной. Она сидит во дворике у стола с зонтиком, а перед ней лежит аудиокнига Фионы Ноулс. Я невольно хмурюсь. Девчонка, доставившая мне столько проблем, стала ангелом прощения и, несомненно, неплохо на этом наживается.

– Люди хранят тайны по двум причинам, – заявляет мне Дороти. – Чтобы защитить себя или защитить других. Так говорит мисс Ноулс.

– Поразительное открытие. Эта женщина настоящее золото.

– Именно так, – кивает Дороти, не замечая моей иронии или делая вид, что не замечает. – Ты принесла мне мешочки, дорогая?

– Угу. Белый тюль, – отвечаю я и кладу ей их на ладонь. – В маленький горошек салатового цвета.

Дороти пробегает пальцами по ткани и развязывает шнурок.

– Прекрасно. На тумбочке в моей комнате стоит миска с камнями. Не могла бы ты их принести?

Я возвращаюсь с пластиковой миской, и Дороти вываливает содержимое на стол.

– Мэрилин собрала их во дворе. – Она проворно распределяет камни на пары. – Эти для Мэри, – добавляет она. – Хотя ей пока об этом неизвестно.

– Мэрилин? – удивляюсь я, услышав имя самой ее дорогой и близкой подруги, но, подумав, сознаю, что это не лишено смысла. – Я так понимаю, если ты знаешь человека всю жизнь, то непременно несколько раз да обидишь его. Я права?

– Абсолютно. Это было впечатляюще. – Дороти закрывает глаза, словно погружаясь в воспоминания. – Мне всегда казалось, что жизнь похожа на пещеру с извилистыми коридорами, украшенную множеством свечей. Когда мы рождаемся, вспыхивает половина свечей. Совершая доброе дело, мы зажигаем свечи по одной, и помещение освещается все лучше.

– Как интересно.

– Но на жизненном пути некоторые свечи гаснут из-за нашего эгоизма и жестокости. Понимаешь, мы сами зажигаем свечи, сами их и задуваем.

Я задумываюсь о том, как выглядела бы моя пещера со свечами. Интересно, в ней было бы больше света или тьмы?

– Какая красивая аллегория, Дороти. В твоей пещере очень светло, дорогая моя подруга.

– О, я и погасила немало. – Она берет вторую пару. – А эти для Стивена.

– Как благородно. Я думала, ты его ненавидишь.

Я дважды видела Стивена Руссо, когда встречалась с Джеком. Он произвел на меня впечатление порядочного человека. Дороти редко вспоминает о бывшем муже, и лишь то, что этот бесполезный подонок бросил ее через девять месяцев после того, как она перенесла мастэктомию. С той поры прошло уже три десятилетия, но, как я понимаю, раны Дороти еще не затянулись.

– Я имею в виду Стива Уиллиса, моего ученика. Он был умным мальчиком, но его семья была ужасна. Я не дала ему возможности забыть ее, Анна, и до сих пор не могу себя простить. Думаю, его братья до сих пор живут в городе, я смогу найти его через них.

Смело. Или нет? Возможность попросить прощения успокоит совесть Дороти, но может напомнить Стивену о том периоде детства, который он предпочел забыть навсегда.

Дороти берет в руки следующую пару.

– Эти для Джексона. Я так и не извинилась перед ним за то, что вмешивалась в его жизнь.

От этих слов у меня по спине бежит холодок.

– Если бы не я, вы были бы сейчас мужем и женой. Это я посоветовала ему признаться тебе, Анна. Вина была для него слишком тяжким грузом. Матери чувствуют такие вещи. Эта его тайна могла бы разрушить ваши отношения после свадьбы. Я уверяла его, что ты простишь. Но ошиблась.

– Я простила, – говорю я, сжимая ее руку. – Но хорошо, что ты об этом сказала. Думаю, Джексону не стоило мне признаваться. Некоторые тайны лучше хранить вечно.

Дороти вскидывает подбородок.

– Например, те, что связаны с твоей матерью?

– Я никогда не говорила ни о какой тайне.

– Тут и не надо ничего говорить. Женщина просто так не бросит своего ребенка, Анна. Ты уже отправила ей Камень прощения?

Я сглатываю горечь.

– Я спрашивала у Джулии. Мама не писала мне писем.

Дороти тихо фыркает.

– А тебе не приходит в голову, что твой отец мог ничего и не сказать своей подруге?

– Мне нужно время, чтобы все обдумать, Дороти.

– Пока не зажжешь свет везде, где только можно, чтобы отступила тьма, ты никогда не сможешь отыскать дорогу. Так говорит Фиона.