«Я родилась в Неаполе; мое имя Матильда, я дочь и единственная наследница герцога де М… Мой отец, у которого было двое детей, когда он имел несчастье потерять мою мать, женился, после десяти лет вдовства, на девице низкого происхождения, которая не замедлила взять над ним необычайную власть; пользуясь слабостью его характера, она смогла то ли полностью погасить, то ли в значительной мере подавить в нем отцовские чувства. Ее первым распоряжением было заставить выехать в Венецию моего брата, который был помещен в коллеж, где умер менее чем в шесть месяцев. Что касается меня, которая ожидала тогда своего одиннадцатилетия, она добилась, чтобы меня поместили в монастырь в Пизе, где я прожила шесть лет, не пользуясь утешением увидеть моего отца, ни даже получать от него известия. Монахи постарались использовать все средства обольщения, чтобы убедить меня принять постриг, но я оказала им упорное сопротивление. Однажды утром, к моему большому удивлению, моя мачеха вошла в мою комнату; она прибыла накануне вместе с моим отцом, который, как говорила она, слишком устал от путешествия и побоялся переживаний, которые мой вид наверняка вызовет у него. Затем, изображая передо мной полнейшую материнскую любовь, она продолжила: «Я с удовольствием узнала, что вы не чувствуете никакой склонности к монастырской жизни; я решила вывести вас в свет. Ваш отец, который доверил мне ваше будущее, и который знает, что я не ценила бы вас сильнее, если бы вы даже были моей собственной дочерью, предложил вам замужество по моему выбору. Вы будете безусловно счастливы. Если вы пообещаете мне полностью подчиниться моей воле, вы завтра покинете эти стены, которые вам противны, если же нет!..» Я, которая испытывала ужас перед монастырем, и которая, после шести лет тюрьмы, сгорала от желания обнять моего отца, – едва я услышала эти слова, как, обвив ее руками, воскликнула: «Я соглашаюсь со всем, что вы мне прикажете». Она прижала меня к сердцу и, покрыв поцелуями, потребовала, чтобы я покинула этот дом тотчас же, не дожидаясь завтрашнего дня. Мы сразу направились в отель, где остановился мой отец; когда он увидел меня, лишь единственное восклицание вырвалось из его уст: – Моя дочь! – Ваша дочь, ваша послушная дочь! – ответила моя мачеха. Природа вступила в свои права, наша радость и наше счастье были безграничны. Не теряя времени мы выехали в Неаполь, где единственной заботой стали приготовления к свадьбе. Моя мачеха велела приготовить две комнаты, примыкающие к своим апартаментам; я там поселилась, однако я тут же заметила, что я являюсь там объектом строгого наблюдения; я не могла выйти без ее разрешения и мне было невозможно завязать какой-либо разговор вне ее присутствия. Однажды, когда я, погрузившись в свои размышления, была, как обычно, одна, она вдруг вошла и, отведя в свою комнату, дверь которой заперла за собой, достала из шкафа ларец с жемчугами и каменьями. «Это колье, – сказала она, – первый подарок вашего будущего супруга; это лишь прелюдия к богатым украшениям, что ждут вас в его дворце, и которые достойны положения, которое вы должны занять при дворе. Постарайтесь не оказаться неблагодарной и будьте мне признательны за то, что я для вас делаю». Внезапно дверь распахнулась, и я увидела безобразного старика, сопровождаемого двумя священниками и многочисленной свитой из ливрейных лакеев и пажей. Мой отец следовал за ними, молчаливый, опустив голову.

«Вот ваш супруг, Матильда, – говорит мне моя мачеха и, повернувшись к старику, добавляет – Принц, вот супруга, которую вы получаете из моих рук, и лишь затем – из рук этих благочестивых священнослужителей». Я онемела. Принц бормотал некие слова, которых я не слышала; вернувшись к себе, охваченная горем и отчаянием, я испустила ужасный крик, я сорвала вуаль, которую укрепили мне на голову, и, отворив дверь в коридор, воскликнула вслед толпе голосом, прерываемым рыданиями: «Милости! Милости!», падая на колени перед моим отцом. В мгновенье ока комната опустела. Этот акт неповиновения вызвал ярость этой коварной женщины. Оставшись наедине со мной и моим отцом, у которого не хватало энергии, чтобы меня защитить, моя мачеха с силой зазвонила в звонок. Прибежали два служителя и отволокли меня, скорее мертвую, чем живую, в коляску, где я потеряла сознание. Придя в себя, я оказалась в комнате, меблировка которой состояла из убогого ложа, стола и двух стульев; окна были забраны железными решетками и расположены так высоко, что невозможно было до них достать. Охваченная тысячей мыслей, остаток дня я провела в стонах и рыданиях. Ближе к вечеру послышался снаружи звук ключа, дверь отворилась, и я увидела вошедшую женщину отталкивающего вида и фигуры. Не произнося ни слова, она поставила на стол корзину и, внимательно меня оглядев, вышла. Открыв корзину, я нашла там кусок хлеба и графин воды. Так прошло пятнадцать дней, в течение которых я каждый раз видела эту женщину и получала ту же провизию. Я опасалась, что эта комната должна стать моей могилой, когда на пятнадцатую ночь, едва уснув, я проснулась от шума, производимого человеком, который вошел ко мне. Это была женщина, которая, проскользнув ко мне, сказала мне на ухо: «Не бойся ничего, я твоя кормилица». Я бросилась ей на шею; она позвала меня немедленно следовать за ней, что я и проделала; у двери дома мы нашли запряженную почтовую коляску и молодого человека в дорожном одеянии, держащего в руке пакет с завернутой в него мужской одеждой; моя кормилица сказала, что передает меня своему сыну, и что мое единственное спасение состоит в бегстве. Я быстро переоделась в одежды, которые они мне дали, и мы уехали. Проехав стрелой Рим и Флоренцию, мы остановились только в Падуе, где я и остановилась отдохнуть. Во время поездки мой спутник смог мне рассказать, как моя мачеха с помощью позорного торга, при котором она продала меня и огромное наследство, принадлежащее мне по завещанию моей матери и которое составляло мое приданое, получив от человека, который хотел на мне жениться, значительную сумму денег; как мой отец, полностью отстранившийся от этой отвратительной интриги, но обеспокоенный моей грустной ситуацией, обратился к моей кормилице, чтобы меня освободить, и как, наконец, чтобы облегчить ей выполнение этой задачи, он вручил ей кошелек золота и шкатулку с драгоценностями, которая мне и была передана. Я чувствовала себя как спасшаяся при кораблекрушении и возблагодарила Провидение. Мы не знали, однако, что нам делать дальше; эти украшения могли нас выдать. Пребывание в Падуе не казалось мне надежным, мы решили переехать в Венецию, где обычай носить маску давал мне шанс оставаться неузнанной. Соответственно, я села на корабль, отправлявшийся из Падуи в Венецию. В первый день с нами было только три попутчика: две бедные женщины и молодой человек; по уважению, которое оказывали ему члены экипажа, я сочла, что он должен быть лицом знатным; у него был больной вид, и он воспользовался этим, чтобы держать постоянно на лице свой платок. Он мало разговаривал. По прошествии двух часов он догадался о том, что я женщина, и сказал мне об этом. Я покраснела, что подтвердило его догадку и сделало его менее осторожным; он проявил, однако, деликатность, разговаривая со мной таким образом, что никто не мог нас услышать. В невозможности помешать ему делать свои умозаключения, я могла, по крайней мере, просить его держать свои догадки при себе, пообещав, что тотчас по приезде в Венецию я попытаюсь удовлетворить его любопытство. Он поведал мне, что принадлежит к знатной фамилии Мочениго, одной из самых знаменитых в республике. Высадившись с корабля, он предложил мне свою руку, чтобы отыскать отель, и я, привлеченная изысканностью его манер, благородством речи, и не имея возможности обойтись без поддержки в этом иностранном городе, сочла возможным доверить ему частично мой секрет. Менее чем в восемь дней наши отношения изменились на более близкие. Это был обмен сердечными чувствами. Мы не были влюблены друг в друга, то, что мы испытывали друг к другу, было лишь живой симпатией. Он обладал умом и совершенным воспитанием. Мне казалось тем более неотложным воспользоваться его протекцией, что сын моей кормилицы поведал мне о своем желании вернуться в Гаэту, где он оставил жену и троих детей, которые не могли к нему приехать. Я покинула мой отель, чтобы обосноваться в этом доме, где я вас принимаю и где я живу в совершенном уединении. Я чувствовала, однако, насколько мое положение ложно, и испытывала поэтому чувство грусти, причины которого не могли ускользнуть от Мочениго. Он предложил мне пожениться. Он мог на это пойти, говорил он, потому что был свободен и ни от кого не зависел. Его предложение меня тронуло, однако я попросила времени на размышление. Однажды он предстал передо мной в необычное время, попросив у меня одолжить ему сотню цехинов, которые он вернет мне завтра; я дала их ему. В последующие дни он продолжал свои визиты, не говоря мне ни слова. Как-то утром его слуга передал мне записку, в которой тот просил у меня такую же сумму. У меня было еще много денег; к тому же, в моей шкатулке находились большие ценности, я могла, не напрягаясь, удовлетворить его запросы, и я постаралась это сделать. Однако, эти два повторных займа стали порождать сомнения в моем уме. Этот несчастный молодой человек, должно быть, испытывал, как почти все нобли этой страны, роковую страсть к игре? Я осмелилась затронуть эту струну, я оказалась права. Он поведал мне даже, что во время этого карнавала он проиграл значительные суммы, которые не в состоянии вернуть; по правде, он обещал исправиться, но мне стало понятно, что эти обещания таковы же, как всех игроков. Мало помалу его визиты становились все более редкими и короткими; он был человек рассеянный и мечтатель; он находил все время предлог, чтобы уклониться от того, чтобы меня сопровождать, хотя знал прекрасно, что я никогда не выхожу одна; именно этому обстоятельству я обязана встречей с вами. Он должен был быть в кафе, где были вы в день нашей первой встречи; схожесть лиц, костюма, маски, что вы держали в руке, были причиной ошибки. Вы знаете остальное. Но вы не знаете, что с той поры, как я сделала это фатальное открытие, я разрываюсь между моим чувством к нему и тем, что мне диктует благоразумие; нарушение им своего слова лишило меня всяких колебаний. Не сомневаясь, что я встречу его в игорном доме, где он имеет привычку бывать, я направилась туда, чтобы увериться в этом и заявить о своем решении прекратить всякие отношения между нами. То ли влюбленный в другую женщину, то ли поглощенный владеющей им страстью, он оказался нечувствителен ко всему тому, что не является ею, он не обнаружил никакого волнения и легко согласился с доводами, которые я привела в пользу того, чтобы нам прекратить встречаться. Позднее он покинул Венецию. С тех пор, верная обещанию, которое я вам дала, я пыталась вас найти. Узнав о вашем отъезде, я начала уже терять всякую надежду, когда судьба нас вдруг вновь свела. Итак, вот что я вам предлагаю. Если ваше сердце свободно, что в вашем возрасте бывает редко, если вы чувствуете смелость забыть и переменить свою родину, я предлагаю вам свою руку и свою судьбу, которую я считаю весьма высокой, чтобы заверить вас в значительном положении, которое вы сможете занять в той части света, которую изберете. Неважно, какое это будет место, поскольку я буду там пользоваться свободой и буду счастлива с вами».