Вечер пятницы / субботнее утро

3

Холлис

Кровать просела под весом Холлиса, а он все смотрел на светящийся прямоугольник своего телефона. Батарея полностью зарядилась, но сообщений не было, как не было и сигнала. Черточки в углу экрана говорили о том, что телефон подключен к вайфаю, но Холлис не мог получить доступ к электронной почте или Интернету. Считать ли подарком судьбы, подумал он, что у него нет возможности спросить Линду, что происходит? Что он расспросит ее позже, когда переживет эти выходные? Дочка устроила ему ловушку или она ничего не подозревала? Сможет ли он обойтись еще час без ответа?

Холлис знал, что Линда не выключает телефон по ночам. Он мог звонить и звонить, пока дочь не ответит. Он уже представлял, как она плачет, спрашивая, почему он обращается с ней как с подозреваемой. Скажет, что просто хотела сделать что-то… что-то приятное. Что она ничего не знала.

Не знала чего?

Линда и в самом деле ничего не знала ни о Колдуэлл-стрит, ни о Кэхиллском университете. Он, черт побери, уверен в этом.

Холлис сунул телефон в карман. Темное пространство комнаты перекликалось с тишиной во всем доме. Остальные спали или делали вид, что спят.

Ему хотелось вернуться домой, забыть об этих выходных, забыть, что Линда каким-то образом вовлечена в эту историю. Все, чего он хотел, – приступить к работе в понедельник в новом костюме и галстуке. Раскрывать дела, к которым он сам не имеет никакого отношения. Но конверт, лежащий на столе, напомнил ему, что если он уедет сейчас, то будущее станет невозможным.

Он встал и зашагал по комнате, набирая текст, который, как он надеялся, не прозвучит как обвинение.

Имя Каллума пробудило воспоминания, которые Холлис давно задвинул в самые глубины памяти и никогда к ним не возвращался, как задвигают папку с уликами нераскрытого дела. Теперь папка открылась, и он копался в ее содержимом. Холлис вспомнил, как Каллум мог появиться в комнате, и никто не замечал, каким образом он туда попал, несмотря на его шесть с лишним футов роста. Как он вызывался помочь с посудой после вечеринки, даже если сам в ней не участвовал. А в тот день, когда умерла бабушка и пришлось спешно уехать домой, Каллум оказался единственным человеком в доме. Он обнял его и сказал, что свяжется с преподавателями и достанет все нужные конспекты. Это не было пустым обещанием. Когда Холлис вернулся на следующей неделе, Каллум положил на его стол стопку конспектов, разложенных по темам.

Холлис настойчиво пытался воспроизвести в памяти голос Каллума, но ему мешал шум дождя, шипение радиатора и шуршание мышей между стенами.

Сообщения по-прежнему не отправлялись. Он уже был готов швырнуть телефон об стену, но, подумав, сунул аппарат в карман и вышел из комнаты.

Камин внизу пылал красным светом, но торф горел без пламени. Маленькая лампа на стойке администратора слабо освещала помещение. Теперь казалось, что его шаги были единственным звуком во всем доме. Холлис остановился, безуспешно стараясь вспомнить, когда ему в последний раз доводилось находиться в такой тишине. В многоквартирном доме в Манчестере, где он жил, было так много людей, которые приходили и уходили независимо от времени суток, что он иногда чувствовал себя проводником в поезде. Здесь же он казался сам себе призраком.

Холлис зашел в салон и сел за барную стойку. Придвинул к себе бутылку «Гленливета», оставленную кем-то без присмотра, и представил себя, как он это часто делал, солидным зрелым мужчиной. Затем принялся постукивать ручкой по блокноту, верой и правдой служившему ему, когда он был патрульным. Ребята купили ему новый блокнот к первому дню работы детективом. Запакованный в пластик, он лежал дома на столе, дожидаясь понедельника, так же как и костюм и ботинки в шкафу. На этом, старом, виднелись царапины, оставшиеся с тех пор, как они с Лэндри подрались. Внутри оставалось несколько незаполненных страниц – достаточно места, чтобы записать свои впечатления о том, что произошло в «Волчьем вереске». О Линде он побеспокоится позже. Сейчас важно распутать цепочку, которая привела его сюда.

Холлис был так сосредоточен на записях, что не заметил, как открылась дверь. Волоски у него на шее встали дыбом, и он резко обернулся.

– Прости. – Лорна прижимала книгу к груди. – Я не думала, что здесь кто-то есть. Я могу пойти в другое место.

– Все нормально.

Он кивнул на бутылку:

– Хочешь выпить?

Она колебалась, затем села, положив книгу на барную стойку.

– Нет смысла врать. Я за этим и пришла.

Несколько минут они пили в тишине, как будто кого-то ждали. Может, так оно и есть, подумал Холлис.

– Что-нибудь интересное? – Лорна кивнула в сторону его блокнота.

– Просто заметки. Пытаюсь разобрать все это на части, чтобы потом собрать все обратно.

Он постучал ручкой по бумаге.

– Не надо, прошу тебя. – Она сжала пальцами виски.

– Прости. Я понимаю, шум раздражает.

– Да нет, не в этом дело. Просто это напоминает мне слишком многое… И я начинаю чувствовать себя так, будто мы вернулись назад. Ты и я тихо сидим в гостиной. Я с книгой. Ты изучаешь свои записи, постукивая ручкой. Это чересчур тяжело. – Она посмотрела в свой бокал. – Думаешь, у нас посттравматическое стрессовое расстройство?

– Не знаю. – Холлис вспомнил кошмары, которые снились ему по меньшей мере раз в год. – Может быть.

Он положил ручку на барную стойку, взял у нее из рук книгу: «Хичкок» Трюффо.

– Разве ты не читала это в Кэхилле?

– Это даже тот же самый экземпляр. Правда, уже не так интересно, как тогда. Я избавилась от большинства своих вещей того года, но до сих пор не могу расстаться с этой книгой. Видел бы ты мою квартиру…

Она взяла у него книгу и провела ногтем большого пальца по корешку.

– Ты загибала уголки страниц, – заметил он.

– Да, возможно.

При таком освещении Лорна выглядела моложе, волосы ее были все так же подстрижены, как будто это был шлем, защищавший ее от целого мира. Но он не мог представить ее той девушкой, которой она когда-то была. Как будто перед ним была фотография, поврежденная временем. Годы нанесли слишком много шрамов. Но, в конце концов, он видел то же самое, когда смотрелся в зеркало.

– Холлис, как ты думаешь, мы заслужили это?

Как полицейский, он привык, что ему задают такие вопросы. Но не Лорна. У Лорны всегда были ответы, правильные или нет. Но не вопросы.

– Я думаю, мы были молоды и глупы. Худший вид глупости. И если бы я мог, я бы вернулся и изменил прошлое.

– Но ты не можешь.

– Да. Не могу, – отозвался он. – Так что, может быть, все плохое, что случилось с нами с тех пор, – это своего рода кармическое возмездие.

– А может быть, мы просто очень хорошо умеем делать плохие вещи.

Из последних страниц книги Лорна вытащила сложенные листочки. Сейчас они были без конверта, но он понял, что это.

– Ты расскажешь мне про свои, а я тебе – про свои.

Она протянула ему листы, но Холлис не взял.

– Секреты. Именно они привели нас к этой беде, – сказала Лорна. – Секреты только усугубят ситуацию. Чем больше света мы прольем на самих себя, на все, тем меньше у него будет власти над нами. У этого человека, кем бы он ни был.

– Список людей, которые знали, что Каллум писал письма по случаю Счастливой среды, очень короток, – заметил он.

– И еще короче список тех, кто знает, что на самом деле произошло той ночью. Я доверяла тебе тогда, Холлис. И знаешь, ничего не изменилось.

Она бросила сложенные листы на стойку бара.

– Я переспала кое с кем из поступающих в университет. Так утверждается. Из тех, кого я принимала.

– Тот, с кем ты переспала, уже достиг возраста согласия?

– Да. Только не достиг, а достигла. – Лорна сделала глоток. – И такие вещи не одобряются. Но я этого не делала. Мы, возможно, немного пофлиртовали, но далеко не заходили. Тем не менее ее отец преследует меня уже не один месяц. Считает, что я, по его словам, испортила ее сексуальную ориентацию. Кто-то, должно быть, заплатил или надавил на нее, чтобы она сказала, что между нами все произошло. Такой предлог их устроит. Понимаешь, новая администрация выискивает причину, чтобы избавиться от меня. Наверное, мне по-прежнему не удается находить общий язык с людьми.

Холлис, не читая, отодвинул бумаги. Лорна снова засунула их в книгу, и тогда он торопливо, пока не передумал, выложил то, что хотел сказать.

– Я подбросил улики подозреваемому, чтобы у меня были веские основания для обыска его машины.

– Предположительно?

В ответ Холлис отхлебнул из стакана.

– Оно того стоило?

– Это спасло жизнь.

– Ну, по крайней мере, твой поступок можно считать благородным. А я тут выступаю просто как озабоченная лесбиянка.

Юмор не соответствовал ситуации, и Лорна это знала.

– Прости. Дрянь я, вот что, – сказала она. – Думаю, это будет конец света для меня, когда ты… Господи, ты же потеряешь все, Холлис. Ведь так?

– Не извиняйся. Конец света выглядит по-разному для разных людей. У всех нас есть свои точки невозврата.

Он допил виски и сполз с табурета, внезапно ощутив острое желание остаться одному.

– Да ладно, сиди здесь, – сказала она. – Ты же пришел первым, а я могу уйти.

– Все нормально. Я уже все допил. Читай свою книжку.

Она снова потерла пальцем переплет.

– Я никому ничего не скажу. Обещаю.

– Я думал, ты хочешь, чтобы больше не было никаких секретов, – заметил он.

– Твои секреты не мои, чтобы я их рассказывала.

Холлис еще раз посмотрел на нее. Та самая Лорна, которую он всегда помнил, с потрепанной книгой в руках, в черном свитере и с короткой стрижкой. Она права. Слишком много секретов.

– Спокойной ночи, Лорна.

Он оставил ее в салоне, а его мозг уже начал работать. Он не всегда мог контролировать эти процессы. Мозг атаковал загадку автоматически, как программа-антивирус.

Ему нужно было побыть одному, в своем личном пространстве, чтобы разобраться с разрозненными фрагментами мыслей. Что-то не давало ему покоя, но он не знал, что именно и почему.

Холлис все еще пытался понять, что это было, когда сообразил, что ноги несут его не наверх, в его комнату, а в комнату номер два – инсценированную комнату Каллума.

Лорна и Оливер тоже поселились на этом этаже, но Лорна осталась внизу, а из комнаты Оливера не доносилось ни звука.

Уходя, они оставили дверь комнаты открытой, ключ торчал в замке. Холлис зашел и запер дверь за собой.

После того как он посидел несколько минут в кресле, погрузившись в мысли, его взгляд упал на какой-то посторонний предмет. Край фотографии зацепился за подушку дивана. Он вытащил ее.

Вот они – все шестеро – сидят на том самом диване в том самом старом доме на Колдуэлл-стрит. Какие молодые они были. И какие глупые. Он провел большим пальцем по фотографии. Рассмотрел изображение в деталях. И тогда понял. Их шестеро. Фотография заполнила пробелы в его памяти, предоставила недостающие кусочки для общей массы доказательств.

– Черт.

Он сунул фотографию в карман и вытащил телефон, но сигнала по-прежнему не было. Конечно. Его и не должно быть.