2

Лицо в профиль, чуть перекошенное раздраженной гримасой. Вот он встает, коротко прощается и уходит.

Мощный зум «Никона» с той стороны площади следил за каждым движением Джонатана, пока тот не сошел с террасы. Потом силуэт потерял четкие очертания. Райан остановил съемку, выпрямился и долго смотрел вслед удаляющейся фигуре сквозь прозрачный черный тюль оконных занавесок своей квартиры на третьем этаже.

– Даже не попытался дать отпор, встал и ушел, не сказав ни слова… Это довольно-таки странно, но вполне в его духе. Скажем так… еле-еле десять баллов из двадцати, – пробормотал он себе в бороду.

Он вытер о джинсы вспотевшие руки, а пот со лба промокнул подолом черной тенниски. Черное не маркое, в черном есть свои преимущества.

Пробежавшись взглядом по террасе, Райан заметил двух весьма элегантных дам. Одна из них была ему знакома, он уже два-три раза снимал ее на видео, но без всякого успеха. Он навел на обеих камеру с вмонтированным микрофоном со сверхточной фокусировкой, и голоса женщин зазвучали удивительно четко. Райан не пожалел, что приобрел микрофон: на расстоянии более восьмидесяти метров голоса женщин звучали так, словно он сидел с ними за одним столиком.

– Да, это правда, – говорила одна из них. – Уверяю тебя. Однако я заранее их заблокировала, месяцев за шесть. И все, конечно же, бронировала: самолет, отель… В общем, все.

– Это действительно нелегко, – отвечала другая, качая головой. – А ты застраховала имущество?

– Конечно! Три года назад меня уже облапошили, и теперь я остерегаюсь.

– На твоем месте я сменила бы место работы. С твоим резюме ты везде сможешь устроиться, а вот мне трудновато…

Еще какое-то время Райан снимал просто так, без всякой цели. Неделю назад он обнаружил, что окна его квартиры с другой стороны здания выходят на сад какой-то молодой девушки и до этого сада метров девяносто пять. Далековато, конечно, но с двойной фокусировкой вполне достижимо. Было бы что снимать. Квартира Райана была расположена на редкость удачно. Одной стороной дом выходил на площадь, как раз на угол двух улиц: той, что прилегала к террасе кафе, и той, что вела вдоль палисадников частных домов и съемных квартир. В этих садиках зачастую разворачивались очень яркие и смачные семейные сцены. И некоторые из них достигали планки двенадцать из двадцати, то есть уровня, который Райан пометил как годный для размещения в блоге.

Отхлебнув глоток кока-колы, Райан снова окинул взглядом террасу. Там тем временем появилась какая-то незнакомая пожилая пара, и он навел на них камеру.

– Когда я разговариваю с тобой, – говорила женщина, – у меня такое впечатление, что я обращаюсь к восковой фигуре.

Райан зумом приблизил ее супруга. На его неподвижном лице застыло бесконечное огорчение.

– К тому же, – продолжала женщина, – воск плавится на солнце. А на тебя ничего не действует: как был ледышкой, так и остаешься. Скорее мраморной статуей. Да-да, мраморной статуей, каким-то надгробием. Ты не способен общаться…

При этих словах Райана охватил гнев, и он выключил камеру.

Не способен общаться. Некоммуникабелен. Этот упрек он услышал, едва шагнув в самостоятельную жизнь с дипломом инженера в кармане. И теперь, семь лет спустя, этот упрек опять прозвучал в его мозгу.

Он снова увидел перед собой кадровика, который с самым невинным видом вкрадчиво втолковывал ему какую-то мутную, дурацкую теорию. Послушать его, так на свете есть много разных форм интеллекта, хотя уж кому-кому, а ему бы надо об этом помалкивать. И интеллект рациональный далеко не единственный. Интеллект эмоциональный столь же важен.

Эмоциональный интеллект… Чего только не выдумают, чтобы успокоить идиотов… Отчего тогда не мышечный интеллект? Не пищеварительный? Не интеллект дефекации?

А дело было в том, что его выставили, потому что он не опускался, как все остальные, до уровня тупой скотины, чтобы с ними разговаривать. А от него именно этого и ждали. В царстве кретинов те, кто говорит на наречии идиотов, короли. Этот язык надо бы учить в Беркли или Стэнфорде вместо языка си или визуал-бейсика. Впрочем, в политике та же картина: выбирают тех, кто говорит людям чушь, которую те хотят услышать. И чем глупее, тем успешнее.

Чтобы успокоиться и сбросить напряжение, Райан глубоко вздохнул. Ну уж нет, на эту удочку он больше не попадется. Иначе эти идиоты его совсем доконают.

Всякий раз, когда он вспоминал начало собственной карьеры, картинка возникала одна и та же. Перед ним проходили сцены найма на работу, за которыми сразу следовал отказ. Он мучительно пытался понять причину отказа. Ему задавали унизительные, зачастую скандальные вопросы очень личного свойства. «Какое отношение к делу найма на работу имеют мои хобби? – хотелось ему крикнуть. – Какое ваше собачье дело, живу я один или с кем-то?» И уж он им отвечал как надо, сразу их отшивал, а прежде всего не позволял вовлечь себя в эти идиотские придуманные обстоятельства, в ролевые игры… Ну и кончалось все такими же идиотскими, смехотворными резюме: «Обратить внимание на способность общаться… Будут проблемы с работой в группе… Некоммуникабелен».

Райан стер последнюю запись.

Теперь он довольствовался должностью программиста низшего звена с мизерной зарплатой. Работу на полную ставку он умудрялся с грехом пополам закончить за полдня, и огромным плюсом было то, что он работал дистанционно.

Поразмыслив над всем этим, он отпил еще три глотка кока-колы и обернулся к экрану компьютера. За последний пост ему пришло сто шестьдесят шесть лайков и двенадцать комментариев. Это было видео про мужика, который все никак не мог выбрать, четырежды менял заказ, а потом с унылым видом жевал гамбургер и поверял приятелю, что на самом деле ему хотелось хот-дога. Ну дурак дураком, дубина деревенская. Просто обхохочешься!

Его блог «Миннеапольская хроника» был битком набит подобными сценами. Размещение рекламы подбрасывало ему от случая к случаю пару-тройку долларов. Он все думал, не дать ли блогу другое название, вроде «Из жизни дураков», но предпочел недвусмысленно сослаться на город, в достаточной мере далекий от Сан-Франциско. Снимал он в основном крупные планы, так что понять, откуда велась съемка, было практически невозможно. Такая маскировка позволяла жить спокойно. Калифорнийский закон категорически требовал получать разрешение у всех, кого собираешься снимать в общественном месте. А в Миннеаполисе, в глубинке, можно было снимать что хочешь.

И Райан спокойно хохотал вместе с маленькой группой верных посетителей блога. Ведь общество создано дураками для дураков, говорил он себе, так уж лучше смеяться, чем жаловаться или растравлять душевные раны.

Снимая жителей квартала, он постепенно узнал их имена и по крупицам составил историю каждого из них. Большинство не представляли никакого интереса – их серость и посредственность приводила в уныние. Но глупость порой делает посредственность очень даже пикантной.

Райан отпил еще глоток, и внимание его привлекли две девушки. На столике перед ними дымились две большие чашки чая. Одна из девушек вскоре собиралась замуж и поверяла подружке свои планы на жизнь. Слушая наивное щебетание будущей молодой супруги, Райан не мог удержаться от улыбки. В ней что-то было.

Он отрегулировал настройку камеры. Объектив F8 позволял углублять кадр и показывать накладные ресницы или черные точки на носу, замазанные тональным кремом.

– Мы с Бобом все делаем вместе, – говорила девушка.

– Повезло тебе, – отвечала вторая. – А мой Кевин вечно найдет отговорку, чтобы не убирать со стола. А уж накрыть на стол – тем более. Мне это жутко надоело.

– Да, понимаю. А мы с Бобом разделили обязанности. И все расходы, вплоть до последнего су. У нас все ясно и понятно.

– О, это здорово. А у нас никакого порядка…

– Ну вот смотри, к примеру… Плата за квартиру, да? Так вот, Боб мне сказал: «Лучше всего будет поделить расходы: запишем квартиру на мое имя, и я буду вносить плату каждый месяц. А ты будешь оплачивать налоги, счета, еду и отпуск». Он все рассчитал, и получилось поровну, и не надо голову ломать.

– Ну а… а если вы возьмете и разведетесь… Ему останется квартира, а тебе – ничего?

– Так уж прямо сразу… Это мужчина моей жизни, мы только собираемся пожениться, а ты сразу про развод.

– Но…

– Ты не веришь в любовь, ты…

Райан закусил губы. Поснимав еще несколько секунд, он выключил камеру и расхохотался:

– О как! Ну, дорогуша, ты явно заслужила билет в Миннеаполис!

3

Туман над заливом Сан-Франциско начал рассеиваться, и вдалеке в синем ореоле вдруг показался остров Алькатрас. Теплый ветер был пропитан запахом моря, и с пришвартованных парусников доносилось постукивание фалов на мачтах. Джонатан дышал полной грудью. Он любил эти минуты раннего утра, когда утренний туман исчезал, как по волшебству, уступая место сияющему солнцу, невероятному еще несколько секунд назад.

Он довольно редко выходил по воскресеньям на набережную: на его вкус, там было слишком много туристов. Но сегодня его туда потянуло, словно против воли. Он и вправду ненавидел воскресенья, когда жесткий закон «раз в две недели» оставлял его в полном одиночестве, без дочери. Однако теперь он обзавелся привычкой изредка выходить на Санди-стритс, Воcкресные улицы, которые по выходным становились пешеходными и где царили гуляющие или велосипедисты.

Утро началось с утомительного занятия: пришлось вручную выполоть все сорняки на лужайке за домом и попрыскать сульфатом железа лужайку со стороны улицы, чтобы извести мох.

Вокруг него по дамбе весело сновала гуляющая публика. Заливаясь веселым смехом, носились дети, на бегу слизывая крупные капли подтаявшего мороженого, бегущие вниз по вафельным рожкам. В йодистый запах морского бриза то здесь, то там вклинивались аппетитные нотки горячих оладий и пирожков, долетавшие из соседних лавочек. Людские голоса сливались в веселый гул.

Ясное дело, толпа вынесла его к Пирсу-39, откуда было видно развалившихся на рукотворных плавучих островках-понтонах морских котиков. Он уже тысячу раз их видел, но все равно, проходя мимо, не мог отказать себе в удовольствии взглянуть еще раз. Их блестящие туши были словно приклеены друг к другу, как и вспотевшие тела туристов, толпившихся у балюстрады, чтобы их получше разглядеть. Котики при этом сохраняли полное равнодушие к лихорадочному любопытству толпы.

И всякий раз Джонатан спрашивал себя, кто будет отвечать, если ограда не выдержит натиска и любопытные окажутся в студеной воде Тихого океана? Те, кто изготовил балюстраду? Те, кто ее поставил? Или руководство Пирса-39, которое сделало из причала торгово-развлекательный комплекс, куда стекались тысячные толпы? С тех пор как он стал продавать страховые полисы местным коммерсантам, такие вопросы постоянно засоряли его мозг. Это уже походило на профессиональную деформацию психики.

Он шел вдоль набережной, и его то и дело с шорохом обгоняли ребята на роликах. Посверкивая медью инструментов, маленький джаз играл привычные мелодии Сиднея Беше. Чуть поодаль, нервно хлопая себя по карманам, стоял какой-то человек лет шестидесяти.

– Его нет на месте! – приговаривал он. – Его нет!

– Кого нет? – спросила женщина в больших очках, стоявшая рядом. – Ты о чем?

– Бумажника нет! Исчез!

– Ты, должно быть, оставил его в отеле. Ты в такой момент забываешь обо всем…

– Да нет… Он был при мне… Я уверен… Я… А! Вот он! В заднем кармане, – сказал он, хлопнув себя по левому бедру.

– Ты теряешь голову, дружок…

Джонатан с нежностью смотрел на пожилую пару. Маловероятно, что когда-нибудь и у него с кем-то будут такие отношения.

Они с Анжелой прожили вместе семь лет. И когда она от него ушла, по недоразумению обвинив его в измене, он испытал настоящее потрясение: депрессию, одиночество, острую тоску по ней.

От этих мыслей его отвлек велосипедный звонок. Автомобили с улиц прогнали, и теперь шоссе перешло во владение пешеходов и веселых велосипедистов. Трехцветные фонари светофоров капитулировали, мигая где-то бесконечно далеко. Толпа тем временем все густела, запруживая улицы и разнося хорошее настроение во все уголки города.

Время от времени Джонатан поглядывал на мобильник, чтобы не пропустить письмо или эсэмэску. Коммерсанты и по воскресеньям занимались своими делами и вполне могли прислать запрос. Хотя эти контакты порядком ему докучали, они все-таки смягчали горестное чувство одиночества. Если голова чем-то занята – это лучший способ отключиться от своих проблем, говорил себе Джонатан. За неимением счастья есть дело.

Он шел себе и шел, но вдруг его внимание привлекло особенно оживленное скопление людей. Оказалось, что толпу зрителей собрала вокруг себя танцовщица, плясавшая под ритмичную музыку, усиленную звуковыми колонками, а вместе с ней танцевала еще добрая сотня зевак.

– Талантливая девочка, правда? – шепнула ему пожилая дама в широкополой розовой шляпе. – Это Бабетта, француженка. Она приходит сюда по выходным, когда на улицах нет автомобилей, и с каждым разом собирает вокруг себя все больше народу. Какая энергия…

У Джонатана по материнской линии тоже были французские корни. Он родился в Бургундии и часть детства провел в Клюни. Его отец, чистокровный калифорниец, работая в одном очень известном бургундском замке, постигал основы виноделия. Там он и познакомился с той, что стала его женой. А через несколько лет семейство обосновалось в графстве Монтерей к югу от Сан-Франциско, где взялось за восстановление погибающих виноградников. Десять лет трудов позволили им поправить дела и создать вино, которое обрело известную популярность. А потом в один из мартовских дней пришел торнадо и полностью уничтожил все виноградники. Плохо застрахованное дело было обречено на банкротство. После этого отец так и не смог оправиться.

Веселые танцоры двигались на редкость слаженно. Можно было подумать, что они чем-то связаны друг с другом. И Джонатан вдруг почувствовал, как в нем растет желание присоединиться к ним и тоже отдаться на волю властного ритма музыки. Он постоял в нерешительности, охваченный непонятной робостью, и закрыл глаза, ощущая, как ритм ударных заставляет вибрировать все тело. Он уже совсем решился, и шаг его стал раскованным, как вдруг его схватили за руку. Отпрянув назад, он открыл глаза. Перед ним стояла молодая женщина, и ее тонкие смуглые пальцы мягко держали его руку. Цыганка. Такая тоненькая, что тело ее почти терялось в складках темного платья.

– Дай погадаю, прочту твое будущее.

Она глядела на него красивыми черными глазами. Взгляд был пристальный, глубокий и доброжелательный, хотя она и не улыбалась. А вокруг, потоком обтекая их, бурлила шумная толпа.

Теперь взгляд цыганки переместился на руку Джонатана. Ее теплые пальцы медленно протискивались между его пальцами, и их мягкий нажим был похож на ласку. Его смутила откровенная чувственность прикосновения. Она чуть склонилась над его ладонью. Он замер и не сопротивлялся, почти наслаждаясь вынужденной близостью. К тому же ему было интересно, что же она предскажет.

У цыганки было бесстрастное лицо с правильными чертами, длинные загнутые ресницы и красиво заплетенные в косу густые черные волосы.

Вдруг брови ее сильно нахмурились, и на лбу образовались морщинки. Она медленно подняла голову, и лицо ее исказилось. Джонатан поймал ее изменившийся взгляд, и у него кровь застыла в жилах. Она и сама, казалось, была в замешательстве, более того, изрядно напугана и встревожена.

– В чем дело?

Она молча тряхнула головой и выпустила его руку.

– Что ты такого увидела?

Цыганка отступила назад и опустила глаза. Лицо ее словно окаменело. Джонатану стало не по себе.

– Что? Да что случилось? Говори!

Она неподвижно смотрела перед собой, губы ее еле заметно дрожали.

– Ты скоро…

– Ну?!

– Ты скоро…

Она вдруг резко развернулась на каблуках и бросилась бежать.

– Лиза, подожди! – раздался из толпы чей-то громкий голос.

Это крикнула другая цыганка, в сравнении с тоненькой девушкой она смотрелась гораздо внушительнее. Но та, кого она назвала Лизой, уже убегала, с кошачьей гибкостью пробираясь сквозь толпу.

Джонатан бросился за ней, но в этот миг дорогу ему пересек велосипедист, потом еще один. Целое семейство на колесах промчалось перед ним, не оставив ни малейшей лазейки. Он очень рассердился и, уже на грани паники, высматривал цыганку в толпе, боясь потерять из виду. А ее во что бы то ни стало надо было догнать и все узнать.

Как только путь освободился, он снова бросился вдогонку. Но цыганка была уже далеко, и теперь он еле ее различал в мешанине тел и лиц. Он чувствовал, что проиграл… Но верить отказывался. Догнать, догнать любой ценой! Он поднажал, работая локтями и расчищая себе дорогу с одержимостью сумасшедшего. На него со всех сторон сыпались возмущенные возгласы прохожих, но он ни разу даже не обернулся, не сводя глаз с ускользавшего силуэта и больше всего боясь потерять его из виду. Был момент, когда ему показалось, что он ее нагнал, и он помчался еще быстрее. И тут сильная мужская рука оттолкнула его назад.

– Эй! Вы так кого-нибудь с ног собьете!