Я сделал вид, что любуюсь дорогой вещью, и вертел рукой во все стороны, разглядывая часы под разным углом зрения.

– А сколько они стоят? – спросил я, напустив на себя по возможности равнодушный вид, словно задал ничего не значащий вопрос.

– Три тысячи двести семьдесят евро.

В ее голосе и взгляде мне почудилось некоторое удовлетворение. Наверное, такое чувство испытывает экзаменатор, объявляя вам, что вы завалили экзамен по вождению. Три тысячи двести семьдесят евро… За кварцевые часы со стальным корпусом и каучуковым ремешком! Меня так и подмывало спросить, чем они отличаются от «Келтона» за тридцать евро. Дюбре, несомненно, оценил бы такой вопрос, но у меня не хватило храбрости. Пока не хватило. Занятно, но эта неимоверная цена меня вдруг словно подхлестнула, избавив от гнета смущения, хотя магия роскоши и повергла меня в полуобморочное состояние.

– Пропустим эту модель, – заявил я, снимая с руки часы. – Я бы хотел взглянуть вон на ту.

– Французский «Танк» дизайна тысяча девятьсот семнадцатого года, механизм с автоматическим заводом калибра Картье сто двадцать.

Я надел их и принялся рассматривать:

– Недурно.

Приняв озабоченный вид колеблющегося покупателя, я прикидывал в уме: итак, я посмотрел две модели. Интересно, сколько еще надо? Я уже начал слегка расслабляться, и тут в ухе зазвенел голос Дюбре, на этот раз не такой настойчивый:

– Скажи ей, что эти не годятся, и попроси показать модели с золотым корпусом!

– Я бы хотел посмотреть еще вон те, – сказал я, не обращая внимания на голос в наушнике.

Номер три.

– Скажи ей, что эти тоже…

Чтобы перекрыть голос Дюбре, мне пришлось закашляться. Как я буду выглядеть, если она услышит? Внезапно меня пронзила мысль: а что, если она примет меня за взломщика? Может, камеры слежения уже засекли звуки в моем наушнике. Мне стало нечем дышать. Надо поскорее кончать с этим делом.

– Я нахожусь в сомнении. А нельзя ли взглянуть на модели с золотым корпусом? – выдавил я в страхе, что мне не поверят.

Продавщица быстро привела в порядок витрину:

– Следуйте за мной, пожалуйста.

У меня возникло неприятное чувство, что она обслуживает меня машинально, следуя накатанному профессиональному сценарию. Наверное, она решила, что зря теряет со мной время. Я пошел за ней, потихоньку оглядываясь по сторонам. Мои глаза встретились со взглядом парня в темном костюме, который открыл передо мной дверь. Несомненно, это был охранник в штатском. Похоже, он разглядывал меня с любопытством.

Мы вошли в следующее помещение, более просторное. Словно ниоткуда возникли несколько клиентов, вовсе не походивших на праздношатающихся прохожих с улицы. Продавцы двигались как молчаливые призраки, блюдя торжественную тишину.

Я инстинктивно покосился на множество камер слежения, рассеянных повсюду, и все они наверняка поворачивались во все стороны, смотрели только на меня и ловили каждое мое движение. Я вытер лоб тыльной стороной ладони и постарался дышать поглубже, чтобы снять напряжение. Надо было пересилить внезапный страх. Каждый шаг приближал меня к коллекции предметов для миллиардеров, и надо было притворяться, что они меня интересуют и что я способен даже что-то купить.

Мы остановились перед элегантным прилавком. Выбор часов с золотым корпусом был намного шире, и продавщица представила мне модели в горизонтальной витрине.

– Мне нравятся вот эти, – сказал я, указывая на массивные часы из желтого золота^[4].

– Это модель «Баллон Блё»: корпус из желтого золота в восемнадцать карат, с рифленым ободком из желтого золота, головка украшена синим сапфиром-кабошоном^[5]. Двадцать три тысячи пятьсот евро.

У меня появилось ясное ощущение, что она сразу назвала цену, чтобы подчеркнуть, что такая покупка не для меня. Она забавлялась, спокойно меня унижая.

Я был задет за живое, и это вывело меня из летаргического состояния и заставило отреагировать. Она, наверное, не сомневалась, что оказывает мне услугу, стараясь меня раздражить и разозлить.

– Я хочу их примерить, – сказал я сухо и сам удивился своему тону.

Она молча открыла витрину и повиновалась моему приказу, а я ощутил доселе неизведанное чувство, совершенно новое для меня короткое наслаждение. Что это было? Может, я почувствовал вкус власти?

Я надел часы, секунд пять смотрел на них и вынес безапелляционный вердикт:

– Слишком массивные.

Сняв часы, я небрежно протянул их продавщице и перевел взгляд на другие модели.

– Вот эти! – указал я, не давая ей времени положить на место «Баллон Блё». Ее ловкие пальцы забегали быстрее, и в красных ногтях замелькали огоньки отражений от мощных ламп, вмонтированных над витриной, чтобы усилить блеск золота и камней.

Во мне загадочным образом проснулась и подняла меня какая-то неведомая сила. Я вдруг почувствовал опьянение от самоутверждения.

– И еще я бы примерил вот эти.

Я указал на следующую модель, не давая ей опомниться и навязывая ей свой ритм.

Я не узнавал себя. Вся робость куда-то подевалась, и я все больше и больше овладевал ситуацией. Неслыханно… Бесконечное торжество охватило меня.

– Пожалуйста, месье.

А мне вдруг стало грустно оттого, что она начала проявлять ко мне уважение, только когда я настоял на своем и чего-то от нее потребовал. Во мне неожиданно пробудилась властность, и она уже не мерила меня надменным взглядом. Она опустила глаза на витрину и послушно доставала те модели, которые я требовал. А я держался прямее, чем обычно, и с высоты своего роста, чуть склонив голову, наблюдал, как она ловкими движениями длинных пальцев управляется с часами. Не знаю, сколько времени прошло. Я был сам не свой и несколько утратил связь с реальностью. Я пребывал в неизвестном мире, мне открылось неизъяснимое наслаждение, абсолютно немыслимое какой-нибудь час тому назад: странное и незнакомое чувство всемогущества. С меня словно спал какой-то груз, словно рывком сняли тяжелую крышку.

– Эй, спустись на землю!

Низкий голос Дюбре вернул меня к действительности.

Я не торопясь принялся откланиваться. Продавщица вызвалась меня проводить и шла за мной следом, пока я решительным шагом пересекал бутик, оглядывая территорию взглядом только что одержавшего победу генерала. Помещение теперь казалось мне меньше, атмосфера обычнее. Люди в черном открыли передо мной зарешеченные двери. Все провожали меня приветливыми улыбками.

Я вышел на Елисейские Поля, и меня сразу оглушил шум автомобилей и запахи города, ослепили яркие огни, от которых небо казалось белым.

Постепенно приходя в себя, я в полную силу снова пережил только что испытанное чувство. Оказывается, поведение других людей по отношению ко мне определяется моим поведением по отношению к ним… Я сам вызываю и регулирую их реакцию.

Как тут удержаться и не задуматься над множеством прошлых взаимоотношений…

Я вдруг открыл в себе неожиданные возможности: оказывается, я могу себя вести совсем по-другому. Мне вовсе не хотелось менять свое отношение к жизни. Я не собирался становиться сильным мира сего. Мне гораздо ближе сердечные отношения на равных… Но я обнаружил, что мне необязательно довольствоваться ролью ведомого, и дело не только в этом. Я оказался способен на вещи, совершенно мне не свойственные, и для меня главным было именно это открытие.

Узкий туннель моей жизни, кажется, начал понемногу расширяться…

7

– А почему вам хочется получить именно место бухгалтера?

Круглые, выпуклые глаза моего кандидата завертелись во все стороны: он силился найти как можно лучшее объяснение.

– Ну… так сказать… мне очень нравятся цифры.

Чувствовалось, что он и сам не в восторге от своего ответа. Ему явно хотелось сказать что-нибудь значительное, но в голову ничего не приходило.

– А что именно вам так нравится в цифрах?

У меня было такое впечатление, что я дернул за какую-то ниточку, потому что глаза завертелись с удвоенной скоростью. Щеки у моего собеседника порозовели. Он явно постарался приодеться, идя на собеседование, но чувствовалось, что ему непривычно было носить серый костюм с темным галстуком, и сейчас это только сбивало его с толку. А белые носки до такой степени контрастировали с костюмом, что казались флюоресцирующими.

– Ну, в общем… мне нравится, когда… все своим чередом, когда все счета в порядке и я твердо стою на ногах. Знаете, приятное чувство. Я люблю, когда все просто и ясно. Если же я где ошибусь, то могу часами искать ошибку. Да что там часами… я хотел сказать… я не трачу времени впустую, умею докапываться до сути. Я имею в виду… я очень пунктуален.

Бедняга. Как он старается, как борется, чтобы доказать, что он лучший из кандидатов.

– Считаете ли вы себя самостоятельным человеком?

Надо сконцентрироваться на его лице, и ни в коем случае не позволять глазам нашаривать носки.

– Да-да, конечно, я очень самостоятельный. О чем речь? Я сам решаю все свои проблемы и ни на кого их не перекладываю.

– Можете привести пример своей самостоятельности?

Эту технику хорошо знают многие специалисты по приему на работу. Если кандидат говорит о каком-то своем качестве, надо попросить его привести пример, когда оно проявилось. Точнее, он должен суметь обрисовать ситуацию, свое поведение и результат. Если не хватает хоть одного из этих трех компонентов, значит он сказал неправду. Все логично: если он обладает этим качеством, он должен суметь дать пример ситуации, в которой это качество проявилось, и объяснить, какое действие он произвел в этой ситуации и чего достиг.

– Э… ну да, конечно.

– В какой ситуации?

Круглые глаза лихорадочно забегали: он старался вспомнить – или представить себе – какое-нибудь событие. Порозовевшее лицо стало красным, и на лбу выступили капли пота. Я терпеть не мог ставить кандидатов в неловкое положение, и в мои планы это абсолютно не входило. Но я был обязан проверить его соответствие тому месту, на которое он претендовал.

– Ну… послушайте, я все время проявляю самостоятельность, в этом нет никаких сомнений, можете мне поверить…

Он снял ногу с колена, повертелся в кресле и снова закинул ногу на ногу. Носки вполне могли служить рекламой «Ариеля».

– Вот я и прошу вас привести пример, когда вам в последний раз доводилось ее проявить. Где, при каких обстоятельствах, в каком случае? Вспоминайте, не спешите. Не стесняйтесь, чувствуйте себя свободно, мы никуда не торопимся.

Он снова заерзал в кресле, непрестанно вытирая влажные руки о штаны. Потянулись долгие секунды, которые казались мне часами, а он все никак не мог ответить, и я чувствовал, как им овладевает нарастающее смущение. Наверное, он меня ненавидел.

– Ну хорошо, – сказал я, чтобы положить конец его мучениям. – Должен вам сказать, почему я задал вам этот вопрос. В небольшом предприятии среднего бизнеса есть место, там бухгалтер вышел в отставку. Он накопил такое множество выходных, что его просто не смогли предуведомить, и он уволился на следующий день. И там никак не могут найти ему замену. Если вы согласитесь на это место, вам придется в одиночку разгребать оставшиеся бумаги и материалы в компьютере. А потому, если вы не являетесь по-настоящему самостоятельным человеком, вас ожидает сущий кошмар. Мой долг вас предупредить и не поставить в ложное положение. Я вовсе не устраиваю вам ловушек, я действительно пытаюсь понять, насколько вы справитесь с этой задачей. До этого пункта ваши интересы совпадали с интересами предприятия, заявившего вакансию…

Он слушал меня внимательно, а потом признался, что предпочел бы работать в таких условиях, где все четко структурировано, где он будет точно знать, чего от него хотят, и всегда получит ответ на любой вопрос в случае каких-либо сомнений. Остальное время мы посвятили тому, чтобы уточнить его профессиональный проект и определить, какой тип работы лучше подошел бы к его личности, опыту и компетентности. Я пообещал сохранить его досье и сразу с ним связаться, если поступит подходящее предложение.

Проводив его до лифта, я пожелал ему удачи.

В кабинете я проверил вызовы, полученные за мое отсутствие. От Дюбре пришла эсэмэска: «Приходи на встречу в бар отеля Георга Пятого. Возьми такси. Во время поездки оспаривай ВСЕ, что скажет тебе шофер. ВСЕ. Жду тебя. И. Д.».

Я дважды перечитал сообщение и не мог не поморщиться, подумав о том, что меня может ожидать. Смотря что от меня потребует шофер… Может, гадость какую…

Быстро взглянул на часы: семнадцать сорок. Больше встреч у меня не назначено, но раньше семи я из кабинета никогда не выхожу. Но на худой конец…

Я просмотрел почту в компьютере. Сообщений с дюжину, но ничего срочного. Ладно, уйду, авось никто не увидит.

Я взял плащ и двинулся к концу коридора. Никого. Я быстро вышел и направился к запасному выходу. Возле лифта лучше не появляться. Я уже прошел почти весь коридор, как вдруг из своего кабинета выплыл Грегуар Ларше.

– Отдыхаешь после обеда? – насмешливо осведомился он.

– Я… мне надо выйти… срочная необходимость…

Он удалился, не сказав ни слова, явно довольный тем, что застиг меня на месте преступления. Я бросился к лестнице, недовольный таким оборотом событий. Черт возьми, я все дни до конца торчал в кабинете, а когда мне действительно надо уйти пораньше, я попался…

Весь взъерошенный, выскочил я на улицу Оперы, и свежий воздух постепенно привел меня в чувство. Ох, хоть бы новое задание не было труднее предыдущих… Я пошел к Лувру, где находилась ближайшая стоянка такси. Никого… Я обрадовался отсрочке и почувствовал облегчение. Закурив сигарету, я нервно затянулся. В моменты стресса мне всегда надо покурить. Что за свинство! Никак не могу избавиться от этой привычки…

Я шел по улице и испытывал странное ощущение, что за мной следят. Обернулся – на улице много народу. Поди узнай… Мне стало не по себе…

Когда же я в последний раз брал такси? Таксисты, как правило, ужасные болтуны: они без конца высказывают свое мнение по всем вопросам. Должен признать, что всегда остерегался им перечить. Дюбре правильно меня разглядел. Наверное, это своеобразная форма лени. В любом случае это никого из заблуждения не выводит. Их ничем не убедишь…

Я огляделся. Был час пик, движение плотное, и я рисковал долго прождать такси.

А может… это не лень, а трусость? Ведь если ничего не отвечать, это покоя не принесет. Я часто закипаю внутри… Да и чего я боюсь, в самом деле? Что меня невзлюбят? Что я вызову не ту реакцию? Я и сам не знал.

– Куда вам? – вывел меня из ступора голос с парижским выговором.

Я погрузился в свои мысли и не заметил, как подъехало такси. Шофер высунулся из окна и глядел на меня с нетерпением. На вид лет пятидесяти, коренастый, лысый, с черными усиками и недобрым взглядом. И почему это мне так везет в этот день?

– Эй! Вы садитесь или нет? А то у меня дел по горло.

– Мне на авеню Георга Пятого, – пробормотал я, открывая заднюю дверцу.

Скверное начало. Надо сразу взять над ним верх. Давай, смелее, возражай ему во всем. Во всем.

Я забрался на заднее сиденье, и меня сразу затошнило: воздух в машине пропитался застарелым запахом табака, смешанным с запахом дешевого дезодоранта из супермаркета. Ужас!

– Скажу вам сразу: это, может, и недалеко, но доехать туда… Это я вам говорю! Не знаю, что на людей нашло, но на улицах такие пробки!

Гм… Трудно возразить… Что тут скажешь?

– Ну, может, все-таки есть маленькая возможность, что все рассосется и пойдет даже быстрее, чем вы ожидали?

– Так-т… оно так, для тех, кт… верит в Санта-Клауса, – отозвался он, по-парижски проглатывая целые слоги. – Я уже двадцать восемь лет за рулем и знаю, что говорю. Черт побери, да добрая половина из них вполне может обойтись без своих драндулетов.

Он говорил так громко, словно я сидел в хвосте огромного автокара.

– Может, машины им нужны, как знать…

– Ага, как же! Да большинство и пяти метров без машины не пройдут. Они слишком ленивы, чтобы ходить пешком, и слишком скупы, чтобы взять такси. Нет больших скупердяев, чем парижане!

Похоже, он просто не замечал, что я ему возражаю. Что ж, это только подпитывало беседу… В конце концов, моя задача сильно облегчалась.

– А по-моему, парижане – очень любезный народ.

– Да ну? Знали бы вы их получше! Я уже двадцать восемь лет имею с ними дело и изучил этих шельмецов. И вот что я вам скажу: они год от года все хуже. Я их перестал выносить, сыт по горло, они у меня уже из ушей лезут.

Огромные ладони вцепились в руль с оплеткой из искусственного меха, и чувствовалось, как отчаянно напряглись мышцы волосатых рук. Под черными волосками проглядывала татуировка, напоминавшая соблазнительную попу с рекламы диетического подсолнечного масла без холестерина. Когда я был маленький, американское телевидение показывало рекламный мультик, где впечатляющие зады персонажей забавно виляли во все стороны. В жизни не видел такой смешной татуировки.

– Думаю, вы ошибаетесь: люди – зеркальное отражение того, как мы с ними разговариваем.

Он резко нажал на тормоз и обернулся ко мне. Глаза его бешено блеснули.

– И что вы этим хотите сказать?

Я не ожидал такой реакции и отшатнулся, но меня все равно обдало запахом несвежего дыхания. Чем от него пахло? Алкоголем? Похоже, эту бомбу надо обезвредить, придется поработать сапером…

– Я хочу сказать, что люди, может, и замкнуты, но пройдет время, и они поймут, что встряски им на пользу, и, если с ними говорить спокойно, – я с нажимом произнес это слово, – они смогут раскрыться и стать мягче, если почувствуют к себе интерес.

Он какое-то время сверлил меня взглядом злобного кабана-одиночки, а потом отвернулся. В салоне повисла гнетущая тишина. Я постарался сбросить с себя запредельное напряжение и перевел дух. Уф! Возбудимый какой дедулька… Надо, насколько это возможно, соблюдать осторожность… Он молча вел машину, и тишина давила все больше и больше. Надо ее срочно нарушить.

– А что изображает ваша татуировка? – сказал я в надежде на то, что его удастся навести на более мирные мысли.

– А, это… – Голос его потеплел, и я понял, что попал в точку. – Воспоминание молодости. Она изображает Месть.

Последнюю фразу он произнес нравоучительным тоном. Я умирал от желания узнать, каким образом масло без холестерина может символизировать Месть, но в самоубийцы мне не хотелось, и я ограничился сдержанной улыбкой.

Мы подъехали к площади Согласия.

– По Елисейским Полям ехать не надо: сплошные пробки. Поедем по набережным до Альма-Марсо и заедем на авеню Георга Пятого снизу.

– Гм… Я бы предпочел как раз ехать по Елисейским Полям.

Он молча вздохнул и вернулся к теме разговора.

– Обожаю татуировки. Двух одинаковых не бывает. Чтобы сделать себе татуировку, нужно иметь мужество. Это действует, как наркотик. И потом, это же на всю жизнь. Тату придает кураж. Особенно на женском теле. Ничто так не возбуждает, как тату, которого никак не ожидаешь на каком-нибудь укромном местечке… Ну, вы понимаете, о чем я…

Его затуманенные воспоминаниями глаза обрели похотливое выражение. Уймись, дедуля. Расслабься. Я собрал все свое мужество:

– А мне татуировки не нравятся.

– Ну да, в наше время молодежь их не любит, потому что все молодые хотят быть одинаковыми. Они даже не знают, что такое развлекаться. Зато все такие ловкачи!

– Нет… Может, им не нужно тату, чтобы отличаться друг от друга…

– Отличаться, отличаться… Мы уж если хотели развлечься, то прежде всего ржали до упаду. Брали велосипеды или какие-нибудь старые колымаги и жали на всю катушку как чокнутые. В те времена пробок не было!

Этот человек изъяснялся только на кабацком жаргоне. Иначе он не умел. Невыносимый тип… Как он меня раздражал! И этот запах… Ладно, сделаем еще усилие…

– Да, но теперь молодежь знает, что нельзя больше ради развлечения загаживать планету.