2
Фокусник

Концертная сцена при отеле Лос-Рамо погрузилась в тишину наступающей ночи, лишь изредка прерываясь шёпотом голосов.

– Дамы и господа, – раздалось из микрофона ведущего, – мы представляем вам Диего Милони, лучшего фокусника на побережье.

То место, где я выступал, трудно было назвать настоящей сценой, скорее это была площадка для выступлений перед жующей и пьющей публикой – постояльцами одного из отелей нашего городка. Город наш славился тёплым климатом и привлекал туристов в любое время года, даже осенью. Отъедешь от него на двести километров, и в это время года ветра уже смешивались со снегом. У нас же можно было отдыхать круглый год. Бродить по закоулкам старых улиц и любоваться на снежные горы, что были где-то там за горизонтом, будто не в этой жизни, в другой.

В зале было суетно-шумно, в лицо мне светил прожектор, слух раздражал пьяный смех и жующие рты.

С детства я привык к другим сценам, но сейчас имел что имел. До меня здесь выступало варьете – блёстки от их костюмов всё ещё сверкали на полу. Я указал осветителю, чтобы опустил прожектор пониже, но этот пьяный болван так и слепил мне в лицо.

Состояние зрителей всегда было пограничным, между сознательным и без, между обдуманным и рефлекторным, в зависимости от того, что выпьет или чем закусит гость. В таком дымно-спиртном угаре, что буквально висел над потолком, я и правда мог показаться лучшим фокусником на побережье.

Хотя, может, я таким и был.

Я показывал фокусы: с картами, которые то исчезали, то появлялись, с голубями, с монетами, с деньгами – не своими, а зрителей. Мой отец говорил, что я мог быть отличным иллюзионистом и собирать хорошие залы, но я не хотел разрабатывать фокусы, они создавались годами, их секреты хранились десятки лет… А что я? Мне достаточно было лишь развлечь этих зевак, без громоздких и дорогих реквизитов. Тем не менее своё дело я знал. Кто-то даже писал в газетах, что человеческий глаз не способен проследить за движением моих пальцев, потому и невозможно понять, куда исчез или как появился предмет. Конечно же, я не ограничивался мелкой ерундой. Какой фокусник может считать себя таковым, если на глазах у удивлённой публики не распилит красивую женщину. Женщин, конечно же, было две: красивая и не очень. От той, что не очень, мне нужны были только ноги, с той, что была головой, а после и всем телом, достаточно симпатичным телом, в общем, с этой я спал. Её звали Лиан, и все заработанные деньги я отдавал ей. Она говорила, у нас семья, я не особо сопротивлялся – в принципе она была единственным человеком, кто переживал за меня.

Публика ликовала, отпиленное тело отъехало от ног, я прошёл между ними и поднял в воздух аплодисменты.

Показав ещё несколько трюков, с птицей, сгоревшей в клетке и тут же воскресшей в руках, с кроликом на дне шляпы и колодой танцующих карт, я поклонился и удалился со сцены.

Раньше я не понимал, почему людям так нравится, когда их дурят, но потом отец мне сказал, что это совсем не обман, а настоящее чудо. Людям, мол, надо в него обязательно верить, хоть изредка, хоть раз в год.

В итоге я обманывал людей, а они платили мне за это. Всё по-честному. Куда ещё честней…

«Ноги» ушли домой, а мы с Лиан ещё остались в гримёрной, если так можно было назвать обычную ширму за сценой, со столом и вещами на нём. Лиан снимала концертное платье, переодеваясь в брюки и свитер.

– Я не хочу всю жизнь пролежать скрюченной в этом гробу! – сказала она, вынимая шпильки из туго натянутого пучка.

– И я не хочу всю жизнь показывать фокусы, – сказал я, толком не зная, чего же хочу.

– Не говори так, у тебя талант, – она взяла меня за руку, – у тебя волшебные руки. Может, это мне надо найти вторую работу…

– Зачем, – удивился я, – денег вполне хватает.

Лиан поморщилась и отвернулась.

– Не говори мне об этих деньгах, – сказала она, складывая в пакет сценические туфли, к которым сама же приклеила стразы.

– А на что, по-твоему, я купил тебе эти серёжки?

Она дотронулась до брильянтовых серёг, что были единственной ценностью во всей её бедной жизни, и посмотрела на меня:

– Не хочу даже думать об этом.

– Я ради нас же стараюсь, Лиан, – сказал я и даже сам в это поверил. На самом же деле я старался ради себя, а она просто была рядом.

– Тебя в любой момент могут посадить или убить, – надула она свои пухлые губы.

– Посадить или убить могут кого угодно, ты слышала историю Рикардо?

– Фокусника из Италии?

– Да, вот его недавно посадили.

– Его партнёрша просто запуталась в цепях, – пожала плечами Лиан. – Она сама виновата, что выронила ключ.

– Но его же посадили! Это куда опаснее того, чем занимаюсь я.

– Мне всё равно не нравится, чем ты занимаешься, – складывала она реквизит в сумки.

– Это лишь другая сторона медали, Лиан, – поцеловал я её в напудренную щёку.

– Это другая сторона тебя, и она мне не нравится!

Другая сторона меня занималась и правда непотребным делом, но мне оно нравилось куда больше, чем работа на сцене, перед жующей толпой. Я любил дурить эту толпу, но не иллюзорно, а на полном серьёзе.

– Добрый вечер, – подсаживался я к любому пьяному господину за стойкой бара при том же отеле. – Не помешаю?

– Выпьем? – наливал он мне полную рюмку.

Я не любил спиртное, совсем.

– Конечно! – соглашался я, и пока мой случайный знакомый осушал свою целиком, я выливал содержимое, наполняя рюмки по новой.

Уходил я с таких посиделок с бумажником в заднем кармане.

Эти недоумки были до такой степени пьяны, что, обойдя посетителей по кругу, я однажды наткнулся на того, с кого и начал заход.

– Я потерял бумажник, – сказал он, опрокидывая очередную рюмку, наполняя и без того опьяневшее тело очередной порцией коньяка.

– Я угощаю, – положил я его же купюру на стол.

– Вы так добры!

И он был прав. Я и правда был добр. По крайней мере, ему не на что будет пить. Надеюсь, он купил билеты домой.

Я уже разгребал добычу на кухне под тусклым светом старого ночника, когда Лиан вышла из спальни.

Её ночная сорочка просвечивала, оголяя идеально гибкое тело. Пять лет назад она работала гимнасткой в цирке, но как-то раз сорвалась. Больше она так рисковать не стала и ушла из цирка. Точнее, это я её забрал. Мне нужна была ассистентка, женщина и художница по костюмам – со всеми тремя ролями она справлялась сама.

– Четыре часа утра. – Лиан щурилась и прикрывала глаза рукой.

– Ну и что, – пересчитывал я купюры, выкидывая пустые бумажники в мусорное ведро, – есть целый день, чтобы поспать. На работу нам только после заката.

Она посмотрела на кухонный стол, на котором лежали стопочки разных купюр, и вздохнула:

– И тебе не противно?

– А тебе есть чем платить за это жильё? – протянул я ей свёрнутую пачку наличных. Я таки вытащил их из кармана одного толстосума.

Лиан задержала взгляд на деньгах, поморщилась, но всё же взяла и положила их на верхнюю полку кухонного шкафа.

Так и проходит вся жизнь, думал я, мы морщимся, но всё же живём.

Оба мы выросли в бедности, без своих комнат и спален, мы жили всю жизнь в разъездах и спали в домах на колёсах.

Эта небольшая квартирка была нашим первым домом, тем, что не сдвинется с места, если только его не снесут.

Мы жили в хорошем районе, но хозяин был та ещё сволочь. С каждым месяцем цена повышалась.

– Сезон, – говорил он раз в месяц, – я могу сдать её подороже.

Чёртов ублюдок. Когда-нибудь мы купим своё жильё.

Я закончил считать и рассовывать деньги по разным углам квартиры. Лиан знала каждый тайник. Это было на всякий случай. Обычно воры уходят сразу, как только найдут хоть один, они считают, он единственный в доме, но как бы не так. Нам с Лиан будет на что жить, даже если нас обворуют дважды, даже если с обыском нагрянет полиция, даже если не один раз.

Она ступала мягкими пятками по тёплому полу спальни. Утренний свет уже проникал в комнатушку, плавая по кровати и серым стенам. Лиан зашторила окно.

– Если бы ты думал о нас, ты бы давно бросил это нечестное дело, – сказала она, ложась в кровать, укрывая нас обоих одеялом.

Лямка её сорочки ловко спала с плеча, оголив тонкую шею и небольшую грудь. Я не всегда был уверен в том, что любил Лиан, но в такие моменты я чувствовал едва уловимое счастье.

Поцеловав её перед сном, я уже хотел отвернуться, как был пойман её осуждающим взглядом.

– И когда ты стала такой моралисткой? – не выдержал я.

– Ты талантливый иллюзионист, – провела она по моим волосам.

– Я обычный фокусник, малышка.

– Тебе аплодируют стоя!

– Это всегда официанты. Они обычно стоят.

Она замолчала, её глаза, как всегда, засверкали отблеском от подступающих слёз.

– Ну не надо, – протянул я как можно нежнее.

– Значит, этим ты собираешься зарабатывать всю жизнь?

Я посмотрел на неё и вздохнул:

– Когда-нибудь я сорву большой куш, и мы уедем отсюда, купим дом, заведём собаку или кошку, в общем, кого-нибудь заведём. – Сон уже меня забирал. – Животное, как говорится, признак оседлой жизни, признак смирения или чего-то вроде того, в общем, хороший признак. – Я зевал и уже не слышал даже себя самого.

– Дом, – ухмыльнулась она. – Ты собрался ограбить банк?

– Нет, – зевнул я ещё раз.

– Но люди не носят такие суммы в карманах брюк!

– Как-то я нашёл в одном бумажнике чек.

– Он был на чёртову сотню…

– А мог быть на несколько тысяч!

Лиан тяжело вздохнула и выключила прикроватный ночник.

* * *

На тот день у меня не было планов. Я мог просто слоняться по городу или засесть где-то в баре… мог бы, если бы я жил один. Но я был почти женат, и поэтому полдня мы провели в магазинах, выбирая новую утварь на кухню. Я, правда, не понимал, зачем нужна новая посуда, когда старая ещё цела, но подчинялся Лиан. Мне было интересно за ней наблюдать, когда, проходя по стоянке, она не сводила глаз с каждого из столбов, на которых висели объявления из серии «Разыскивается». Разыскивается опасный преступник, разыскивается вор-рецидивист, разыскивается наркоторговец…

Она всё искала и боялась найти на этих листовках меня.

– Разыскивается вор-иллюзионист? – рассмеялся я.

– Не смешно! – цыкнула на меня Лиан. – Я уже спать спокойно не могу! – оглядывалась она по сторонам, складывая пакеты в багажник. – Мне снятся страшные сны. То тебя забирают, то избивают, один раз тебя убили и прислали мне твоё фото!

– Ну и как я на нём?

– Как труп!

– Тебе надо просто расслабиться, – поцеловал я её в щёку. – Посмотри на меня, я сплю как младенец.

– Потому что даже тебе на себя наплевать!

Может, она и была права, но я всё же верил в судьбу – если тебе суждено быть пойманным, тебя всё равно поймают.

Лиан ещё долго ворчала, пока мы добирались до дома, пока поднимались до квартиры, пока я сбегал от неё, отпросившись в ближайший бар.

– Если от тебя будет вонять женскими духами, можешь домой не приходить! – крикнула она мне в окно.

Я помахал ей, не обернувшись, она выругалась и захлопнула окна, дрожь от которых донеслась и до меня, через весь уличный гул.

От меня не пахло ничьими духами, потому что до бара я не дошёл…

За двести метров от него путь мне преградил серый седан без каких-либо номеров и опознавательных знаков. Он вылетел с дороги прямо на тротуар, чуть не врезавшись в стоявшие рядом вазоны. Я видел немало психов и поначалу даже не думал, что эти за мной.

Двери открылись, водительская и та, что за ней; двое парней неслабой наружности схватили меня, прежде чем я успел что-то сделать.

Я сидел на заднем сиденье. Нет, не так – я лежал на заднем сиденье с кляпом во рту и перевязанными глазами. Руки мне тоже завязали, но я успел высвободиться уже через пару минут. На всякий случай я так и держал их за спиной, придерживая и верёвку. Что я мог сделать в мчащемся автомобиле? Заработать себе пулю в лоб? Справедливости ради стоит сказать, что меня не избили. Я, конечно, не знаю, может, меня изобьют потом, может, меня и везут, для того чтобы избить. Перед глазами мелькали лица всех тех, кого я когда-то обчистил: пьяные, потные, лоснящиеся от жира. Честное слово, я не хотел бы попасться ни одному из них. Последним в списке мелькающих лиц было лицо Лиан. Она смотрела на меня из вчерашнего дня и повторяла всё с тем же упрёком: тебя могут убить или посадить…

Убить или посадить, думал я.

Скорее первое, чем второе.

– Не высовывайся, – сказал человек за рулём.

Да я и с завязанными глазами всё понимал – мы проехали один туннель и два оживлённых перекрёстка, дорога вела за город, к посёлку элитных особняков.

В животе всё свело от волнения, я вспомнил всю свою жизнь. Как рос за кулисами цирка, как воспитывался там же, как однажды отец упал с высоты, а представление не остановили, его лишь быстро унесли со сцены и продолжили шоу. Тогда-то я понял, что жизнь не оборачивается ни на чьи беды, даже ни на чью смерть. Она перешагивает через трупы, через покалеченные тела и идёт себе дальше, и все идут вместе с ней. И стоит ли заботиться о ком-то, блюсти какую-то мораль, если всем на всех наплевать? Зал гремел аплодисментами, приветствуя других каскадёров, зал кричал «браво», когда мой отец умирал. Больше он на сцену не вышел, но этого никто не заметил, для публики все мы были, как на одно лицо. Может, поэтому я и ушёл.

Эти парни, что похитили меня, не проронили ни слова, так и ехали молча, только изредка посматривая назад.

Их широкие шеи морщились шарпейными складками, их квадратные желваки ходили вверх и вниз, пережёвывая резиновую мяту, их огромные лысые головы не отличались друг от друга ничем.

Через полчаса двери машины открылись.

Меня выволокли из салона и толкнули вперёд.

– Осторожно, ступени, – сказал один, когда я уже два раза споткнулся.

– Порог, – сказал другой и ударил меня об косяк.

О, это был богатейший дом. Нет, мне ещё не развязали глаза, богатство я за версту чуял, а когда находился в нём, это просто дурманило голову. Знаете, чем пахнет роскошь? Избранностью. Да, я был уверен, что каждая деталь в этом доме избиралась тщательно и кропотливо, она была дороже всех других, она была произведением искусства в доме того, кто ни черта в нём не понимал. Что для богачей являлось искусством? То, что стоило дороже всего.