– Мы считали, что он погиб. – Голос Галени звучал безжизненно и ровно, глаза были неживыми. – Мой брат определенно погиб. Барраярская служба безопасности явилась и заставила мать и меня опознать то, что осталось. А осталось немного. Было так легко поверить, что от отца не осталось и такой малости: по сообщениям, он находился гораздо ближе к эпицентру взрыва.

Галени превращался в мертвеца прямо на глазах. И Майлз понял, что должен предотвратить эту смерть. Бессмысленнейшая с точки зрения империи гибель офицера. Вроде убийства. Или аборта.

– Мой отец все твердил о свободе Комарры… – тихо продолжал Галени. Кому он это рассказывал: Майлзу, осветительной панели или себе самому? – …и жертвах, на которые все мы должны идти ради свободы. Особенно о жертвах: либо жертвовать жизнью, либо все бесполезно. Но отца нисколько не волновала свобода тех, кто жил на Комарре. Я стал свободен только в тот день, когда восстание на Комарре угасло. В тот день, когда не стало отца. Я стал волен смотреть на вещи по-своему, делать собственные выводы, выбирать свою жизнь… Или так я думал. Жизнь, – интонации Галени были до жути саркастическими, – полна сюрпризов. – И он одарил осветительную панель мертвой улыбкой.

Майлз зажмурил глаза, стараясь мыслить связно, что было нелегко: Галени сидел в двух метрах от него, излучая убийственное напряжение докрасна раскаленной спирали. У Майлза возникло неприятное ощущение, что его формальный начальник махнул рукой на все, кроме собственной схватки с призраками прошлого. Или не призраками. Так что действовать придется самому.

Действовать – но как? Майлз встал и начал, пошатываясь, расхаживать по камере. Галени молча наблюдал за ним. Выход только один. Майлз поскреб стены ногтями. Никакого результата. Швы у пола и потолка (несмотря на страшное головокружение, он забрался на скамейку и протянул руку вверх) были крепкими. Майлз прошел в санузел, облегчился, вымыл руки и лицо, прополоскал рот, чтобы избавиться от неприятного вкуса (в умывальнике оказалась только холодная вода), попил из ладоней. Стакана нет, нет даже пластмассовой кружки. Вода тошнотворно заплескалась в желудке, руки задергались: последствия парализации. А что, если заткнуть слив рубашкой и пустить воду? Похоже, это единственная акция протеста, которая тут возможна. Майлз вернулся к своей скамье, вытирая руки о брючины, и поскорее плюхнулся на нее, чтобы не рухнуть на пол.

– Вас хоть кормят? – поинтересовался он.

– Два или три раза в день, – ответил Галени. – Тем, что готовят наверху. Похоже, в этом доме живут несколько человек.

– Видимо, это единственный момент, когда можно попытаться бежать.

– Был единственный, – вяло откликнулся Галени.

Был. Стало быть, теперь, после попытки Галени, их охрана будет усилена. Кроме того, Майлз не осмелился бы повторить ее вслед за Галени – побои, перенесенные тем, сделали бы Майлза инвалидом.

Галени уставился на запертую дверь.

– Все-таки небольшое развлечение. Когда дверь открывается, никогда не знаешь, обед это или смерть.

Неужели Галени свыкся с мыслью о смерти? Похоже, что так. Камикадзе чертов! Майлзу прекрасно знакомо такое настроение. Можно даже полюбить кладбищенский настрой, но это злейший враг воли к жизни. Да нет, просто враг, и точка.

Но решимость Майлза не помогла ему найти выход, хотя он все прокручивал и прокручивал в уме разные варианты. Конечно же, Айвен сразу распознает самозванца. Хотя он может отнести любую ошибку клона на то, что Майлз сегодня не в форме. Такие случаи бывали. А если комаррцы четыре дня выкачивали из Галени сведения о посольских процедурах, вполне вероятно, что клон сможет безошибочно выполнять повседневные обязанности Майлза. В конце концов, если это существо действительно клон, оно должно быть не менее сообразительным, чем сам Майлз.

Или не менее глупым… Майлз ухватился за эту спасительную мысль. Если он в своем отчаянном беге по жизни делает ошибку за ошибкой, его клон делает их не меньше. Вопрос только в том, сможет ли кто-то отличить ошибки одного от ошибок другого.

А как насчет дендарийцев? Дендарийцы попали в руки… кого? Каковы планы комаррцев? Что они знают о дендарийцах? И каким образом клон может стать дублем и лорда Форкосигана, и адмирала Нейсмита, когда самому Майлзу с таким трудом дается переход из образа в образ?

А Элли… Если Элли не заметила разницы между ними в заброшенном доме, сможет ли она увидеть ее в постели? Осмелится ли этот грязный человечишка коснуться Куин? Но разве можно представить себе человеческое существо, к какому бы из трех полов оно ни принадлежало, которое отказалось бы порезвиться в постели со столь блестящей и прекрасной женщиной… У Майлза все внутри заледенело, когда он представил себе в деталях, как клон «занимается этим с его Куин» (причем «это» было такое, чего сам Майлз даже не успел попробовать). Он заметил, что мертвой хваткой впился в край скамьи, так что побелели фаланги.

Майлз медленно разжал пальцы. Нет, клон должен избегать близости с теми, кто хорошо знает Майлза, с кем легче всего оступиться. Если, конечно, он не нахальное дерьмецо, вроде того, что Майлз каждый день видит в зеркале, когда бреется. Майлз и Элли только-только стали близки: заметит она разницу или нет? Если она… Стиснув зубы, Майлз заставил себя вернуться к более важным вещам – стратегическому плану происходящего, например.

Клон создан явно не затем, чтобы свести Майлза с ума, – это неизбежно само по себе. Клон выкован как оружие, направленное против Барраяра. Через премьер-министра страны графа Эйрела Форкосигана – против Барраяра, словно они нераздельны, Форкосиган и Барраяр. Майлз тут же представил себе с полдюжины способов использования клона против отца, начиная с относительно мягких и кончая ужасающе жестокими. Он взглянул на Галени, застывшего на скамейке в ожидании минуты, когда его собственный отец покончит с ним. Или, может быть, специально принявшего позу жертвы, чтобы вынудить отца сделать это, доказав… что? И Майлз молча исключил мягкий сценарий из списка возможных.

В конце концов усталость взяла свое, и он заснул на жесткой скамье.

Спал он скверно, несколько раз выныривая из неприятного сна для того, чтобы столкнуться с неприглядной реальностью: холодная, жесткая скамья, затекшее тело, Галени, ворочающийся на противоположной скамейке и поблескивающий глазами – проснулся или дремлет? И Майлз из самозащиты проваливался обратно в мир сновидений. Чувство времени окончательно покинуло его. Когда он в конце концов сел, одеревеневшее тело и водяные часы мочевого пузыря свидетельствовали, что проспал он немало. После того как он сходил в туалет, ополоснул заросшее щетиной лицо и выпил воды, мысли снова нахлынули на него, и сон пропал начисто. Майлз жалел, что с ним нет чудного кошачьего одеяла.

Щелкнул дверной замок. Галени мгновенно вышел из своего якобы дремотного состояния и сел: ноги вниз, лицо абсолютно непроницаемое. Оказалось, им принесли обед. Или скорее завтрак: теплая яичница, сладкая булочка с изюмом, благословенный кофе в бумажном стаканчике, ложки. Еду доставил один из невыразительных молодых людей, виденных Майлзом накануне. Второй застыл в дверях с парализатором наготове. Не спуская глаз с Галени, человек поставил тарелки на край скамьи и попятился к двери.

Майлз недоверчиво осмотрел еду. Но Галени спокойно взял свою порцию и начал есть. Уверен, что продукты не отравлены и не обработаны какими-нибудь психотропными средствами, или ему просто уже на все наплевать? Майлз пожал плечами и принялся за яичницу.

Проглотив последние капли драгоценного кофе, он обратился к Галени:

– Но у вас есть хоть какое-то предположение, в чем смысл всего этого маскарада? Они наверняка затратили уйму времени и средств, чтобы создать… мое второе «я». Тут банальным заговором не пахнет.

Галени, который стал чуть менее бледным благодаря завтраку, повертел в руках пустой стаканчик:

– Я знаю только то, что они мне сказали. А правда это или нет – я не знаю.

– Ясно, продолжайте.

– Группа моего отца – это радикальное ответвление от основного комаррского подполья. Два этих течения не общаются друг с другом уже много лет. Еще и поэтому мы, то есть Барраярская безопасность, – на губах Галени появилась чуть заметная ироническая улыбка, – прозевали их. Так вот, основная группа в последнее десятилетие начала терять силу. Дети эмигрантов, не помнящие Комарру, вырастали гражданами других планет. А те, что постарше… старели, как водится. Вымирали. Поскольку дома дела шли неплохо, новых сторонников у них не появлялось. Их платформа стала сокращаться, опасно сокращаться.

– И радикалам не терпится сделать какой-то отчаянный ход. Пока у них еще остается шанс, – догадался Майлз.

– Да. Они в критическом положении. – Галени медленно смял в кулаке стаканчик из-под кофе. – Вынуждены рисковать.

– Но такой риск… Это выглядит дьявольски экзотично – делать ставку на шестнадцать – восемнадцать лет вперед. Как им удалось найти медицинские ресурсы? Ваш отец что, был врачом?

Галени фыркнул:

– Вовсе нет. Похоже, медицинская сторона задачи оказалась нетрудной, после того как им удалось получить с Барраяра украденный образец тканей. Хотя как они сумели это сделать…

– Ну, с этим просто. Первые шесть лет жизни я провел в руках врачей: меня щупали, резали, кололи, сканировали и разбирали на части. В лабораториях можно было выбрать образец из целых килограммов всевозможных анализов: настоящее блюдо из тканей. Это-то как раз легко. Но само клонирование…

– Было поручено специалистам. Некоей сомнительной медлаборатории на Архипелаге Джексона. Насколько я понял, за деньги там готовы на все.

Майлз глупо разинул рот.

– О!

– Вы знаете об Архипелаге Джексона?

– Я… знаком с их деятельностью, только в другом контексте. Будь я проклят, если не знаю лабораторию, которая этим занималась! Они специалисты по клонированию. Помимо всего прочего, они выполняют нелегальные операции по пересадке мозга; нелегальные повсюду, кроме Архипелага Джексона. Там выращивают молодого клона и переносят в него старый мозг – старый и богатый мозг, и… э-э… они выполняли некую генинженерную работу, о которой я не имею права рассказывать. И все это время у них в чулане сидела моя копия! Сукины дети! Они еще убедятся в моем существовании! – Майлз был вне себя от возмущения. Жаль, что личную месть Архипелагу Джексона придется отложить до лучших времен. – Так. Первые пятнадцать лет комаррское подполье никак не участвовало в операции, только деньгами. Неудивительно, что нам не удалось отследить ее.

– Да, – кивнул Галени. – Но пару лет назад они решили воспользоваться наконец этим козырем. Они получили выращенного клона – в то время это был подросточек – и начали натаскивать его на вас.

– Зачем?

– Похоже, они намерены получить империю.

– Что?! – завопил Майлз. – Нет! Только не это.

– Этот… индивид… стоял вот тут, – Галени ткнул пальцем в сторону двери, – два дня назад. Он заявил мне, что передо мной будущий император Барраяра.

– Но им придется убить и императора Грегора, и моего отца, чтобы… – в полном отчаянии начал Майлз.

– По-моему, – сухо отозвался Галени, – они к этому готовы. – Он снова улегся на скамейку. Сверкнул глазами, заложил руки за голову и промурлыкал: – Но сначала им понадобится мой труп.

– Оба наших трупа. Они не посмеют оставить нас в живых, – пробормотал Майлз в ответ.

– Кажется, я вчера об этом упоминал.

– И все же, если у них что-то не заладится, – Майлз бросил быстрый взгляд в сторону осветительной панели, – они будут нуждаться в заложниках.

Он выговорил эти слова громко и четко, подчеркнув множественное число в слове «заложники». Хотя с точки зрения Барраяра только один из них имеет ценность. Галени не дурак: он тоже знает, кто будет козлом отпущения.

Проклятие, проклятие, проклятие! Майлз сам угодил в эту западню, зная, что это западня, и надеясь получить сведения именно такого рода, какие получил. Он в бессильном отчаянии начал растирать себе затылок: если б можно было сотворить чудо и обратить ударную силу дендарийцев на это гнездо заговорщиков… Прямо сейчас…

Щелкнул замок. Для ленча рановато. Майлз резко обернулся, на какую-то безумную долю секунды понадеявшись, что увидит Элли, возглавляющую отряд наемников. Нет. Опять те двое громил – а в дверях третий с парализатором.

Один из них махнул рукой Майлзу:

– Ты! А ну иди сюда.

– Куда? – намеренно грубо спросил Майлз. Неужели это конец: отведут в подземные гаражи и там пристрелят или свернут шею? Добровольно идти на собственную казнь – это не для него.

Видимо, что-то в этом духе промелькнуло и в голове Галени, потому что, когда парочка бесцеремонно схватила Майлза, Галени кинулся на них. Тот, что держал парализатор, отключил его на полпути. Галени дернулся, оскалив зубы, и замер.

Оцепенев, Майлз позволил вытащить себя за дверь. Если смерть близка, он хочет по крайней мере встретить ее в сознании и успеть плюнуть ей в лицо, когда она подойдет к нему вплотную.