Нина снова обратила взор на Ивара Берглунда. Он смотрел на нее, когда она отвечала, оценивал ее уверенность взглядом.

– Подвешивать человека таким образом – это известный метод пытки, его называют La Barra, или «Попугай». Жертва испытывает нестерпимые мучения, циркуляция крови в ногах прекращается. Если человек выживает, возникшие повреждения часто приводят к гангрене и ампутации. А смазывать людей медом и помещать их в муравейник – это испытанный метод пыток в Африке, особенно в Анголе.

– Где на месте преступления нашли ДНК преступника?

Она повернулась в сторону Криспинссона.

– На ногте среднего пальца правой руки жертвы, с внутренней стороны удалось обнаружить фрагмент кожи, и ДНК соответствовала ДНК Ивара Берглунда.

– И это абсолютно точно?

Она добавила силы в голос, чтобы завуалировать неуверенность при ответе.

– Такую информацию мы получили из Государственной криминалистической лаборатории.

Прокурор что-то читал в своих бумагах. Нина бросила быстрый взгляд на присяжных, все сидели с широко открытыми глазами и выпрямив спины. Даже крайний слева мужичонка, похоже, не спал.

– Жертва, о которой идет речь, Карл Густав Экблад где жил? – спросил Криспинссон.

Темно-коричневые деревянные панели, требовавшие покраски. Висевший наискось почтовый ящик, никаких грядок. Окна с грязно-белыми занавесками.

– Он снимал комнату в Орминге, но по бумагам проживал в Марбелье, в Южной Испании.

– Каким был следующий шаг в вашем расследовании?

– Поскольку убитый числился проживающим за границей, мы начали сотрудничество с испанцами. Формально через Интерпол, но я имела прямой контакт с их национальной полицией по этому делу.

– Испанский твой родной язык?

– Я выросла на Канарских островах.

Прокурор улыбнулся ей, посмотрел на судью и сложил свои бумаги.

– Спасибо, тогда у меня больше нет вопросов.

Нина посмотрела на Марту Гензелиус, адвоката Ивара Берглунда, стройную блондинку сорока с небольшим лет в дорогом костюме, туфлях на высоких каблуках, с уложенными феном прямыми волосами. Для нее, судя по всему, было важно соответствовать эталону успешной шведской бизнес-леди, одинаковому для всех представительниц слабого пола, независимо от того, шла ли речь о владелице бутика, директоре банка, модельере, теледиве или ком-то другом. Сейчас она перебирала свои бумаги, водя по ним акриловыми ногтями.

Наконец она подняла от записей глаза и с непроницаемым лицом уставилась на Нину.

– Нина Хофман, почему ты закончила работу в качестве полицейского?

«Держи себя в руках», – приказала себе Нина.

– Я не прекращала работу в качестве полицейского.

Адвокат приподняла ухоженные брови, нарочито медленно взяла свои записи и какое-то мгновение читала про себя.

– Ты только сейчас сообщила, что являешься оперативным аналитиком.

Отвечая, Нина старалась говорить как можно более дружелюбным тоном:

– Поскольку я дипломированный полицейский и работаю в правоохранительных органах, у меня остаются все полицейские полномочия. Это означает, что я могу задерживать и отпускать людей, проводить допросы или применять силу в случае необходимости.

Адвокат терпеливо выслушала ее.

– Хорошо, я переформулирую вопрос. Почему ты уволилась из полиции Сёдермальма?

– Я попросила дать мне учебный отпуск, поскольку собиралась изучать криминологию и поведенческие науки в Стокгольмском университете.

– Какое это имеет отношение к делу? – вмешался Криспинссон в диалог двух женщин.

Адвокат что-то быстро записала на листе бумаге, лежавшем перед ней.

– Как тебе работалось в Сёдермальме?

Нина постаралась не воспринимать вопрос как оскорбление, неужели адвокат думала, что ее так легко одурачить?

– Куда ты клонишь? – спросил судья.

Марта Гензелиус постучала авторучкой по лакированному ногтю на большом пальце.

– Это станет ясно позднее по ходу допроса, – сказала она.

Нина сделала все возможное, чтобы не показать своего раздражения, прозвучавшая сейчас реплика была классическим адвокатским маневром, имевшим целью озадачить судью и выбить из колеи свидетеля.

– Сформулируй как следует вопрос для свидетеля или задавай следующий, – сказал судья.

Адвокат повернулась к Нине:

– Как получилось, что ты вновь обратилась к исчезновению Виолы Сёдерланд, случившемуся двадцать лет назад?

– Расследование все еще не закрыто. Появление новых данных стало причиной того, что понадобилось снова изучить имевшиеся факты.

– Данных от репортера газеты «Квельспрессен»?

– Да, все верно.

Нина постоянно ощущала присутствие журналистов за солнечными бликами на пуленепробиваемом стекле, возбужденных и одетых с иголочки, всех до одного ярых поборников свободы слова с одной стороны и завистливых конкурентов с другой. Она знала, что многие из них вели прямой репортаж из зала суда, ее ответы попадали в другую действительность, стоило ей произнести их, прокомментированные каким-то образом и порой искаженные. Она не могла больше управлять ими, они жили своей собственной жизнью.

– Почему это дело вытащили на свет божий именно сейчас? – гнула свою линию Марта Гензелиус.

– Мы получили новые данные, которые привели к возобновлению расследования, – пояснила Нина.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, но ведь вроде все началось с того, что одна газета написала об этом деле, то есть твои так называемые «новые данные» пришли из средств массовой информации?

«Успокойся», – подумала Нина.

– Да, это правда.

– И ты считаешь возможным проводить полицейское расследование, когда им управляет желтая газетенка?

Вопрос подействовал как удар хлыста, Криспинссон вскочил со своего места.

– Это черт знает что!

Нина подняла подбородок и посмотрела на него, дала понять, что не видит ничего из ряда вон выходящего. Потом она перехватила взгляд адвокатессы и пристально посмотрела ей в глаза.

– Сведения, получаемые от общественности, включая все формы средств массовой информации, в очень большой мере способствуют раскрытию преступлений.

Ей удалось произнести это мягко, растягивая слова, в манере, свойственной профессионалам, объясняющим что-то людям, далеким от полицейской работы.

Адвокатессе не осталось ничего иного, как улыбнуться ликующе, словно ей повезло одержать большую победу, а потом она передвинула бумаги на столе перед собой.

– Ты утверждаешь, что ДНК моего клиента обнаружили на месте преступления в Орминге в мае прошлого года, верно?

– Согласно выводам криминалистов – да.

Адвокат повысила голос:

– И это абсолютно точно?

Нина облегченно вздохнула, это был краеугольный камень обвинения, его фундамент. Она открыла рот, чтобы ответить, но Марта Гензелиус опередила ее:

– Подумай, ты под присягой сейчас!

Злоба волной нахлынула на Нину и захватила ее в свои объятия, Гензелиус действовала как по учебнику, она перебивала и запутывала, увеличивала темп допроса, и тут эта реплика, безмерно наглая и столь кошмарно эффективная. Она приберегла ее именно для данного ответа, в котором заключалась ее спасительная соломинка, тот факт, что ДНК совпала не совсем идеально.

Нина постаралась не выдать эмоций ни взглядом, ни мимикой, ни жестами. Она была крайне сосредоточена, когда отвечала.

– Совпадение настолько велико, что лишь крайне ограниченное число людей на земле можно рассматривать в роли альтернативных преступников.

Марта Гензелиус всплеснула руками.

– Спасибо за это! Альтернативные преступники! И вы действительно искали таких?

– Это ни в какие ворота не лезет! – воскликнул Криспинссон. – Адвокат ставит под сомнение профессиональную честь свидетеля! Неужели Государственная криминальная полиция могла расследовать данный случай предвзято?

Судья стукнул молотком по столу.

– Прекрати! Позволь адвокату продолжить.

Нина перевела дух, допрос в принципе и имел целью поставить под сомнения ее утверждения, но все равно она была благодарна Криспинссону за передышку.

Марта Гензелиус снова повернулась к Нине:

– И чем вы занимались все то невероятно долгое время, пока мой клиент сидел под арестом?

Адвокат, естественно, знала ответ на этот вопрос, она просто гнула свою линию.

Подразделение Нины в ГКП просмотрело по большому счету всю шведскую криминальную историю, сама она связывалась с полицейскими властями по всей Европе на всех возможных языках, убеждала и умоляла, инструктировала и призывала: искать, проверять, сравнивать!

– Жертва имела финское происхождение, выросла в Швеции, но точно обладала испанским гражданством, когда ее убили, – произнесла Нина очень спокойно. – Нам потребовалась помощь от испанских коллег и кое-каких других полицейских властей для проведения данного расследования.

– Ты говоришь «кое-каких других полицейских властей», что конкретно скрывается за этим?

– После того как мы связались с испанской полицией, – сказала Нина, – и впоследствии с Европолом, выяснилось, что имеется несколько нераскрытых убийств в разных странах, имевших много общего со случаем в Орминге. Поэтому за последний год ДНК-профиль Ивара Берглунда отправляли туда, где расследовались аналогичные преступления, будь то в Скандинавии или в других частях Европы. Конечно, обвиняемый не поэтому так долго пробыл в изоляторе, но мы провели огромную работу и постоянно двигались вперед.

– И какой получился результат?

– Сравнения все еще продолжаются, поэтому я не могу ответить на данный вопрос.

– То есть пока у вас единственное совпадение, не так ли?

Нина не позволила тяготившему ее разочарованию выплеснуться наружу. Пока ведь не удалось найти никаких ДНК для сравнения, те места преступлений, которые исследовали, оказались абсолютно «чистыми» при эквивалентном качестве работы экспертов.

– В настоящий момент – да.

– И у вас, значит, есть единственное не стопроцентное совпадение в Орминге. Скажи мне, где точно нашли эту мнимую ДНК?

Назад к голым фактам, замечательно.

– Под ногтем жертвы.

– Который находился где?

Нина посмотрела на адвоката, пытаясь понять смысл вопроса.

– Ногти у жертвы вырвали еще при жизни, она пыталась сопротивляться, и ей удалось поцарапать своего убийцу, прежде чем он вырвал этот ноготь.

Марта Гензелиус и глазом не повела.

– Эту так называемую улику нашли в муравейнике, я права?

– Карл Густав Экблад был голый и измазанный медом, он сам как бы представлял собой муравейник, когда его нашли.

Назвать жертву по имени было естественным делом в данной ситуации, она тем самым становилась реальным человеком. Интересно, ей удалось вызвать сострадание к нему?

Адвокат что-то быстро пометила, а потом подняла глаза от бумаг.

– Скажи мне, что, собственно, находилось в этом муравейнике, помимо муравьев? Плесень? Грибные споры? Муравьиная кислота? Откуда такая уверенность, что микроскопический фрагмент кожи, найденный там, не был испорчен?

Криспинссон поднял руку.

– Свидетель – не эксперт.

Адвокат удивленно посмотрела на него:

– Прокурор ведь сам вызвал данного свидетеля, разве я не могу допрашивать ее?

Судья кивнул Гензелиус:

– Продолжай.

Адвокат сочувственно посмотрела на Нину.

– Да, ты, конечно, не эксперт. Твоя задача – анализировать все имеющиеся материалы и писать отчеты, не так ли?

Нина еще больше выпрямила спину, она старалась следить за осанкой.

Марта Гензелиус взяла стопку бумаг и принялась листать их. Она читала и снова листала. Нина начала терять терпение.

– Давайте сейчас наскоро вернемся к случаю с Виолой Сёдерланд, – сказала наконец адвокат и отложила в сторону свои бумаги. – Свидетель с собакой, заметивший номер автомобиля, стоявшего перед виллой его соседки 23 сентября двадцать один год назад, сообщил время, когда сделал свое наблюдение?

– Около полуночи примерно.

– Точно! И как надежно данное воспоминание, двадцать один год спустя?

– Этого свидетель не может знать, – вмешался Криспинссон.

– Путь адвокат говорит сейчас, – сказал судья.

Нина сидела молча, адвокат наклонила голову к записям.

– Лекция в Сандвикене, – продолжила она, – закончилась после 22 часов. Мой клиент еще оставался там и приводил в порядок помещение вместе с организаторами, выпил чашку кофе, заправил машину. Пока между нами полное согласие?

– Правильно.

– А значит, ему требовалось преодолеть расстояние от Сандвикена до Стокгольма менее чем за сорок пять минут, что, в свою очередь, подразумевает среднюю скорость 250 километров в час.

Нина как раз собиралась ответить, когда ей помешали – Марта Гензелиус повернулась к судье:

– Я хотела бы напомнить суду, что в то время еще не существовало скоростной автострады между Евле и Упсалой, Е4 проходила прямо через населенные пункты с ограничениями скорости 70 и 50 километров в час. – Она снова посмотрела на Нину: – По-твоему, это возможно?

Той не оставалось ничего иного, кроме как по возможности быстрее сгладить ситуацию.

– Нет, – ответила она.

Адвокат посмотрела на нее и долго не отводила взгляд. Потом опустила ручку на стол.

– Спасибо. У меня больше нет вопросов.

Элегантно, черт побери.

Судья повернулся к Нине и спросил, не понесла ли она какие-то расходы в связи с присутствием на процессе сегодня. Нина ответила отрицательно, поднялась и покинула зал суда по туннелю, закончившемуся дверью, за которой находилось специальное помещение без окон для прокурорской стороны.

На всем пути из зала ее сопровождало неясное ощущение беспокойства и бессилия.

Поскольку приближалась летняя жара, в редакции заработали кондиционеры. Возможность регулировки явно отсутствовала, поэтому в помещении сразу же установилась чуть ли не нулевая температура. Аннике пришлось надеть куртку, чтобы избежать воспаления легких до того, как она включила компьютер.

Несмотря на холод, ее пальцы горели, пока она просматривала полученные ею документы и список свидетелей. Перед ней находились лгуны, с чьей помощью убийца Жозефины так никогда и не предстал перед правосудием. Какие-то имена она узнала, но многие оказались полностью незнакомыми. Людвиг Эммануэль Эрикссон, скорее всего, был тот самый Людде, который стоял за стойкой бара в клубе, Робин Оскар Бертельссон, по-видимому, отвечал там за безопасность, но ушел сразу же после убийства Жозефины. Анника никогда не встречалась с ним, но Йоахим упоминал его несколько раз. Она всегда подозревала, что он стал одним из свидетелей, но сейчас знала это наверняка.

Людвига Эммануэля Эрикссона она помнила как немногословного и угрюмого парня. У него были жидкие белые волосы и светлые глаза, и обычно он беззастенчиво пялился на ее грудь. Она пробила его через Гугл и сразу же попала в точку.

Пожертвование в «Антираковый фонд», платеж через карту интернет-банка.

Там же имелся его снимок, портретное фото с серьезной миной, с коротко подстриженными волосами и грустными глазами, когда болезнь уже наложила на него свой отпечаток. Он прожил тридцать два года, как печально.

Берит Хамрин поставила свою сумку с ноутбуком на письменный стол.

– Почему здесь так холодно?

Анника оторвала взгляд от уже умершего Людде и показала на вентиляционное оборудование в углу.

– Нина добавила что-нибудь интересное? – спросила она.

– Да. Есть похожие случаи в других странах, расследования проводятся совместно.

– И она сказала это со свидетельского места? Блестяще. Думаешь, его осудят?

Берит опустилась на стул.

– Все обвинение базируется на экспертизе ДНК, – объяснила она. – Этого, пожалуй, недостаточно.

– Берглунд не отметился своим присутствием по соседству ни с одним другим насильственным преступлением, – заметила Анника.

– Сейчас есть определенные сомнения, – сказала Берит.

– А он сам высказывался? – спросил Патрик, внезапно материализовавшийся рядом с ними.

– Он обычно жарил печень своей жертвы и съедал ее с каперсами и чесноком, – съязвила Анника.

Патрик сразу разозлился, на что она и надеялась.

– Есть одна новость, – сообщила Берит. – ГКП и Европол затеяли совместное расследование с иностранными полицейскими властями. Именно поэтому на подготовку обвинения ушло так много времени.

Щеки Патрика покрылись красными пятнами.

– РАССЛЕДУЕТСЯ СЕРИЯ УБИЙСТВ ПО ВСЕЙ ЕВРОПЕ, – продекламировал он, как бы цитируя большой газетный заголовок.

– Не обязательно, – остудила его пыл Берит, – пока нет ни одного совпадения.

– Это смотря как подать, – буркнул Патрик и поспешил к месту выпускающего редактора.

– Ты получила что-нибудь от прокурора? – поинтересовалась Берит.

Анника протянула коллеге список свидетелей, и одновременно у нее на столе ожил внутренний телефон.

– Ты не могла бы зайти ко мне на минуту? – послышался голос главного редактора Андерса Шюмана сквозь треск динамика.

– Прямо сейчас? – уточнила Анника.

– Желательно.

Аппарат издал еще несколько хриплых звуков и умер.

– Замечательно, – констатировала Берит, возвращая список. – Здорово, если бы ты смогла их разговорить.

Анника поднялась и направилась к стеклянному закутку главного редактора. Он смотрел на нее, поэтому она не стала стучать, а шагнула внутрь и плотно закрыла дверь за собой.

– Что сказал прокурор? – поинтересовался главный редактор.

Он сидел за своим письменным столом и выглядел более измученным, чем когда-либо.

– Я получила список свидетелей. Почему кондиционеры должны стоять чуть ли не на минусовой температуре?

Он вопросительно посмотрел на нее. На столе перед ним лежала стопка бумаг, распечаток, стикеры для заметок и еще какой-то документ, сильно напоминавший блок-схему.

– Какие свидетели? В этом убийстве были свидетели?

– Те, кто обеспечил убийце алиби. У тебя какое-то дело ко мне?

Главный редактор потеребил свою бороду.

– Садись, – сказал он и показал на стул для посетителей.

Анника поняла, что речь пойдет о чем-то неприятном, по его тону и сероватому оттенку кожи лица.

– Сколько тебе осталось по убийству стриптизерши?

Анника помедлила с ответом, пока не устроилась на стуле.

– Стриптизершу звали Жозефина. Она мечтала стать журналисткой и любила кошек. Да, там еще хватает работы, я ведь только начала. А в чем дело?

– Велики ли, по-твоему, шансы, что с каким-то из этих случаев удастся разобраться? Или будет предъявлено обвинение?

Анника внимательно посмотрела на него:

– Мы спешим?

Шюман сидел какое-то время молча, положив предплечья на крышку своего письменного стола.

– Все ясно с твоим преемником? – спросила Анника. – Это будет тот парень с радио?

Шюман тяжело вздохнул и отъехал в кресле назад, пока не уперся спинкой в книжную полку.

– Нет, нет, в любом случае не он. А что, у тебя есть какое-то предложение?

– Да, есть, – кивнула Анника. – Берит.

Он провел рукой по лбу.

– Да, да, я знаю, что ты так думаешь.

– Я повторяю это снова, поскольку права.

– Мотивируй.

– Она, без сомнения, лучший и самый вездесущий репортер «Квельспрессен», может все и делала все. Она никогда не впадает в уныние, невероятно рассудительна и верна газете до последнего дыхания.

Шюман захлопал глазами.

– То есть в твоем понимании у нее есть необходимые опыт, знания, лояльность, способности, спокойствие и благоразумие?

– Уму непостижимо, почему она еще не получила этого предложения.

– Позволь мне рассказать почему.

– Хотелось бы услышать.

– Берит никогда не допускает оплошностей. На нее даже ни разу не писали жалоб омбудсмену по вопросам печати. Она пишет корректно, так что не придерешься, и ее материал всегда основательный и отлично проработанный.

– И когда это было плохо?

– Она никогда не рискует.

Анника скрестила руки на груди.

– По-твоему, она труслива?

– Газета вроде «Квельспрессен» не может иметь капитана, если использовать одно из твоих любимых выражений, который не готов рисковать. Это никогда не сработает. Квинтэссенция в данной работе состоит в том, чтобы порой не испугаться пойти ва-банк, создать хаос и сохранить равновесие, когда штормит…

– А почему такая спешка с Жозефиной?

– Это не спешка.

Анника смотрела молча на него несколько секунд. Он давно выглядел уставшим, но теперь у него появились морщины возле рта.

– Это еще неофициально пока, – сказал он.

– О’кей, – буркнула она. Ощущение беды усилилось.