1990 г., зима
Когда у Шварца родился не один сын, а сразу два, криминал мог распоясаться на сутки. Но воздержался, хотя Шварц с ребятами из райотдела праздновали этот дуплет именно так долго. С утра узнав Аветис, то есть благую весть, они оставили в отделе одних дежурных и машинисток и закатились в Гарни. Стыдно признаться, но античный храм в 30 км от Еревана интересовал их в последнюю очередь, и даже вовсе не интересовал. Зато спрятавшийся в заснеженных горах ресторанчик славился отменным хашем, и вдали от бдительного ока начальства там можно было оттянуться по полной программе. Время было голодное, дефицитное, еще формально советское, но Армения уже была в блокаде двух соседних стран. А третьей была самораспадающаяся микроимперия, так что блокированной оказалась и третья из четырех фактических границ. Словом, нормально поесть в Ереване тогда было абсолютно исключено.
Сканеров для наблюдения за внутриутробной жизнью младенцев тогда здесь видом не видывали, пол вычисляли по внешности и повадкам будущих мам на основе народных, но научно-заумных формул. Так что рождение твикса мальчишек было действительно потрясающим сюрпризом, и не отметить его с должным размахом было бы реальным жлобством. И Шварц спланировал роскошную вылазку в Гарни, которая поначалу весьма удалась.
Прилежно начав борьбу с запасами водки заведения под закусон из огнедышащих стручков маринованного перца и одуряющее запахом чеснока варево из коровьих ног, ребята легко одолели первую вереницу тостов. Конечно, они с потрясающей художественностью произносились во славу народившихся наследников, молодчаги-отца, героической мамы, близких и далеких предков и далее – в глубь веков и вширь народонаселения. Словом, компания успела принять на грудь более десятка стопок водки на брата, а официантка – сменить после хаша тарелки, когда в зал вошла чешская делегация. И как раз в эту минуту тамада доверил энный тост под двузначным порядковым номером лучшему другу Шварца, Тиграну Тоникяну – круглоглазому, как младенец, толстячку, не в первый раз с удовольствием присоединившемуся к компании ментов и покинувшему по такому случаю стены родной клиники. Тоникян терпеть не мог хаш как источник холестерина, но обожал ритуал связанного с ним застолья.
– Армен джан, брат джан, – прочувствованно начал непривычно бледный Тигран.
И мерцающее голубыми и розовыми сполохами сознание Шварца что-то невнятно ему подсказало.
– Армен джан, – продолжил Тоникян, – сегодня будет…
Но ознакомить участников застолья с прогнозом на текущий день Тоникяну не удалось. Вместо афористичного и наполненного житейской мудростью тоста заслуженного участника дружеских попоек изо рта Тоникяна ударила тугая струя блевотины, залившей нарядный стол в радиусе метра. Нештатную ситуацию оперативно разрешил опытный тамада, запихнув в карман линялого фартучка официантки все еще актуальные красные десятирублевки. Официантка сбегала за уборщицей и сторожем, и они продефилировали втроем, волоча позвякивающую скатерть со всем ее многообразным содержимым.
Чехи все еще рассаживались за длинным столом в глубине зала, и гражданская часть группы пропустила предыдущий акт сцены. Просто они с удивлением заметили, как десяток осанистых мужчин вдруг дружно подобрал подол длинной скатерти и завел его со всех сторон на географический центр стола. Однако наиболее бдительный и профессионально ориентированный член зарубежной экспедиции успел углядеть базисный этап события и ошарашенно рявкнул Hrome![1], припечатав удивление кулаком об стол и разразившись здоровым хохотом.
Удивление чехов длилось недолго:
– Это армянский народный обычай! – помахал им оттертой рукой очухавшийся благодаря боевому сигналу Тоникян. – Когда у нас рождаются близнецы, мы обязательно дважды меняем убранство стола. Фольклор и экзотика! Вергуш джан, пять бутылок шампанского на стол наших итальянских гостей![2] Привет нашим младшеньким, Ромику и Ремику![3]
Чехи ничего не поняли, но, увидев шампанское, заулыбались и зааплодировали, а углядчивый член команды продолжил кулачную канонаду по столу, всуе поминая Вечный город. Под этот аккомпанемент Шварц расплатился с официанткой за провальное застолье и в том числе – за щедрость глобалиста Тоникяна. Ребята вышли на свежий морозный воздух, спихнули доктора в сугроб, вываляли в нем от всей души и после курса ускоренной реанимации радостно запихнули в машину.
Заканчивать на низкой ноте не хотелось, и они поехали дальше по туристическому маршруту, в Гегард. Там у подножия выдолбленного в монолите скалы древнего храма празднично пестрели всеми цветами текстильной промышленности Лоскутки Желаний, привязанные к голым веткам деревьев. Покачиваясь на ветру, они должны были напоминать Господу Богу о справедливом распределении благ, которое с различными обоснованиями вымаливали здесь прихожане храма. Их оставляли здесь с незапамятных времен – еще с тех пор, когда Господь-то наверняка был, но хранящееся здесь копье еще не проткнуло его Сына.
Тоникян и пара молодых ментов повытаскивали из карманов носовые платки и принялись привязывать к ветвям, пытаясь сосредоточиться на одном-единственном, притом невинном желании. Но то ли Тоникян спьяну не то пожелал, то ли свежие пятна на его платке свидетельствовали о наличии осуждаемых всеми религиями пороков, но он оскользнулся, кубарем скатился по крутому скату метров на двести и чудом не угодил в бурливую речку.
Пока Тоникяна догоняли и выковыривали из снега, отряхивали и прощупывали на предмет возможных травм, все изрядно продрогли. Вот и решили заехать в соседний ресторан согреться и попить кофе. Ресторанчик был по-своему уютный, с искуственными пальмами в кадках и пластиковыми лианами по стенам вкруг барной стойки. Поверхность выработанного из качественной иранской нефти ковролинового пола была от руки расписана томными павлинами, а в зале, за вьетнамской бамбуковой портьерой, уютно потрескивал камин с настоящими местными дровами. Так что кофе в тропическом уголке посреди заснеженного Гегарда на отметке в полтора километра над уровнем моря незаметно перетек в заказ шашлыка, который, как известно, не сразу жарится. Точно также незаметно на столе объявилась водка, которую грамотный тамада, как известно, никогда не позволит смешивать с шампанским и менее благородными напитками. Так что «дорогие тосты», как называют свои выступления велеречивые руководители застолий, продолжились под закуску все тех же острых перчиков.
Только на третьем после антракта на природе тосте участники застолья заметили отсутствие Тоникяна. Когда обеспокоенный Шварц ринулся на его поиски, он наткнулся на пасторальную картинку безмятежно воркующего с барменшей Тоникяна за ополовиненной бутылкой шампанского. Там же, на барной стойке, стояла еще одна, уже пустая. Но водворенный на место среди друзей бледный Тоникян был весел, несмотря на полученные под Деревом Желаний ушибы.
– Армен джан, брат джан, – начал он, и только в эту минуту прояснившееся от нескольких чашек кофе сознание Шварца послало необходимый сигнал: таким бледным Тоникян бывал только тогда, когда его уж очень сильно мутило! Тут мало было иметь опыт оперативника и разряды самбиста – нужно было быть самим Шварцем, что сделать молниеносный захват, вовремя вытащить Тоникяна из-за стола интердизайнерской забегаловки и воткнуть в солидный сугроб у тропинки.
Когда снежные омовения Тоникяна повторились с неотвратимостью заново прокрученной хроникальной съемки, из которой были вырезаны лишь чешские итальянцы и купание в ручье, неутомимый автор двойни собрал свой дружеский коллектив и направил караван обратно в столицу. Там полудохлого Тоникяна сдали с рук на руки обрадованным медсестрам его больницы, а менты закатились в роддом с охапкой экспроприированных у торговцев роз и от души покричали под окнами счастливой роженицы. И только потом с присущей им целеустремленностью и последовательностью финально засели в ближайшем ресторане, где стол был украшен только сизыми сосисками и все теми же отечественными стручками огнедышащего зеленого перца.
2004 г., 13 декабря
Шварц уселся за свой задрипанный рабочий стол, выложил стопку бумаги и, сверяясь с «делом», стал выписывать в колонку добытые сведения:
1. Жены:
Ануш Мкртычевна Айказян, 1-я жена. Год рождения – 1962. Была замужем с 1980 по 1982 г. В тот же год переехала в Москву. До 1990 г. работала переводчицей с английского языка в системе Минводхоза СССР. Второй муж – Полуботко Константин Иванович. Дочь – Полуботко Карина Константиновна. В мае 1990 г. гр-ка Айказян вернулась в Ереван, вступила в партию «Дашнакцутюн», в числе активистов была арестована в декабре 1994 г., в июле 1995 г. умерла в санчасти СИЗО от рецидива тропической лихорадки, перенесенной в ходе давней загранкомандировки в Нигерию.
Шушаник Вагановна Барсегян, 2-я жена. Замужем с 1982 г. по 1983 г., младший научный сотрудник в лаборатории экспериментальной биологии в системе Министерства сельского хозяйства Армении. Брак аннулирован. Детей нет. Больше замуж не выходила?
Регина Вайнер, Испания. Женаты с 84 г.?
Дебора Рено. Брак зарегистрирован в мэрии Ориндж Каунти, Лос-Анджелес, США, в 1992 г. В 1993 г. аннулирован решением окружного суда.
2. Приятельницы:
Светлана Гаспарян, 1970 г. р. Бывшая чемпионка Армении по гимнастике. Бывшая учительница физкультуры. Место работы? Место жительства – ул. Демирчяна, 36. Лусинян был у нее вечером накануне убийства;
Назели Терзян, сотрудница канцелярии МИДа. Дважды звонил ей из дома накануне убийства;
Гретта Айсорова, риэлтор в агентстве недвижимости. Часто созванивались и виделись в последнее время;
Анаид Мардукян, владелица кафе «Каскад». В последнее время Лусинян был дважды замечен в кафе за беседой с ней.
Проставив еще несколько фамилий и дойдя до Камиллы Султановой, Шварц чертыхнулся и закурил:
– Ну, Арамис, ну, мушкетер чертов, мало ты меня при жизни доставал, так нате вам, гробь время на всех твоих блядей…
Список был необъятный, а на каждом листе меморандума, завершающего очередные тридцать страниц «дела», возникали все новые имена.
В дверь тихо постучали.
– Войдите, – рыкнул Шварц, захлопнул папку и спрятал ее в ящик стола. В дверях, в шубке из целой стаи неизвестных Шварцу зверьков, возникла фигурантка № 5, Светлана Гаспарян.
– Так значит, вы – Светлана Гаспарян, бывшая учительница физкультуры в средней школе номер четыреста одиннадцать, – проговорил скороговоркой Шварц и уставился на удалую подружку Арамиса, изучая конфигурацию объекта.
Над не по-женски боевым носом нависала выпуклая челка, берущая начало под кожаной кепкой. Крошечные по армянским стандартам, но яркие глазки-изюминки на белоснежном лице задорно щурились на Шварца. Ниже все скрывали шуба и сапоги.
– И что он в ней нашел? – подумал было Шварц, но взгляд профессионала безошибочно определил, какую нефертитьевую шею, точеную фигурку гимнастки и стройные ножки следует иметь в виду. – А вот нос что не состригла – молодец!
Свидетельница уселась на выживший в кабинете с доисторических времен венский стул, скрипнула им, закидывая ногу на ногу, расстегнула шубку, демонстрируя идеальную шею и аккуратный бюст над тонкой талией, достала сигарету. Шварц медленно, со знанием дела, устремил на нее давно отрепетированный тяжелый взгляд, менторски отчеканил: «У-нас-не-курят», – и потянулся за анкетой для допроса. Светлана пожала меховыми плечами и спрятала сигарету в аккуратный кожаный футлярчик.
Шварц приступил:
– Фамилия, имя, отчество?
– Вы же са-а-ами сказали. Гаспарян. Светлана Гра-а-антовна, – запела гимнастка типично бакинским говором.
– У нас такой порядок. Год рождения?
– Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой.
– Место рождения?
– Город Баку-у-у.
– Социальное положение?
– А-а-аховое, – сострила Света.
– В смысле?
– Родители работали инженерами на заводе кондиционеров в Баку-у-у. В девяностом сумели бежать в Ереван. С тех пор не работают и живут на пособие в гостинице, бомжовке для беженцев.
– А вы? – сурово продолжил Шварц, не дав сочувствию проявиться.
– Я тогда училась здесь в Институте Физкультуры. Окончила в девяноста пе-е-рвом.
Шварц заполнил графу, внутренне забавляясь распевкой Светы, и продолжил:
– Судимость? Привлекались?
– О Бо-о-оже мой, – устало вздохнула Света.
– Ну да. В девяноста четвертом находилась под сле-е-едствием как помощник директора кооператива «Шининвест». Но в связи с непричастностью к финансовым операциям была выпущена из абовянского СИЗО всего через три недели после задержа-а-ания.
– Ага, – обрадовался Шварц, – это та самая финансовая пирамида, что кинула наших доверчивых граждан на пять миллионов баксов?
– Четыре миллиона семьсот двенадцать тысяч триста восемна-а-адцать, – поправила непричастная к финансовым операциям Света.
– Сейчас работаете?
– Работаю. Помощник заместителя директора государственного агентства недви-и-и-жимости, – гордо выдала спортсменка, которая и вправду была, очевидно, хорошим помощником. Раз уж взяли на работу в госструктуру при наличии слегка замаранного прошлого. Или за это и взяли? Надо разобраться.
– Замужем?
– Да-а-а…
– Полное имя мужа?
– Левон Ншанович Алтынов, тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рожде-е-ения.
– Когда оформлен брак?
– Пока не оформлен, но мы женаты почти го-о-од.
– То есть вы не женаты, а сожительствуете, – поправил Шварц.
– То есть мы не сожительствуем, а состоим в гражда-а-анском браке, – укоризненно поправила его гимнасточка.
– Это вы про Ленина с Крупской начитались и на нынешних «звезд» насмотрелись, Светлана Грантовна, – распахнул специальную улыбку Шварц: когда надо, он умел улыбаться профессионально-омерзительно. – Вот если бы вы расписались в загсе и не пошли в церковь, брак был бы гражданским. А так – это сожительство, которое при условии совместного ведения хозяйства квалифицируется как фактический, но отнюдь не юридический брак. Понятно объясняю?
– Угу-у-у, – расстроенно протянула Света, и Шварцу даже стало ее жаль.
– Вот и хорошо. Ранее в браке состояли?
– Расписалась, состояла, развела-а-ась.
– Вы с бывшим мужем проживали на той же улице? – справился Шварц.
– О Го-о-осподи, – поежилась от чрезмерной информированности Шварца Света. – Ну да. Мы как раз жили в доме напротив, Демирчяна, 38.
– А сейчас где проживаете? – спросил Шварц, успевший разузнать о скандалах Светы с первым мужем благодаря всё тому же информатору.
– Демирчяна, 36, квартира четыреста двена-а-адцать.
– Это ваша квартира или Алтынова?
– Это наша квартира, – поправила Света, – Лёва летом купи-и-ил.
– Лёва летом купи-и-ил.
– На чье имя?
– Не зна-а-аю… – задумалась Света. – Наверное, на свое.
– Да, Лёва верен себе и наверняка кинет и эту фигуристую дурочку, – подумал Шварц, а вслух спросил:
– Какого рода отношения связывали вас с Лусиняном?
– Мы с ним учились в одном институте. И вообще он старый това-а-арищ… В смысле – мой и му-у-ужа, – пропела Света, – они в детстве жили на одной улице…
– И всё? – уставился на нее Шварц.
– Да-а-а, – протянула она без настроения.
– Где был ваш муж в ночь с восьмого на девятое декабря? – неожиданно спросил Шварц.
– Был в рабочей поездке в Стамбул. Уехал четвертого, за несколько дней до этого… – Света всхлипнула, достала из сумки футляр с разовыми платочками, хрюкнула в один из них и продолжила: – а вернулся одинадцатого, в день похорон.
– Потому что узнал об убийстве Лусиняна?
– Нет, – Светлана повторно всхлипнула и убрала футлярчик, – он надолго там не остается. Так, недели две-три. Бывает, на неделю. Это еженедельный рейс.
– А что он в Турции потерял?
– У него би-и-изнес…
– Какой?
– Ну, у него же тураге-е-ентство, «Тур дистрибьютерс».
– Зарубежный туризм, внутренний?
– Анталья. Остальное – по мелочам, – пожала пушистыми плечами Светлана.
– А что делал Лусинян у вас в ночь с шестого на седьмое декабря?
– Мы разгова-а-аривали…
– Как долго?
– Не помню, час или два-а-а…
– У нас есть сведения, что он у вас оставался всю ночь!
– Непра-а-авда…
– Хм, а вот здесь у меня записано, что его видели выходящим от вас под утро седьмого числа.
– Ну и что-о-о?
– А то, что мужчина и женщина ночь напролет, а особенно в отсутствие ее мужа, вряд ли совместно решают кроссворды!
– Ха, – расправила плечи бывшая учительница, – вас послушать, так Мойдодыр был любовником мамаши того грязнули.
– Какой Мойдодыр? Причем тут Мойдодыр? – опешил Шварц.
– опешил Шварц.
– Ну, он же вдруг выбежал утром из маминой из спальни на кривых ножках! С чего бы это вдруг? И что он там вообще делал?
От былой вялости Светланы не осталось и следа. Перед ним была спортсменка, готовая жонглировать булавами, отлавливать мяч спрятанной за спину рукой, не запутаться в лентах и при этом улыбаться судьям и болельщикам.
– А у Федоры обязательно был роман с самоваром: чего он ей так многозначительно подмигивал? – справилась она у Шварца, блестя глазками-изюминками.
О проекте
О подписке