Глава одиннадцатая.

Надо сказать, что несмотря на охватившее его бешенство, а может быть, именно благодаря ему, Арман еще не принял окончательного решения насчет беглянки. Он не собирался ни убивать ее, ни отдавать Парсену, хотел лишь запугать и заставить унижаться. А потому неожиданное явление самого Парсена отнюдь не входило в его планы. Тот же, в свою очередь, напротив, весьма желал этой встречи. Размашистым своим шагом, демонстрируя наглую усмешку на грубом лице, Парсен подошел к Ламерти.

– Доброй ночи, гражданин Ламерти. Давненько не виделись, – в тоне Парсена не было и тени почтительности. – Что с нашей пташкой? Заснула или вы ее прикончили? Было бы жаль.

– Потеряла сознание, завидев вас. Должно быть, вы ей не понравились.

– Да ну? А вы? Вы-то ей приглянулись, как я погляжу? – Парсен говорил в привычной своей фамильярной манере, что безмерно раздражало Ламерти. Плебей же видел производимый эффект и наслаждался им.

– Парсен, что вам нужно? – голос Армана звучал презрительно и устало, будто он отгонял назойливое насекомое.

– Она! – Парсен уставился на девушку таким красноречивым взглядом, что даже Ламерти не отличавшемуся скромностью, стало не по себе.

– Не надо смотреть на нее, как людоед. Это все-таки моя собственность. Не забыли?

– Не забыл. Но решил, что вы передумали. Наигрались ведь, небось, уже? Отдайте мне куколку! Я даже буду не в обиде, что не получил ее первым. Отдайте и будем снова друзьями.

– Ну это вряд ли, – Арман не в силах был скрыть свое презрение.

Во время этой беседы, которую сложно назвать дружественной, Эмильенна пришла в себя. Однако девушка вовсе не спешила обнаруживать это обстоятельство. Сначала она почувствовала, что ее держат на руках, затем, к бесконечному своему ужасу, услышала голос Парсена. Вывод, к которому пришла несчастная, обдумав ситуацию, насколько это возможно в ее положении, был крайне неутешителен – Ламерти договаривается с Парсеном о передаче живой собственности из одних рук в другие. При подобном умозаключении, ее тем более поразил грозный окрик Армана, обращенный к Парсену.

– Уберите от нее свои грязные лапы или я убью вас!

– Убьете? Вот это да! Из-за девчонки?! Да, бросьте! Негоже друзьям ссориться из-за бабенки, – Парсен перешел на более миролюбивый тон, очевидно понимая, что угрозы Ламерти – не пустой звук.

– Я могу понять, что разговаривать вы учились в трущобах, но избавьте меня от изысканности ваших выражений, тем более по поводу этой девушки, – смесь бешенства с ледяным презрением в голосе Армана поразила Эмильенну. Она боялась поверить своим ушам. Он не только не отдает ее, но даже запрещает непочтительно о ней отзываться.

– А она вас, видно, крепко зацепила. Что хороша? – вновь сладострастный взгляд впился в бездыханное тело Эмили.

– А вы, видно, решили–таки сегодня познакомиться с моей шпагой, раз не оставляете эту тему, – по голосу чувствовалось, что Ламерти жаждет довести разговор до дуэли.

– А что я говорю-то? Вы у меня ее в тюрьме отняли, сейчас не отдаете, хоть и было уже довольно времени наиграться, да еще и заколоть, как цыпленка грозите. Видно, совсем голову потеряли из-за этой… женщины. Хотите драться со мной? Я не прочь. Только мне эти ваши дворянские шпаги не по нутру. Бросайте девчонку и шпагу и будем драться, как мужчины – голыми руками! Кто победит, тому и девчонка. Идет? – Парсен раззадорился и предложенная им ставка разожгла его азарт. Но де Ламерти не собирался опускаться до кулачной схватки с плебеем.

– К вашему сожалению я не вырос на грязных улицах, где мужчины не знают другого оружия, кроме своих кулаков. И я не собираюсь отстаивать в бою свою собственность, только честь!

– Еще скажите – честь дворянина! Все вы «бывшие» такие! Строите из себя друзей народа, а сами презираете нас, как мусор под ногами. Я-то давно это вижу! Надеетесь, это вам так сойдет? Или думаете, что насадите меня на шпагу, как на вертел, пользуясь тем, что я не обучен махать этой железкой? – Парсен сочился злобой, которая была щедро приправлена страхом и давней ненавистью.

– Меня утомил этот вздор! – Ламерти перехватил тело девушки, так, чтобы удерживать его одной рукой, а другой потянулся к шпаге. – Или вы деретесь или убирайтесь!

– Я ухожу, но не забудьте о сегодняшней встрече и разговоре. А если память у вас короткая, то я вам напомню, – жест Армана произвел на Парсена должное впечатление. Несмотря на ярость, самоубийцей он не был.

– Это угроза? – презрение, вложенное в вопрос явно показывало, сколь мало такие слова способны напугать Ламерти.

– Это предупреждение. Бывайте! Не уроните девчонку. Ха-ха! Вам пора домой – пресмыкаться перед женской юбкой, а мне пора на собрание – вершить судьбы Франции. Каждому свое, – и грубо хохоча собственной шутке, Парсен пошел к особняку, где собрание якобинского клуба было в самом разгаре.

Арман же с Эмильенной на руках сел в подъехавший экипаж. Всю дорогу голова девушки лежала у него на коленях, но она не смела и пошевелиться, чтобы этому воспротивится. Он не должен усомниться в том, что она без сознания. Пусть он не отдал ее Парсену (собственность, как – никак), но общения с ним самим в этот вечер Эмили решила избежать любой ценой. Она по опыту знала, что к утру его гнев может остыть и смениться другим настроением, но сейчас Ламерти был как фитиль у пороховой бочки.

В доме, куда Арман также внес Эмильенну на руках, их встретил верный Обер.

– Мадемуазель стало душно в зале собрания, она потеряла сознание, – Ламерти кратко объяснил ситуацию слуге, который, впрочем, и не думал задавать никаких вопросов. Зато он отлично знал способы приведения изнеженных барышень в чувство, и этими знаниями исторг у Эмильенны мысленные проклятия. Возвращение к жизни было не в ее интересах. Бедная девушка, задержав дыхание, стоически переносила нюхательные соли, поднесенные к носу, растирание висков уксусной эссенцией и даже хлопанье по щекам, которое в исполнении Армана сложно было назвать деликатным. Поняв, что долго она не продержится, Эмили решила пойти на хитрость. Она слабо застонала, тем самым подав признаки жизни, но глаза не открыла. Мужчины вполне удовлетворились таким результатом своих усилий. Люсьен сказал, что здоровый сон вернет бедняжке силы и предложил отнести ее наверх. Ламерти отказался и сам понес пленницу по лестнице на руках. В комнате, положив ее на софу, Арман опустился у изголовья и прошептал:

– Я тебя никому не отдам, слышишь? Никогда! – он вдруг порывисто схватил руку девушки и поднес к губам. – Но если ты еще раз попробуешь сбежать от меня, я тебя убью.

Глава двенадцатая.

Как и надеялась Эмильенна, утром от вчерашней бури осталась лишь легкая рябь на воде. Ламерти вновь был спокоен, хотя довольным его назвать было трудно. После завтрака, проведенного в полном молчании, он устало спросил:

– Я хочу знать ответ только на один вопрос – зачем? Зачем вы бежали из дома, где были в относительной безопасности, в ночные парижские трущобы, где в течение первой же ночи стали бы добычей таких негодяев, по сравнению с которыми не то, что я, но даже Парсен – невинный агнец?

– Зачем?! – Эмильенна мгновенно зажглась. – Вы спрашиваете зачем? А как бы понравилась вам роль собственности и постоянное пребывание в страхе за свою честь. Вы как-то сравнили меня с принцессой в логове дракона. Вы – дракон, но попробуйте представить, что чувствовали бы на месте жертвы. Разве, случись вам чудом разорвать путы, не побежали бы в любую сторону, невзирая на пропасти и вулканы? Или, по здравом размышлении, пришли бы к выводу, что в пещере дракона теплее и спокойнее, потому и не стоит ничего менять? Да что я вас спрашиваю? Разве можете вы хоть на секунду почувствовать то, что чувствую я?! Будучи хозяином положения, вы лишь развлекаетесь, играете со мной, как кошка с мышью, оттого вам никогда и не понять, что толкнуло меня, воспользовавшись первой возможностью, бежать без оглядки, не взвешивая все «за» и «против»! – гнев и боль в голосе девушки, лучше слов дали Арману ответ на его вопрос.

– Отчего же? Отчасти я понимаю, что вам не сладко у меня. Но на что вы рассчитывали? Ни денег, ни крова над головой, ни одного друга, зато враги на каждом шагу. Как планировали вы выживать дальше?

– Говорю же вам, ничего я не планировала! У меня не было на это времени. Я лишь верила, что если Господь вырвал меня из лап льва, то спасет также от гиен и шакалов. А если даже и нет, то такова Его воля.

– Откуда вы знаете? Может Его воля в том, чтобы вы, спасенная от смерти, пребывали в моем доме под моим покровительством?

– Судя по тому, что затея моя не удалась, я не исключаю и такого.

– Вот это уже разумные слова. А то после вчерашней выходки, я стал опасаться за ваш рассудок, – Арман, казалось, удовлетворен результатами беседы. Эмильенна же, скрестив руки на груди, ходила по комнате. Наконец она решилась заговорить.

– Позвольте же и мне задать вам вопрос, хотя если не пожелаете, можете не отвечать.

– Разумеется.

– Вчера в клубе вы, упражняясь в красноречии, произносили высокопарные речи о свободе, гуманности, правах народа, тирании и прочих революционных догмах. Но я скорее умру, чем соглашусь поверить, что все эти идеалы вам не безразличны. Вы верите в правоту революции ничуть не более, чем я или мой дядя. Я с трудом, но все же могу понять тех дворян, которые и впрямь всей душой страдают за народ и мечтают изменить мир к лучшему, они хоть чем-то могут оправдать свое участие в кровавом фарсе, называемом революцией. Но вы?! – девушка подошла к нему совсем близко и смотрела прямо в глаза, ожидая ответа.

– Опять претендуете на то, что знаете меня лучше меня самого? – насмешливо спросил Арман.

– Отнюдь! Совсем, напротив, пытаюсь вас понять. Хочу постичь мотивы, которые скрыты за вашими поступками.

– Что ж. Я мог бы промолчать или соврать, но отвечу честно. Вы правы, мой ангел, я ничуть не верю в то, что говорю. Мне не хуже вашего понятно, что республика, растоптавшая аристократов, служит отнюдь не воспеваемому ей народу. Народом и его правами она лишь прикрывает свои истинные цели. А цели эти состоят в том, чтобы те, кого мы именуем сейчас буржуазией, могли бы создать такой строй, который позволит им процветать.

– Но вы-то каким образом относитесь к буржуазии? – в последнее слово Эмили вложила все свое презрение.

– Никаким. Абсолютно никак не отношусь и не собираюсь относиться. Но я отлично отдаю себе отчет в том, что происходит. И понял я это очень давно. Еще в восемьдесят седьмом можно было предсказать, чем кончится затея Неккера о созыве Генеральных Штатов. Если тебя вместе с бурным потоком несет в пропасть, то лучше вскочить в лодку своих врагов и выжить, чем низвергнуться вниз и погибнуть в обществе друзей. О нет, я не мечтал разделить участь вашего дядюшки или вашу! Говорят, крысы покидают тонущий корабль. Всегда недоумевал зачем? Ведь, покинув корабль, они оказываются в той же бурной ледяной морской воде только несколькими часами ранее. Почему бы крысам не взять на себя управление тонущим кораблем, вышвырнув за борт капитана и команду? Благородства в этом никакого, зато верный шанс на спасение.

– То есть все только ради выживания? – теперь презрение Эмильенны относилось непосредственно к Арману.

– Ну не только. Есть и другие причины. Вы правы, мне плевать на народ и его страдания, мне нет дела до финансовых и политических интересов буржуазии, но мне так же глубоко противны мои братья по крови – дворяне. Есть среди них и достойные люди, но большинство тупы, ленивы, ограничены, одним словом, омерзительны. Они наживаются на труде невольников со своих далеких плантаций, муках крестьян и ведут полусонное существование. Мне претит такая спячка. Революция – мое лекарство от вечной скуки, выход моему презрению к окружающему ничтожеству. Самые сильные выплывут, прочие пусть гибнут с этим загнившим кораблем.

– Кроме того, пока корабль тонет, вы и вам подобные, можете без помех пошарить в трюмах и захватить его сокровища. Так? – Эмили усмехнулась.

– Так, моя проницательная радость, именно так. Я неплохо заработал на революции, мое состояние, и без того немалое, значительно возросло. Думаю, игра стоила свеч.

– Как все просто! И как низко! – девушка казалась действительно разочарованной, будто раньше у нее были поводы думать о Ламерти лучше.

– Милая моя, вы подвержены тому же заблуждению, что и большинство людей в нашем мире. Вы судите о других по себе, словно накладывая на чужой характер свои принципы и мерки. Вы полагаете, что любое деяние, невозможное для вас или несопоставимое с вашими представлениями о чести, низко и презренно. Для таких, как вы, может быть, но не для таких как я. Я циничный, корыстный, эгоистичный мерзавец. Не судите меня, исходя из ваших законов. У меня свои правила. Чудовищу не стоит вменять в вину отсутствие ухоженных ногтей. Это глупо! – Возможно, вы и правы. Чудовищам подобает поступать чудовищно. Вы неплохо с этим справляетесь, – в словах Эмильенны крылся намек на вчерашнее, который Арман легко угадал.

– Обижаетесь? – с интересом спросил он.

– После полученных объяснений, касательно вашей сущности, понимаю, что обижаться просто нелепо. Так же как злиться на молнию, которая в тебя ударит.

– О! Вы, наконец, начинаете меня понимать. Впрочем, не все так страшно. Признайте, что по отношению конкретно к вам я бываю иногда гуманным. Ведь вы все еще живы, целы и невредимы. А это уже немало, когда живешь бок о бок с чудовищем.

– Гуманны?! Хотите знать, что было бы поистине проявлением гуманности с вашей стороны? – девушка подошла вплотную к Ламерти, и хоть смотрела на него снизу вверх, глаза ее метали молнии. – Вы поступили бы гуманно, если бы довели начатое до конца и придушили бы меня там, на темной улице.

– Не печальтесь, душа моя. Не все еще потеряно, – Арман дотронулся ладонью до ее щеки. – Возможно, я еще и придушу вас. В другой раз.

– Была бы вам чрезвычайно признательна! – Эмильенна присела в реверансе, надменно встряхнула головой и гордо удалилась из комнаты.

Провожая ее взглядом, Ламерти пребывал в совершенном восторге от поведения своей пленницы. Нет, ну до чего же удивительное создание эта девчонка! Она просто великолепна! Видно, Всевышний отливал ее характер из чистейшей дамасской стали. Придя к выводу, что девица несомненно стоит его внимания и всех беспокойств, которые причиняет, молодой человек стал думать о том, как поступить с пленницей дальше.

Ее живой ум, удивительный образ мыслей, даже насмешки и дерзости, не говоря уже о красоте, стали ему просто необходимы. Без этой бунтарки жизнь его снова станет скучной и пресной, как трапеза бедняка. То, что она останется с ним, не вызывало у Ламерти ни малейшего сомнения. Но в каком качестве? Самым простым и логичным было бы поступить с ней так, как он изначально намеревался, и как она заслужила своим надменным поведением. Безусловно, этот путь сулит неземное блаженство, но… только на одну ночь. А что будет с ней потом? Воображение Армана услужливо нарисовало страшную картину – Эмильенна в разорванной одежде, поникшая, смертельно бледная, безжизненная, с остекленевшим взглядом, обращенным в одну точку, похожая на прекрасную, но сломанную куклу.