Анна Бабина

Родилась в 1990 году в Ленинграде. Прозаик. Окончила юридический факультет Санкт-Петербургского государственного университета. Лауреат литературных конкурсов. Финалист премии «Лицей» (2022), победитель издательской программы арт-кластера «Таврида» (2021).

Печаталась в журналах «Нева», «Нижний Новгород», «Север». Живет в Санкт-Петербурге.

Ангелочки на камине
Блокадная сказка

В этом доме вечно что-нибудь пропадает. То плюшевая кошка, то Котькина свистулька, то конфеты «Старт» из хрустальной вазочки на буфете, то хлеб со стола перед самым обедом. Иногда, разумеется, бываем виноваты мы с Котькой. Любимая чашка бабушки Зои, например, пропала не бесследно – ее голубоватые осколки покоятся под тополем у трансформаторной будки. Но некоторые пропажи не может объяснить никто. Почти.

У меня страшно болело горло. И ухо. И в голову тоже отдавало. Не знаешь, как лечь поудобнее: только устроишься, как что-нибудь еще заболит. И это еще полбеды. Вместе с полугодовой контрольной по математике я пропустила обе «елки»: муниципальную в Доме творчества и – о ужас! – вожделенную в цирке. Я давно клянчила, кажется, еще с прошлого Нового года; мама откладывала деньги и взяла нам с братом билеты месяца за два. Картонную коробку с конфетами в виде сказочного замка Котька мне, конечно, притащил, даже не съел ничего, но настроение это мне не прибавило. Я ревела от обиды и злости, уткнувшись в подушку, пахнущую лекарствами и скукой.

А еще на меня пялились ангелочки.

Этих глазурованных безобразников на камине четверо. Вернее, когда-то их было больше, но пятый упал и разбился вдрызг еще до моего рождения. Бабушка Зоя говорила, что Котька тогда едва ходил. Она как раз задремала под вечный дождь и телевизор, а мой брат, скиталец и исследователь, стащил у нее с трюмо шпильку и вознамерился сунуть в розетку. Не успел – ангелочек ни с того ни с сего сиганул с полки и, пожертвовав собой, спас моего брата. Мама тогда собиралась убрать от греха всех оставшихся ангелочков, но, во-первых, оказалось, что наш камин охраняют где-то в Смольном и «самовольно демонтировать» (выучила!) с него ничего нельзя, а во-вторых, за ангелочков вступилась бабушка. Нельзя, говорит, их трогать. Они нас охраняют.

И ангелочки остались.

На самом деле никакие это не ангелочки. Это амурчики, или путти, объяснила нам бабушка Зоя-экскурсовод, обтирая глянцевые личики куском мягкой фланели. Как их ни называй, но мне они не нравились. В их пустых глазах без зрачков жило что-то пугающее. А еще ангелочки были, по выражению мамы, паршивыми: пухлые тельца в рытвинах и царапинах. Бабушка говорила, что давным-давно, лет сто назад, пьяный комиссар ради развлечения палил по камину из нагана. Изуродовал ангелочков, но сбить не смог. Они вообще были на редкость крепкими…

– Ухо болит?

Сначала я подумала, что со мной заговорил ангелочек, – кроме них и меня, в комнате никого не было: Котька с бабушкой ушли в магазин, мама варила суп на коммунальной кухне. Я со своим несчастным ухом, в котором словно пушка палила, страдала в одиночестве.

Вздрогнув от неожиданности, я приподняла голову – в ухе стрельнуло так, что слезы на глаза навернулись, – и увидела девчонку. Она сидела в бабушкином кресле и смотрела прямо на меня. Видимо, только вошла: на ней пальто, валенки, лицо наполовину прикрыто платком.

– Тебе не жарко? – выпалила я вместо того, чтобы поинтересоваться, кто она, собственно, такая.

– Нет.

Она поднесла ладони ко рту и подышала на них, словно и впрямь мерзла.

– Ты кто? – В ухе опять ударил болезненный колокол, и я напрочь забыла о вежливости.

– Лида.

– А ты зачем пришла?

– У нас скучно.

О, эта история мне знакома! Лидины родители, наверное, пришли к кому-то из соседей. Уселись за стол, разлили чай или вино и погрузились в разговоры. Скучные, взрослые. В перерывах жуют или выбегают покурить на лестницу. До нас, детей, им никакого дела.

– Хочешь, там конфеты есть. – Я указала на подоконник, где в развалинах картонного замка лежали мои сокровища.

– Спасибо.

Она взяла первую попавшуюся конфету и сунула за пазуху. Черное пальто и платок придавали ей усталый старушечий вид.

– Видела наших ангелов? – спросила я, чтобы как-то поддержать разговор.

– Видела. – Она равнодушно поглядела на камин. – Я здесь когда-то жила.

– Где же? Вместо тети Майи?

– Нет, в этой комнате.

«Во заливает, – подумала я. – Тут моя мама живет с самого детства. И никто, кроме нас, тут никогда не жил. Ладно, знаю таких врунишек. Ксюша Заслонова говорит, что ее папа – президент Германии, а у нее и папы-то никакого нет».

– Сильно ухо болит? – спросила Лида.

– Стреляет.

Странная гостья сняла платок и протянула мне:

– Повяжи, легче будет.

Я наконец-то разглядела ее как следует. Волосы у нее были рыжие, заплетенные в две тонкие косички, а глаза очень серьезные, как у нашей отличницы Маши. Только лицо у Маши круглое и румяное, а Лида худенькая и бледная, как после болезни.

Платок пах дачным чердаком, но я все равно обмотала им голову – вдруг поможет?

– Хочешь, поиграем?

Я достала из-под кровати коробку с кукольным домиком.

– Ой, какая прелесть! – Лида всплеснула руками, и вся серьезность с нее вмиг слетела. Даже щеки чуть порозовели. – Я такого не видела никогда. Мне мама сделала домик для куклы из обувной коробки и спичечных коробков. Я его сама бумажкой обклеивала… И даже отрывной календарик маленький сделала. И радио из бутылочной пробки…

«Наверное, они просто бедные», – подумала я и подвинула к Лиде кукольный домик.

Через час она с сожалением отложила кукольные одежки: «Мне пора. Мама волнуется».

Я размотала платок и поняла, что ухо больше не болит.

– Возьми еще конфет, – предложила. – «Мишка на севере» самые вкусные!

– Нет, спасибо. А можно, я хлеба возьму? Я немного. Видела там, в буфете…

– Конечно!

«Они и правда очень бедные».

Лида спрятала концы платка под воротник и погладила одного из ангелочков по голове.

– Они говорили нам с мамой: «Не спите, нельзя…» Но мы все равно уснули.

Запись в Блокадной книге памяти:

«Пономарева Лидия Николаевна, 1935 г. р. Место проживания: Скороходова ул., дом 20, кв. 15. Дата смерти: март 1942. Место захоронения: неизвестно».

Яна Яжмина

Родилась в 1995 году.

По образованию менеджер социально-культурной деятельности. По образу жизни – вожатый, репетитор, экс-учитель в школе, экс-воспитатель в детском саду, 52 смены в детском лагере. Полгода сотрудник строительного магазина, консультант в отделе сантехники. Стипендиат Министерства культуры, победитель премии молодых деятелей современного искусства «Таврида» (2020), эксперт фестиваля «Таврида-Арт» (2021), резидент арт-кластера «Таврида».

Ваара́ лаапсу́т

На границе с Финляндией жили-были карелы. Поля вспахивали, скот разводили, ремеслом промышляли. Во всей округе знали: нет народа более трудолюбивого. Но семь веков назад карельские земли шведам отдали. И пришлось целыми хуторами покидать насиженные места, новый дом себе искать. Тогда русские цари пригласили их занять опустевшие земли брошенных и вымерших деревень. Так и основались карелы на берегу Волги. Рассыпались по ней, словно горох. Да проросли.

На краю деревни Ши́лково стоял старенький дом в два этажа. Наличники узорные, животинка во дворе, кофтей на веревке сушатся… Добрый дом. Жила там бабушка одна. Как-то летом приехали к ней из города дочка ее и внучка Маня. По этому поводу собралась бабушка сульчины печь, как в детстве учили. Сани накрыли, стол такой березовый на полозьях, чтобы по дому возить можно было. Маня уплетает, а бабушка наглядеться не может. Все повторяет «ваара́ лаапсу́т». Приятного аппетита, наверное.

Солнце уже закатилось, а они наговориться не могли. Дочка с внучкой о своей жизни рассказывали, на экранах картинки включали, а бабушка кивала да улыбалась. Интересно, но ничего не понятно ей. Тут Маня и говорит:

– Бабушка, а я старую песню знаю, про вишню. Хочешь, спою тебе?

Запела Маня, а мама с бабушкой подхватили.

 
Расцвела под окошком белоснежная вишня.
Из-за тучки далекой показалась луна.
Все подружки по парам в тишине разбрелися.
Только я в этот вечер засиделась одна.
Все подружки по парам в тишине разбрелися.
Только я в этот вечер засиделась одна.
 

– Ах, как поете, дети, чисто, складно, душевно. Песня, кстати, на Волге написана. Жаль, мои родные, так спеть не выйдет, – вздохнула бабушка.

– Не выйдет, правильно говоришь, – согласилась Маня. – Не знаем мы твой язык, и никто уже, кроме тебя, не знает, наверное.

– А у меня наоборот было, только в первом классе нас стали русскому обучать. А дома все равно по-карельски все говорили. А теперь умирает язык. Столько историй добрых канут в Лету без перевода…

– Ладно, мам, засиделись мы. Пора Маню спать укладывать.

– И то верно. Сладких снов, ваара лаапсут, – снова зачем-то пожелала приятного аппетита бабушка.

Послушала Маня сказку да уснула крепкокрепко. Сладко-сладко. И снилась ей деревня с новехонькими домами, непокосившимися заборами. И люди ей снились, спокойные, полные достоинства, не дерущие носа. Были они доброжелательными и пели ей песни да сказки рассказывали. Такие интересные, что заслушаешься.

Стала Маня ко сну готовиться, да никак бабушкины слова из головы не выходят. Заметила это мама и спрашивает:

– Что ты грустная совсем, Маня?

– Так язык же умирает. Как тут веселиться!

Растрогалась мама и предложила:

– Давай я тебе сказку расскажу, которую бабушка в детстве мне читала. Там и на карельском песенка есть.

И стала она рассказывать.

Ukko da akka («Мужик да баба»)

 
Жил мужик в глухом селе
Где-то на Тверской земле.
Жил, тужил. Да все не впрок.
Был он очень одинок.
 
 
Мчали в небе облака,
Осенило мужика:
«Надо душу отвести,
Кур в хозяйстве завести!»
 
 
Снарядил телегу в путь
И поехал как-нибудь.
Игры, пляски, торгаши,
Развлекайся от души.
 
 
Гóра зéлла лóга зéлла
Кáкши бóку бя'листии
Шилковáшша кáкши бри'хуу
Тюттязéлли шáристи.
 

– Мам, ни слова не понятно.

– Ну, давай по-другому эту частушку споем.

 
На горушке, на пригорке
Два барашка бякались,
Это к шилковской девчонке
Два парнишки сватались.
 
 
Под частушки тут и там
Расходились по рукам
Обувь, мебель, платьица…
Забирай, что нравится!
 
 
На базаре там да тут
Куриц – куры не клюют!
Выбрал, взял, глядит на них:
«Как же курицы одни?»
 
 
Чтобы скрасить их досуг,
Взял им рыжую лису.
Всех в курятник на засов.
Утром был исход таков:
 
 
Кур не сыщешь! Вот беда!
Не осталось и следа.
«Что тут делать? Я лису
От тоски по ним спасу».
 
 
Чуть от поиска не сник —
Волка выловил мужик.
«Ай да радость! Ай да я!
Будет ладная семья!»
 
 
Ожиданья не сбылись —
Волк к утру лису загрыз.
«Что тут делать? Взять бы в толк!
Сгинет одинокий волк!»
 
 
Обошел с десяток сел,
Вдруг на бурого набрел.
«То, что надо!» И медведь
Был отправлен к волку в клеть.
 
 
Днем глядит – а волка нет.
Плотен мишки был обед.
«Что тут делать? Не пойму!
Как медведю одному?»
 
 
Не случилось чтоб беды,
Бабу он привел туды.
Только баба, вскрикнув «Ой!»,
Хвать медведя кочергой!