Ночной троллейбус № 20

 
В сторону Серебряного Бора
(как темна листва его густая!)
по волнам ночного разговора
движемся, почти что засыпая.
День был жарок, полночь – неизбежна,
за окном то смерть, то бакалея.
Приближаясь к линии прибрежной
замирает старая аллея.
И уже невидимы ансамбли
новых зданий, слепленных по-птичьи.
Созданный единым взмахом сабли,
крепкий берег ждет своей добычи.
Надо стать прозрачней, неприметней
стеклышка троллейбусной теплицы,
чтоб исчезнуть с девяностолетней,
так и недописанной страницы!
 

«Вагон остроносых турецких ботинок…»

 
Вагон остроносых турецких ботинок,
Корейских носков три контейнерных блока…
В аду зажигают огни вечеринок.
Звезда моя жизнь, хороша и жестока!
Шуруй, Polaroid, покуда сам воздух
Не стал черно-белым, как яд или водка.
Теперь все подряд разбираются в звездах,
Но тайну хранит – полинявшая фотка,
Где через размытый значок мерседеса
А может, прицел, проступает такое,
Что видеть подробней мешает завеса
(Опущена чьей-то умелой рукою).
 

«Вторнику много надо…»

 
Вторнику много надо:
он чемпион всего,
сам себе крест, ограда,
дилер и вещество.
Я же заброшен в среду.
По острию ножа
дымным поездом еду.
Стало быть, заряжай!
Ставлю кассету грома
в каменный пулемет.
Скоро мы будем дома —
вечности не пройдет.
 

Декабрьская песня

 
Усидишь ли дома по ночам,
где лишь телевизор у виска,
если солнца неживой кочан
засолила на зиму тоска?
Выйдешь в поле – темные торчат
сухостоем в ледяных полях
черенки невидимых лопат.
Сделай шаг – напорешься впотьмах.
Тут и город, мертвый огород,
заливает каменный бензин
равнодушной тьме за отворот.
Заходи в закрытый магазин,
забирай что хочешь – все равно.
Здесь ведь только иней на губах,
а внутри дешевое вино
и к подошвам липнет теплый страх.
 

«Веселая тоска венецианских зим…»

 
Веселая тоска венецианских зим,
божественный мотив под номером четыре.
Он умер, но смотри, остался негасим
и медленно плывет в предпраздничном эфире.
 
 
Лови, покуда он – полупрозрачный шар
из рыбьей чешуи сияющего моря
(рисованной страны несмелая душа,
блаженное окно в стене ночного горя).
 

Елена Безрукова

Родилась в 1976 году в Барнауле. Выпускница юридического факультета Алтайского государственного университета и факультета психологии Томского государственного университета. В настоящее время служит министром культуры Алтайского края.

Автор четырех поэтических книг, три из которых («После таянья льда» 2000; «Набросок» 2004; «Ре» 2008) вышли в Барнауле и одна («Книга ветра» 2016) – в Санкт-Петербурге. После выхода первой книги и по итогам семинара молодых литераторов в 2000 году принята в Союз писателей России.

«Потому что через снег…»

 
Потому что через снег
Потому что неужели
Проступает человек
Тихо-тихо еле-еле
 
 
Потому что ты молчишь
Потому что слушать рано
Или поздно или странно
Или лишь
 
 
Ах какая тишина
Небывалая по смыслу
Низким пологом нависла
Ночь нежна
Не бывает в феврале
Но была неосторожно
Потому что жизнь возможна
И на скошенном крыле
 
 
Я не верю в громкий шаг
В резкий свет и взрыв полярный
Дышит Бог молекулярный
Точит пробочку душа
 
 
Незатейливым дымком
Изнутри любовь сочится
И на свете чисто-чисто
Снегом снегом молоком
 
 
И не сбудется уже
И не надо и ни строчки
Жизнь как воздух в оболочке
В тонкой маленькой душе
 
 
Дай коснуться насовсем
Жив покуда осязаем
Ничего-то мы не знаем
А зачем
 

«Ежик маленький помятый…»

 
Ежик маленький помятый
Я ревела не по-детски
Искусал тебя проклятый
Пес соседский
Я тебя помыла в ванне
Раня руки об иголки
Я сквозь рев звонила маме
Ну а толку
 
 
Все равно ты тихо помер
Ты и мамы не дождался
Ты меня совсем не понял
Не сумел не продержался
Даже если очень ранят
Рядом с мамой все иначе
С мамами не умирают
Бедный мальчик
 
 
Доктор старше Дед Мороза
Пусть твой скальпель не споткнется
Мама выйдет из наркоза
и проснется
 
 
Ежик милый ради Бога
Вот идет в потемках мама
Покажи-ка ей дорогу
Из тумана
 

«Горячие ветры, веселая злость…»

 
Горячие ветры, веселая злость.
Внезапное лето – откуда взялось?
И ты вместе с ним из-за такта.
 
 
И я вылепляю слова из огня.
Т-9 бесхитростно правит меня,
Но я не сдаюсь ему так-то…
 
 
В начале, конечно же, было оно —
То слово, которое запрещено,
Чтоб раненый бес не попутал.
 
 
Но вслед эйфории приходит испуг,
И валится все из надломленных рук,
И рушится лето попутно.
 
 
Диастола, я не перечу тебе.
Как окна распахнуты ветром в избе —
Бессильем расширены вены.
 
 
И выдох выносит из легких ожог.
И солнце за кадром ползет на восток.
И помыслы обыкновенны.
 
 
Но если была виноградная гроздь…
Не бойся, держи меня за руку сквозь
Твое кочевое неверье,
 
 
Пока твое имя на вдохе звенит,
И птицы ночные уходят в зенит,
Роняя белесые перья…
 

Юлия Нифонтова

Писатель, художник, член Союза писателей России. Родилась в Барнауле. Окончила Новоалтайское художественное училище и Алтайский государственный институт культуры и искусств. С 2009 по 2015 год возглавляла Алтайский дом литераторов. Автор трех поэтических сборников и девяти книг прозы. Работает редактором отдела литературных и издательских проектов Алтайской краевой универсальной научной библиотеки.

«Говорила бабушка, старость празднуя…»

 
Говорила бабушка, старость празднуя:
«Я еще тудыличи в могуте была!»^[1]
Трудовые, праздные, будни разные,
Чередою праздников кабала.
 
 
И недавно вроде бы было детство,
Близко-близко лужи, земля, трава.
Быстро-быстро бьется комочек сердца
Жизнь уже случилась,
сбылась,
была…
 

«Моя опустошенная планета…»

 
Моя опустошенная планета,
Ты где-то, где-то в сонной пелене.
Забытое застиранное гетто,
Не вспоминай, не думай обо мне.
 
 
Пусть прошлое и пошло, и печально.
Состарят тело годы-палачи.
Я возвращаюсь к сущности начальной —
К себе самой, потерянной в ночи.
 
 
Мой ясный курс проложен по вселенным,
Расписана надгробная плита,
И светом ослепительным нетленным
До горизонта пýстынь залитá.
 
 
Горячий ветер окатил волною,
Ковыльные метелки теребя.
Какое облегченье неземное —
Я не люблю. Я не люблю тебя!
 
 
Утихли подростковые напасти,
Как на воде растаял пенный след.
Былые страсти – шрамы на запястье.
Я только свет. Я чистый белый свет!
 

Степь

 
Стонет старый крест дорожный.
Стелет поле суховей
И колышет осторожно
Волосинки ковылей.
 
 
Ширь да гладь, куда ни глянешь,
Лишь стрекочет саранча.
Выгорел и выцвел глянец
Неба на моих плечах.
 
 
Степь течет и, разливаясь,
Жарким маревом дыша, —
Вызревает. Вызревает
Бесконечная душа…
 

Улочки детства

 
Теплый ветер вдоль Зеленой Рощи,
От Меланжевой до Обводной^[2]
Простыни крахмальные полощет
И вздымает к небу по одной.
 
 
По дорожкам, утонувшим в травах,
Стелет ароматные дымы.
Воробьев веселые оравы
Разгоняют утренние сны.
 
 
На ветвях беременные почки
Скоро к небу вскинут паруса.
Помню здесь все рытвины, все кочки,
Узнаю собак по голосам.
 
 
По ночам тут слышен стук колесный,
Поездов тревожные гудки —
К нам спешат страстей грядущих весны,
Жизнь со смертью наперегонки…
 

Фарида Габдраупова

Родилась и живет в Барнауле, окончила филологический факультет АлтГУ Председатель Алтайского представительства Союза российских писателей. Автор пяти поэтических сборников. Работает учителем русского языка и литературы и педагогом дополнительного образования в гимназии.

«Я раздвоенная: по небу лечу и плетусь бродом…»

 
Я раздвоенная: по небу лечу и плетусь бродом,
Обрушиваюсь, утопаю и возвышаюсь – вдруг,
внезапно.
Одна нога моя в сапоге-скороходе.
Другая – в домашнем тапке.
 
 
Рассеченье свое я принимаю мирно, молча,
Так, что можно услышать, как в пустоте тихой
Тревожно сигналит беспомощный колокольчик
На колпаке отчаявшейся шутихи.
 

Первая любовь

 
Молодость. Осень. День – среда,
У него в квартире кончилась вода.
И я несла ему эту воду,
Гордая, словно несу свободу.
 
 
(Он жил по соседству,
Говорил, что я ни на кого не похожа.
Он был на три года меня моложе,
Он не знал, что у меня есть еще и сердце,
Но я любила его.)
Я рассказывала ему о Лоэнгрине,
Бессмертную историю аббата Прево
И что Бог создал людей из глины,
Но, кажется, он не понимал ничего.
 
 
Мы включали музыку, наполняя мелодией зал,
Мы танцевали под блюз Гарри Мура.
(У меня тогда была хорошая фигура,
И, мне кажется, это он знал.)
 
 
Я уходила под утро, рано.
Я собиралась бесшумно и быстро.
Я знала, что мы никогда не поженимся.
Я уносила с собою блаженство,
Сердечную рану
И пустую канистру.
 

Константин Гришин

Родился в 1986 году. Окончил Алтайский государственный университет по специальности «филолог, преподаватель». Автор книг «Красноармейский проспект» (2010), «Для внутреннего пользования» (2014), «По всему Транссибу» (2018). Состоит в Союзе российских писателей. Живет в Барнауле.

«На минувшей неделе…»

 
На минувшей неделе
Падал хлопьями снег
На дворцы и отели,
На бичей и калек.
Так легко начинался
Вечер трудного дня:
Мегафон надрывался
За тебя и меня.
Эта музыка века
Никогда не умрет.
Пой скиты и аптеки,
Продвигайся вперед.
 

«Не бойся холода и скуки…»

 
Не бойся холода и скуки,
Пока Господь тебя хранит
И чьи-то молодые руки
Включают для тебя софит.
Смотри в окно: там только ветер,
Качели, дети, грязный снег…
Ты не одна на этом свете.
Не замышляй пока побег.
 

«Вокруг высотки, новостройки…»

 
Вокруг высотки, новостройки,
И психбольница, и тюрьма,
Синицы, воробьи и сойки,
Родной России закрома.
Здесь продается вдохновенье,
И сетка-рабица, и лен.
И слышит ангельское пенье
Индустриальный твой район.