Чтобы завершить тему наводнения, добавлю, что речушка наша в очередной раз проявила свой строгий нрав в пятьдесят восьмом году. Я хорошо помню, что из-за наводнения не стало электричества, начались перебои с хлебом: то ли не могли печь, то ли муки в город доставить… Наш городок расположен в шестидесяти километрах от железной дороги, откуда прибывали грузы. Может, размывало дорогу, и грузы застревали – электричество пропадало опять же. Мы с братом в компании друзей ходили (причём даже в соседний Новтроицк) и искали хлеб, добывали как-то, исходив полгорода. Сейчас это кажется странным – подумаешь, перебои с хлебом. А вот и не подумаешь! В день на нашу семью из четырёх-пяти человек надо было минимум две-три булки хлеба, с учётом живности и того больше, обычно мы ежедневно покупали четыре буханки. В магазине давали только по две на руки, приходилось стоять вторую очередь или вдвоём с братом, если мы были вместе. Я уже говорил вам про живность в нашем доме – кормов тоже было не особо, вот и приходилось добавлять хлеб и им, да и мы ничего без хлеба никогда и не ели. Я на всю жизнь запомнил один забавный эпизод из того трудного «хлебного» времени. В своих «мемуарных писаниях» уже вам докладывал про этот эпизод, не грех повторить. Стоим с бабушкой в длиннющей очереди у киоска, куда только что привезли хлеб; дают, как обычно, по две буханки, вот и мучаюсь в очереди, чтобы ежедневную норму приобрести. Всё строго по очереди, народ сам следит за порядком, никто и не пытается пролезть вперёд. Без очереди разрешалось покупать только алкоголь. Вот тут один молодой человек и сообразил, попросил пропустить: якобы ему выпить купить надо, дома компания заждалась. Народ у нас сердобольный, с пониманием: хлеб всем нужен, а алкоголь – это сверхважная категория продуктов, уважительно к этой теме народ относился. Пропустили парня, он в окошке ангелу-продавщице деньги протягивает и говорит: «Дайте мне бутылку водки и две булки хлеба». И выдали ему требуемое, и никто не пикнул даже, а я, хоть и маленький, а запомнил этот ловкий способ приобретения хлеба. Вот и делюсь с вами ноу-хау того времени.

Речка, как мне говорили – а я уехал из города детства поступать в институт в Новосибирск в шестьдесят пятом – в очередной раз разлилась в шестьдесят восьмом. Как видите, десятилетний период строго выдержан. Про дальнейшее я не уточнял, надеюсь, научились предотвращать традиционные стихийные бедствия. Про Сталина могу добавить только, что хорошо помню, как в нашем городском клубе в одночасье не стало его портрета на правой стене у сцены: вчера были «оба два» великих (слева Ленин, справа Сталин), а сегодня, гляди-ка, два Ленина. Взрослые, наверное, хорошо помнили этот момент – осуждение культа личности, мы, дети, по себе сужу, только и заметили, что портретов не стало практически везде, в клубе в частности. Почему-то про клуб очень уж врезалось в память. Может, в этом и отразилось моё будущее директора Дворца культуры, директора филармонии…

Домик моего детства до сих пор жив-здоров, были мы там лет через сорок после отъезда. Походили, посмотрели, повспоминали – как будто всё то же и совсем чужое. Друзей детства, о которых я уже рассказывал вам, практически и не осталось. Характерные причины, по которым не встретились мои школьные друзья, для нашего городка того далёкого времени: кто-то умер, кто-то в тюрьмах канает, у того инфаркт, того убили в пьяной драке, а эти спились. Время такое было для жителей моего города и друзей детства. В первый класс я пошёл учиться в школу номер пятнадцать, начальную, и пробыл там целых полгода, потом нас перевели в новую семилетку, которая ещё пахла свежей краской и новой мебелью. Не буду повторяться, я уже много описал в своих нетленках, но не могу не поделиться самым неожиданным и ярким. На рубль, выдаваемый мне на школьное питание, мы получали небольшую котлетку, стакан чая с булочкой. Особенно вкусной была булочка, обсыпанная сверху сладкими крошками. Самое приятное было в том, что питались мы организованно: приходили в буфет-столовую, а там нас уже ожидали накрытые столы с выделенным «пайком». Я никогда не ходил в детский садик, бабушка контролировала меня, пока был маленький, потому мне, очевидно, и нравились накрытые заранее столы, пусть и с немного прохладными уже чаем и котлеткой. Со мной в классе учились мои друзья с нашей улицы, с соседней, то есть все наши абсолютно знакомые и близкие мальчишки и девчонки. Время было совсем непростое, многие жили очень трудно, особенно те, у кого было много ребятишек. Я хорошо помню своих друзей-одноклассников: у одного ещё пять братьев и сестёр, а у другого ещё семь. В этой большой семье ребятишки ходили в школу с холщовыми сумками через плечо, которые им сшила мать, точь-в-точь как у знаменитого Филипка из рассказа Льва Толстого. Про Филипка мы прочитали в «Родной речи», там ещё была иллюстрация: мальчик, одетый по-деревенски, по тому далёкому времени, и с холщовой сумкой через плечо. Жила у нас в околотке одна женщина, которая много побиралась, милостыню просила, по крайней мере, так мне запомнилось, так говорила моя бабушка, которая её всегда привечала, кормила и давала ей какие-нибудь вещи из одежды. Вообще, сколько помню, в нашей семье было в порядке вещей кого-то принять, покормить, независимо от общественного положения. Мои друзья частенько со мной обедали, когда кто-нибудь заходил после школы. Помню, что бабушка наша всегда кормила дядю Васю – так, мне кажется, звали человека, который приезжал к нам иногда чистить наш деревянный туалет. Он ездил на лошади со специальным железным ящиком, куда перегружал отходы наших организмов. В народе этот комплект с лошадью и ящиком называли говночисткой, и дядя Вася наш тоже носил соответствующее прозвище. Сделав своё непростое дело, дядя Вася заходил в наш дом, оставлял верхнюю, пропахшую соответственно брезентовую тяжёлую одежду в сенях, долго мыл руки у рукомойника и степенно присаживался на кухне за стол. Бабушка наливала ему полную тарелку борща, и он ел и вёл с ней одним им понятную беседу. Потом, после обеда, надевал свой «верхний слой», усаживался в седло и уезжал с гордо поднятой головой человека, честно делающего своё дело.

В то давнее моё время в школе по какой-то очереди выделялись тёплые вещи – валенки, точно помню, детям из больших или малообеспеченных семей, что само по себе понималось одинаково. Обеспеченные семьи, как правило, были немногочисленными, а большие семьи всегда мало обеспечены. Да и термин «обеспеченные семьи» тоже не столь очевиден, тогда большинство жили как все, небогато.

До восьмого класса я был одним из самых дисциплинированных и скромных учеников. Что влияло так на меня? Может быть, грозный наш директор Василий Ефимович Решетнёв, огромного роста и размеров, с двойным подбородком, который аж подпрыгивал, когда тот сердился на нерадивых или нашкодивших учеников. Кроме обычного – трясущихся поджилок от страха при его появлении – Василий Ефимович запомнился тем, что поставил мне незаслуженную пятёрку на уроке физики. Это когда я тянул руку с последней парты и в отчаянии, что меня не попросят помочь, уже и махнул рукой от огорченья. Учитель-директор поставил мне пятёрку якобы за то, что я с последней парты вижу несуразность ответа ученика у школьной доски, который несёт чушь всякую. Мне до сих пор стыдно и смешно за единственно незаслуженную оценку, хотя учёба мне давалась легко и просто. Мне чуточку не повезло, и из-за одной лишней четвёрки за шестой или седьмой класс я не поехал в «Артек», куда попал мой школьный друг с восьмого класса Славка. Тогда меж нами и случилась конкуренция, он победил, я проиграл – такова жизнь, кто-то всегда выигрывает. С ним мы и по сей день дружны и видимся раз в два-три года, он живёт в Иркутске, я – в Новосибирске. Совсем недавно я побывал у него на юбилее, приехав инкогнито и совершенно для него неожиданно. В Иркутске живёт мой старший брат, вот мы и сговорились, что прилетим на юбилей, но юбиляру – ни слова. Так и случилось, поздравил я своего друга днём по телефону, запудрил мозги, а вечером приехал с братом и дамами в кафе, где праздновался юбилей. Брат со своей супругой вошли первыми, мы остались на улице, даже спрятались за угол дома, дабы юбиляр, ненароком выйдя встречать гостей, нас не застукал. Брат, войдя в кафе, поздравил юбиляра и громко объявил, что приготовил ему сюрприз в виде «живого» подарка, чем вызвал некую оживлённость и интерес у гостей. Потом он вышел на улицу и подал нам сигнал входить. Мы, конечно же, вызвали переполох в зале. Мы с другом растрогались настолько, можете мне поверить, что даже прослезились. Не вру, ей-богу. Через полгода аналогичный юбилей был у меня, мой друг, естественно, был на юбилее, однако вполне цивильно: у него же нет родственников в Новосибирске, которые могли помочь в маскировке.

В нашей школе номер три, куда я перешёл после своей семилетки и где оказался за одной партой со Славкой, математику преподавал уникальный педагог, учитель от бога. Он и привил многим любовь к математике, отчего я до сих пор вполне разбираюсь в предметах средней школы и часто помогал своему внуку Сёме постигать несуразности, с его точки зрения, математических наук. С ним, нашим учителем, связано многое в нашей жизни, никакого другого педагога мы не любили так, как его. Даже имя его было для нас чем-то необычным и притягательным, судите сами – Ратмир Христофорович Колбасин. Думается мне, такие сочетания можно только у писателей в книгах занимательных сыскать, однако и в жизни они случаются. Ратмир, или Ротя, как за глаза звали мы нашего кумира, учил нас не только на уроках, мы с ним занимались дополнительно, сверх школьных программ, ездили на областные математические олимпиады и даже получали там призы. В первый раз я получил специальный приз за применение оригинального решения одной из задач на олимпиаде. Призы тогда были в основном в виде книг. Книг в то время в магазинах было много, почти как сейчас, очевидно, у населения было не так много денег и на книгах часто экономили. У нас дома, благодаря разным нашим победам с братом в спорте, в самодеятельности, в математических олимпиадах, скопилась приличная по тем временам библиотека, что подталкивало нас к чтению, да и семья наша представлялась в околотке как семья с личной библиотекой. Кажется, надо немного остановиться на теме книг в моей жизни.

В далёкой моей юности я очень много читал. Любил читать, так будет правильнее. Я был очень активным посетителем нашей городской библиотеки в Доме пионеров, который располагался на довольно приличном расстоянии от моего дома. Однако тяга к чтению заставляла меня раз в десять дней, а то и раз в неделю ходить менять книги. Хорошо помню, как сначала недоверчиво, а потом уже с полной доброжелательностью библиотекари помогали мне советами в выборе литературы. Сначала они опасались давать мне две-три книги, как я просил, потом привыкли. Читал я довольно быстро, видимо, сообразно просыпающимся интересам возраста. Осилил всего Жюля Верна, Герберта Уэллса, Майн Рида, Джека Лондона и пр.

Хорошо помню один забавный случай, учился тогда в четвёртом или пятом классе. В «Родной речи» ли (это, по-моему, четвёртый класс) или в учебнике по литературе пятого класса прочёл я отрывок из «Войны и мира» – эпизод смерти Пети Ростова. Мне понравилось, про войну же. Пришёл в библиотеку и попросил «Войну и мир». Помню очень удивлённые глаза женщины, выдающей книги. С большим сомнением в голосе спросила она меня, а в каком классе я учусь и не рано ли мне такую книгу читать. Очень удивившись её вопросу, я ответил всё как есть и в свою очередь спросил, почему рано-то, про войну ведь. Мудрая книговыдавательница терпеливо и обстоятельно объяснила мне что почём, убедила меня немного совсем подрасти, а потом… Потом, когда в школе добрался до этой книги книг, я вспомнил и оценил её мудрый совет.

В этом Доме пионеров я пытался постигать не только литературу, но и некоторые другие темы: ходил в изокружок, потом занялся лепкой, даже учился барабанить – и там, и тут талант не проявился, так надо было нашей школьной пионерской организации. Я тогда ещё не понимал, как не очень хорошо у меня с музыкальным слухом, помню только кривые ухмылки нашего руководителя, но хулиганские песенки, под которые мы учились выбивать ритмы, помню хорошо и сейчас. Мой музыкальный слух, как выяснилось, не только был и есть не очень хорош – совсем плох оказался, как говорится, или бог не дал, или медведь сибирский вмешался. Только выперли меня однажды с треском из нашего школьного хора, где я пел до прихода приличного руководителя целых два года. Я на всю жизнь остался благодарен этому приличному педагогу, который освободил меня от хоровой повинности – так не нравилось мне отбывать эту каторгу с «Амурскими волнами» и прочей белибердой после занятий в школе. А нас загоняли в хоровой класс, именно загоняли, старшеклассники, хочешь не хочешь – пой, брат. Вы бы видели, с какой завистью смотрели на меня мои друзья по хоровому несчастью, явно завидуя освобождённому от мучений хоровой музыкой. Но свою лепту в школьную самодеятельность я внёс: оказалось, у меня талант чтеца, я занимал всегда призовые места на смотрах, был практически лучшим из лучших в этом жанре. Читал я всегда какие-нибудь жалостные произведения, где брал не искусством чтения, а, скорее, эмоциональным настроением. Иногда выжимал слезу не только у себя на сцене, но и у таких же эмоционально настроенных леди в зале. Ума не приложу, как мне это удавалось, однако четыре-пять лет слыл я в моём городишке за приличного артиста этого речевого жанра. Мне приходилось и на всех торжественных мероприятиях читать всяческие лозунговые рифмы на темы дня, ведущим быть на смотрах и концертах. Словом, шпарил как мог, пока тот же педагог с настоящим слухом не срезал меня на смотре, когда я был уже в выпускном классе. Он, паразит этакий, убедил своим авторитетом всё жюри, что читаю я не очень правильно, одной эмоциональности маловато. Короче, обидел начинающего артиста, так обидел, что я почти разочаровался в этом жанре и чуть было не погубил свою «артистическую карьеру». Слава богу, года через два опять начал зажигать сначала в институте, потом на заводе. Думаю, мои трудовые гены артиста передались моим детям, которые с успехом действуют на сценах, пусть разного уровня, и продолжают наши семейные традиции. Телевизоров тогда, в школьные мои годы, в городе ещё не было, не говоря уж о современных электронных «игрушках», вот и гоняли всё свободное время на улице со сверстниками или в школе в спортивных секциях и самодеятельности.

Я даже пару лет играл в школьном драматическом театре. Вот вам один забавный эпизод, всплывший из памяти перегруженной моей. Идёт спектакль. Если не ошибаюсь, я играю Виктора Розова, по-моему, адвоката, то есть взрослого человека. И в каком-то эпизоде, сидя за столом, должен закурить, используя зажигалку. На всякий случай имею к зажигалке спички: а вдруг откажет в ответственный момент. Так и было: чиркаю, чиркаю колесиком – только искры летят, а огонька нет. Тогда зажигаю спичками фитиль зажигалки незаметно за скатертью стола, а уж потом элегантно – как мне казалось – прикуриваю.

И даже танцевал в команде школьного хореографического направления. Не танцевал, конечно, если честно, а передвигался в соответствии с хореографической сюитой – смотри-ка, слово-то какое вспомнил. А мы, надев на себя соответствующее снаряжение, то рабов изображали, то римлян благородных, то ещё какую мульку двигали. Тема была благородная – от древности до наших дней. Сюита, одним словом. У нас была очень-очень приличная учительница – Анна Филипповна, она же старшая пионервожатая в школе и литературу нам преподавала. Честно признаюсь, очень ей благодарен, не отбила у меня желания читать и любить литературу. Она и ставила гениальные, по нашим меркам, представления с глубоким смыслом, таким глубоким, что жюри вечно нас обижало, отдавая предпочтение конкурентам, которые танцевали простые народные танцы. Руководил всем танцевальным движением в нашем городке один маленького роста мужичок, когда-то, очевидно, поработавший в танцевальном ансамбле, и кроме как танцевать простые танцы, он ничего и не умел. А где было взять педагогов приличных? Увы, их и сейчас не так много в районах области, я-то знаю, а тогда!.. Однажды я даже попал в неловкое положение с этим «танцором». Вот как это было. Только что закончился смотр школьной самодеятельности, где нас «зарезали» за наши сверхгениальные сюиты. Мы ещё все в переживаниях, даже я, недавно признанный гений, блеснувший, как обычно, мучительными интонациями из Горького (рассказ «Дед Архип и Лёнька»), Я опять заставил публику сопереживать обиженному Лёнькой деду и, тоже обиженный жюри, стою в фойе районного ДК с группой ребят и девчонок, как обычно перемываем косточки. Вот тут я и наехал на карлика танцора, типа, куда ему с его ростом, заморышу – стоп, тогда я, наверное, таких слов-то и не знал, но что-то подобное выдал – жюрить нас, поставивших такую хореографическую сюиту, какой свет не видывал! И рукой показываю его росточек, мол, и до пояса моего едва достаёт, а туда же… Сам я ростом под сто девяносто, есть разница. По сгустившейся вокруг меня неловкой тишине чувствую что-то неладное, оборачиваюсь – опаньки, наш пузырёк, которого высмеиваю, стоит рядом за моей спиной и с укоризной внимает мне, пытающемуся, как обычно, произвести впечатление на окружающий слабый пол. А вы думали, для чего в десятом классе жизнь складывается? Естественно, в соответствии с законами природы, для завоевания девушек. Однако смутился я сильно: юн ещё с матёрыми танцорами полемику вести. Ей-богу, всё так и отмерло у меня внутри, сквозь землю готов был провалиться, зелен ещё, не умел маскироваться и мгновенно реагировать. Уж и не припоминаю, как дело дальше пошло, но стыда нахватался…

Околоток, где мы жили, назывался почему-то «золотая горка», не знаю, почему так, золота здесь не рыли, но мы так и представлялись, знакомясь: типа, живу на «золотой горке». Вокруг нас такие же простые семьи, ребятишек хватало, в семье тогда было много детей, два ребёнка – это считалось мало. Нехитрые игры, в которые тянула нас улица, были тоже обычные для того времени. По нашей и особенно соседней улице Красноармейской машины практически не ездили – вот где было раздолье! Большинство игр было с целевым спортивным уклоном, так и вырастали среди нас будущие спортсмены, если только не сворачивали на нехорошие дорожки, коих было немало в наше время. Эта игровая закалка приводила нас в школьные спортивные секции. Мы с братом научились многому: и бегали, и прыгали в разные стороны (в смысле в высоту и длину), и даже тройным могли, и лыжи, и коньки, и баскетбол любимый… Мой брат был чемпионом области по конькам, в составе областной сборной участвовал в соревнованиях на российском уровне. Вы понимаете, я говорю про школьные годы! Есть фото, где брат мой Виктор сидит в компании конькобежцев области рядышком с будущей олимпийской чемпионкой Людмилой Титовой. Я тоже был чемпионом области по баскетболу и прыжкам в высоту. Причём в высоту я прыгал вполне дедовским способом – «козликом», или перешагиванием. Прыгнул тогда на первенстве области аж на сто семьдесят сантиметров, хотя личный результат сто семьдесят пять имел, занял третье место – вот, думаю, герой своего времени, «козликом» до бронзы доскакал! Каково же было моё удивление, когда объявили меня чемпионом: оказалось, двое, которые выше меня перемахнули, выступали в личном зачёте. Включили меня в сборную области, и должен я был ехать в Воронеж на российские школьные соревнования. Хорошо, мама не отпустила: было это в выпускном классе, очень ей хотелось на выпускном вечере побывать. Да я и сам понимал, что с «козликом» моим далеко не запрыгну, есть ли смысл ехать в Воронеж? Для очистки совести попробовал освоить современный способ, «перекидной», с которым Брумель стал олимпийским чемпионом. Но за столь короткое время продвинулся не сильно, вот и отказался благородно.