– Но, вождь, – возразил один из слушавших охотников, – макаки уже две недели, как перестали кидаться кокосами. Наша половина рощи опустела, еды совсем нет. Потому нам пришлось самим, как обезьянам, прыгая с ветки на ветку, пролезть над зарослями ногореза и искать еду в дальних уголках Баобабовой рощи.

– А там вы встретили потомков сбрендившего Кичи. Пока нормальные люди собирали орехи, половина племени поверила в его сказки. – Флике показал новую картинку, на которой Кичи уводит людей в заросли, у каждого из которых на спине большой мешок. – Однажды ночью они украли половину наших припасов еды и просто ушли туда, куда повёл их этот безумец. Если бы не это, – вождь снова постучал себя по каске, – наши предки вымерли бы, будучи обокрадены умалишённым предателем. Но эти наглецы даже не посчитали нужным извиниться! Вместо этого они смеются над тем, что спасло племя от вымирания, – касками!

Лица охотников кано начали наливаться кровью от ярости.

– Я уверен, они на этом не остановятся! – закипал Гудэх.

– Они придут в нашу деревню, чтобы окончательно её разорить, раз тогда не вышло! – разъярённо кричал Флике.

– Но мы будем готовы! – полыхал Гудэх.

– Мы соберём армию! – потирал руки Флике.

– И завтра на рассвете… – вдохновлял своих охотников Гудэх.

– Выйдем на них с войной, – уверенно объявил Флике.

Каждый из вождей поведал своему племени ту часть истории, которую знал. Оба рассказа были правдой. Однако в тени остался один факт, незнание которого и породило конфликт. Когда Кичи привёл своих последователей на место основания деревни куроки, в обиде на Лони он пожелал порвать все связи с прошлым и забыть былое. Новое племя – новый язык, решил Кичи и стал раздавать уже известным словам иные значения, чаще всего противоположные по смыслу. За несколько лет куроки полностью переучились и говорили на новый лад, как наказал Кичи.

Дети, родившиеся в тёплых землях, впервые в жизни говоря «мама», не могли и подозревать, что для их родителей совсем недавно это слово означало «жаба». Вождь куроки наложил вето на разглашение истории новым поколениям. Куроки были всегда, и точка! Лишь вожди по цепочке передавали друг другу набор рисунков и краткий рассказ о поиске нового дома. Там не было даже намёка на метаморфозы, произошедшие с языком сразу после переселения. Кичи и подумать не мог, что затеянные им перемены спустя много поколений приведут к таким кровавым последствиям.

На следующий день после драки охотников куроки и кано племена собрали армии и выдвинулись друг другу навстречу. Два войска сошлись в центре Баобабовой рощи. Оскорбления и кулачные бои были забыты. В ход пошли топоры, луки и копья. Ещё вчера мирные рыболовы, собиратели и охотники, вдохновлённые пламенными речами своих вождей, почувствовали неистовую ярость. Они жаждали отомстить за оскорблённых предков, о которых днём ранее не знали ровным счётом ничего.

Зелёную поляну, на которой спустя много лет Чаушин будет искать Чингисхана, залило кровью и завалило павшими воинами. Даже вода в Зеркальном озере приобрела розоватый оттенок. В тот вечер у стервятников был большой пир. Война продолжалась ровно три дня.

В первых трёх боях кано и куроки потеряли столько мужчин, сколько в мирные времена не умирало и за десяток лет. Несмотря на это, вожди даже не думали о переговорах. Каждый из них твёрдо верил, что, если сегодня к полудню он не выведет войска на поле, вражеская армия заявится прямиком в поселение. Никто этого не хотел, потому утром четвёртого дня обе армии готовились к новому кровопролитию.

Жители племени куроки собрались на центральной площади, чтобы выслушать напутствие вождя перед боем. Гудэх начал свою речь со слов:

– Кто сегодня ночью охранял границы деревни?

Из толпы людей вышли восемь охотников и хором сказали:

– Мы!

– Тогда скажите мне: кто это? – Гудэх пальцем указал вниз, на землю рядом с собой.

Охотники опустили взгляд и увидели старика, лежащего без сознания. Он был настолько тощ, что сквозь его кожу виднелись очертания скелета. Его одежда была из какой-то ткани синего цвета, точно не паучий шёлк, но что именно, никто из куроки не знал. Такого материала они отродясь не видали.

– Он не из нашего племени, – сказал Макки, стоявший в строю ночных часовых.

– Это я уже понял! Меня интересует, как он сюда попал. Кто-нибудь видел что-то подозрительное сегодня ночью?

– Ну, – неуверенно начал Макки, – со стороны саванн…

– Так! – подбодрил его вождь.

– Прилетели две огромные птицы, покружили над деревней и улетели.

Гудэх бросил небрежный взгляд на лежащего чужеземца, который уже начал ворочаться, приходя в сознание.

– Птицы были похожи на деда?

– Нет, на птиц.

– Что ты мне тогда голову морочишь?

– Ты же спросил про что-то подозрительное. А птицы были нереально большие. Очень подозрительно, – оправдывался Макки.

– Есть ещё интересные истории? – с сарказмом спросил Гудэх. – Может, подозрительный комар пролетел? Странная мышь пробежала?

Макки молча опустил голову, как и все прочие охранники, дежурившие этой ночью.

– Это наверняка шпион кано! – прокричал откуда-то из толпы Иси. – Давайте казним его!

Куроки дружно закричали, поддерживая предложение соплеменника.

– В кого мы превратились? – прошептал себе под нос Гудэх. – Неделю назад Иси жаловался на то, что ему жалко убивать кроликов, а сейчас он и все остальные хотят казнить старика лишь потому, что видят его впервые в жизни. Может, война была ошибкой?

– Да, вождь, это ошибка, – подтвердил лежащий незнакомец, внезапно пришедший в себя. – А всё потому, что вы друг друга не понимаете. – Он начал подниматься.

Когда люди увидели, как чужак встаёт, они ринулись к нему, чтобы линчевать.

– Обождите! – остановил их Гудэх, закрыв старика своим огромным телом. – Нам нужно разобраться, кто он и как здесь оказался, а потом решим, что с ним делать. – Гудэх повернулся к выпрямившемуся во весь рост чужеземцу: – Объяснись!

– Вы говорите на разных языках, но не знаете об этом. Вот настоящая причина войны.

– Откуда тебе известно про разные языки?

– Духи сказали. Они давно за вами наблюдают, но не могут помочь, потому что вы их не слышите. А я слышу.

– Кто ты такой?

– Не помню, – старик помотал головой и развёл руками, – моя память где-то прячется, и духи запрещают её искать.

– Даже имени своего не помнишь?

– Увы, – со смущённой улыбкой ответил гость.

– Тогда будем звать тебя Уомбли.

Уомбли – забывший себя на языке куроки.

– Хорошее имя, – улыбнулся старик, – мне подходит.

– Ты знаешь, как остановить войну?

– Я пойду с вами и вступлю в переговоры от имени куроки.

– Чем докажешь, что это не ловушка?

– Ничем, – с безразличием ответил Уомбли. – Можете и дальше убивать друг друга, если хотите. Насколько вас ещё хватит? Дня на два-три…

Вождь обернулся к соплеменникам. Их глаза горели жаждой расправы. Война изменила их не в лучшую сторону. А судя по тому, как мало в племени осталось мужчин, странный старик был прав: два-три дня – и собирать утром на площади будет уже некого.

– Мы не станем его убивать! – громко заявил Гудэх племени и развернулся к Уомбли: – Но всё равно будем при оружии. Стрелки возьмут тебя на прицел. Сделаешь что-нибудь странное – и первый умрёшь в сегодняшней битве, – Гудэх пригрозил пальцем. – Но если у тебя и правда получится остановить войну – за мной должок.

Уомбли молча кивнул.

В четвёртый раз две армии сошлись на Зелёной поляне. Со стороны куроки вышел одинокий и безоружный Уомбли. Сутулый седовласый старик с длинной бородой вызвал скорее недоумение, чем опасение. Совершенно очевидно, что этот человек не собирался сражаться. Уомбли уверенно, хоть и неспешно шагал в сторону толпы племени кано. Воины с удивлением смотрели на него, совершенно не понимая, чего ждать дальше.

К тому времени, когда Уомбли доковылял до противоположной стороны поля, бойцы обеих армий начали зевать. Он остановился в десяти шагах от вражеского авангарда, недолго вслушивался в тишину, что воцарилась на поляне, и громко сказал фразу, которая на языке куроки означала:

– От вас воняет! Дайте топор. Я с радостью отрублю нос, чтобы этого не чувствовать!

Войско куроки сжалось от напряжения. Выходка Уомбли обещала спровоцировать ещё более отчаянное и беспощадное сражение, чем все предыдущие. Иси, сидевший на ветке баобаба с краю поляны, натянул тетиву лука, целясь прямо в голову старика.

– Без команды не стрелять, – тихо сказал ему стоявший рядом с деревом Гудэх.

Из толпы кано вышел мускулистый здоровяк. Он демонстративно бросил на землю большой двусторонний топор и, безоружный, подошёл к старику. Эти двое о чём-то недолго поговорили, затем вместе направились в центр поляны.

– Гудэх, подойди к нам, будь любезен! – крикнул Уомбли. – Без оружия.

– Если я подниму вверх один палец – убей старого, – дал инструкцию вождь, прислонил копьё к стволу баобаба и, испытывая сильнейшее напряжение, пошёл к центру поляны.

– Это Флике, вождь кано, – представил Уомбли стоящего рядом с ним бугая, когда Гудэх добрался до них.

Флике широко улыбался идеальными белыми зубами. При свете полуденного солнца улыбка в прямом смысле этого слова была ослепительной.

– Повторяй за мной слово в слово, – шепнул Уомбли на ухо Гудэху, – твоя рожа похожа на скукоженную сливу.

Гудэх открыл рот, но тут же поперхнулся. Видя огромные мышцы вождя кано, он понимал, что тому вообще не нужен топор. Если Гудэх ляпнет что-нибудь невпопад, Флике ему голыми руками шею сломает. Вождь куроки с сомнением взглянул на Уомбли. Старик уверенно кивнул.

– Твоя рожа… – дрожащим голосом начал Гудэх свою прерывистую речь, – похожа на… на скукоженную сливу, – последние три слова он проговорил быстро, пища, как мышь.

Флике улыбнулся ещё шире и показал Гудэху кулак с оттопыренным средним пальцем. В племени куроки этот жест считался сильнейшим оскорблением.

– Всё хорошо, – поспешил успокоить перепуганного толстяка в бизоньей шкуре Уомбли, – это знак дружбы у кано. Ответь ему тем же.

По-прежнему сомневаясь, Гудэх выставил перед собой два сжатых кулака и оттопырил вверх средние пальцы. Ему казалось, что Флике не сможет улыбнуться ещё шире, но он сумел. Улыбаясь от уха до уха, вождь кано расхохотался и повернулся к своей армии, показывая людям жест дружбы. В рядах кано раздались радостные возгласы. Воины бросали оружие на землю и поднимали средние пальцы вверх.

– Всё хорошо! – крикнул Гудэх своему племени. – Это жест дружбы, – вождь показал средние пальцы куроки, и те повторили за ним.

Единственным, кто не последовал примеру вождя, был Иси. Он воспринял жест дружбы как команду «огонь». В момент, когда Иси отпустил тетиву, ему в голову прилетел кокос, запущенный с соседнего дерева макакой. Стрела ушла мимо Уомбли, воткнувшись в землю рядом с ногой бородатого переводчика. Ликующие солдаты обеих армий даже не заметили этого, а сам Иси потерял равновесие и свалился с ветки. К тому времени, когда он пришёл в себя, соплеменники сказали, что война закончилась. Кано и куроки – больше не враги друг другу.

Племена установили дружественные дипломатические отношения. Была протоптана широкая тропа через всю рощу. Любой желающий из кано мог прийти к куроки в гости, и наоборот. Люди стали учить язык соседей, чтобы в будущем избежать подобных недопониманий, хотя, конечно, далеко не все. Подавляющее большинство жили на своих малых родинах и только по рассказам знали о том, что находится на противоположной стороне Баобабовой рощи.

Война длилась всего три дня, но оба племени зализывали свои раны годами. Жестокие сражения унесли жизни большинства молодых и сильных мужчин племени. Среди тех, кто выжил, осталось полно калек, без рук, ног, а иногда и вовсе неспособных двигаться. Такая участь постигла отца Тэхи, будущей матери Чаушина. Олучи был храбрым воином с превосходной реакцией. Он ловко уворачивался от всех атак и даже успел отскочить от летевшего в него бумеранга. Если бы Олучи знал, что такое бумеранг и как он летает, смог бы избежать того ранения в спину, которое его парализовало.

Полностью обездвиженный, Олучи несколько лет лежал в хижине, не в силах даже поднести кувшин воды ко рту. Он так и не успел найти ветвь бизонового дерева, как обещал своей тогда ещё безымянной дочери.

В племени куроки дети всегда опекают родителей, неспособных ухаживать за собой самостоятельно. Обычно такая неспособность наступает в результате старческой немощи, а дети к тому времени уже вырастают. Но матери Чаушина было всего семь лет. Её отец слёг в самом расцвете сил, а мама была лучшим знахарем племени и дни напролёт проводила с другими ранеными – с теми, кто ещё имел шансы на выздоровление, в отличие от Олучи.

Лучшего знахаря куроки и жену Олучи звали Найра. Она доверила уход за мужем дочери и пообещала, что, если девочка будет стараться и верить в выздоровление отца, тот обязательно поправится. Конечно, Найра прекрасно знала, что её муж уже никогда не встанет. Просто ей казалось, что так лучше для дочери. Найра думала, что расскажет правду чуть позже, когда девочка станет немного старше и сможет это принять по-взрослому. Но так было не лучше.

С каждым годом признаваться в том, что отец уже не поправится, становилось страшнее. Сильнее и сильнее Найра боялась вопроса «Почему ты молчала всё это время?». С каждым днём «всё это время» становилось ещё больше и всё сильнее подавляло в Найре готовность поговорить с девочкой по-взрослому. В итоге дочь сама всё поняла, когда Олучи скончался. Пять лет непрерывного ухода, без единого шанса на исцеление. Вера маленькой девочки была несгибаема, но реальности оказалось всё равно, насколько крепка её вера.

До этого момента дочь Олучи и Найры держалась, оставалась сильной. Каждое утро она просыпалась и первым делом меняла листья лопуха на лежаке, затем готовила отцу похлёбку, кормила, мыла его и наблюдала в окно за другими детьми, которые беззаботно играли во дворе, но сама к ним не выходила. Она оставалась в хижине, боясь упустить тот самый момент, когда папа встанет на ноги или сможет что-нибудь сказать. Даже если он пошевелит пальцем, она не могла это пропустить, и всё детство провела в ожидании событий, которым было не суждено случиться. Не в этот раз. Не с этим человеком. Не в этой Вселенной…

Наступило очередное утро, она принесла к лежаку Олучи свежие листья лопуха и, вытаскивая из-под него старые, слежавшиеся и усохшие, поняла, что отец больше не дышит. Боль утраты, возникшая в тот момент, требовала найти виновного. Виновного в смерти отца, её пустых ожиданиях, её упущенном детстве и в том, что вся жизнь – сплошное наказание, которого она не заслужила. Виновными казались все вокруг. Все люди, которых она знала, постоянно её обманывали. Начиная с вождя, уверявшего, что за пределами рощи – «ничего», а там было племя, с которым он затеял глупую войну, и заканчивая матерью, прекрасно знавшей, что отец не поправится, но зачем-то поселившей в ней ложную надежду и обрёкшей маленькую девочку на огромное разочарование. Да и сам Олучи не выполнил обещания, данного пять лет назад. Он не добыл ту ветку, зато встретил странных людей, которые его же и убили. А существовало ли вообще это бизоновое дерево? Она уже ни во что не верила. Весь мир казался сплошным обманом.

– Вы все тут идиоты! – кричала девочка на вождя, пришедшего утешить семью Олучи. – Вам было так важно защитить честь своих мокасин, что отец умер за них! Ты счастлив, вождь – гигантское пузо? Ты не мог остановить свою войнушку на день раньше, чтобы отец не получил бумерангом в спину, а, вождь – каша вместо мозгов?

– Мне очень жаль… – начал бубнить Гудэх, понимая, что особо ему нечего возразить.

– Вождь – гордый индюк, так хотел отомстить за какого-то предка, нарисованного на куске кожи, что угробил половину мужчин в деревне. А теперь ему жаль?

– Мне искренне жаль…