Школа-пансион Элмхёрст в Кройдоне была одним из многих поздневикторианских учреждений “для индийских детей”, то есть для детей колониальных служащих, живших на Востоке. Она тогда недавно открылась, и в ней было всего шесть учеников. Школу держали две незамужние сестры, Кларисса и Флоренс (Сисси и Флорри) Принс, управлявшие ею от имени своего отца, семидесятилетнего старика, в прошлом начальника железной дороги. Располагалась школа в имении “Шале”: дом 43 по Сент-Питерс-роуд; то был тесный невзрачный пригородный домик “в швейцарском стиле”, стоявший на северо-западных склонах Кройдона. Кормили там плохо: еды вечно не хватало, и Вудхауз вспоминал потом, как стащил репу с соседнего поля и попался. Среди семейных преданий, относящихся к заведению сестер Принс, есть рассказ о том, как одно вареное яйцо делили на шестерых учеников, а также о том, как братья Вудхаузы стыдливо умяли пакет печенья, предназначавшийся дворнику. Викторианский Кройдон легко узнать в “Митчинг-хилле”, о котором вспоминает дядя Фред, отправляясь в свое родовое гнездо: “Луга, где я играл ребенком, проданы и застроены. Но прежде там были просторные поля… Мне давно хочется посмотреть, что там творится. Наверное, черт знает что”^[12].

Сестры Принс и их подопечные (трое Вудхаузов, два Аткинсона и еще один мальчик) жили в “Шале” как одна большая семья. Однажды маленький Вудхауз, прячась за диваном, подобно герою его собственного рассказа, нечаянно подслушал, как некий мистер Джордж Гарди Скотт пылко просит руки у мисс Флорри – и получил не только желанную руку, но и место директора школы Элмхёрст. Мальчиков редко баловали. В единственном письме родителям от братьев Вудхаузов, сохранившемся с тех времен, Армин описывает, как перед Рождеством их водили в “Олимпию” на цирковое представление, и жалуется в приписке: “Пев отправил папе письмо. Как жаль, что он все никак не едет домой”.

Так с 1886 года для Вудхауза потянулась типичная школьная жизнь, когда длинные семестры в пансионе прерываются каникулами в компании тетушек— этих “грозных викторианских дам”. Он считал дни до “главного события года” – двух идиллических летних недель у бабушки в Повике (графство Вустершир), туда, в эту часть Англии взрослый Вудхауз будет не раз удаляться во время приливов вдохновения. Так с малых лет Вудхауз привыкал к уединению, замкнутости и самодостаточности. В Кройдоне он уходил в себя, чтобы сбежать от школьной дисциплины; на каникулах – чтобы сбежать от рассеянного равнодушия взрослых. “В Хем-хилле нас предоставляли самим себе, – вспоминал он о том, как гостил у бабушки. – Только раз в день водили поздороваться с бабушкой – сморщенной дамой, очень похожей на мартышку”. Если братьев Вудхаузов не брали в Хем-хилл, то пристраивали к дяде Филипу в Уэст-Кантри или к дяде Эдварду и его сыновьям-крикетистам в Хенли-Касл.

Уже тогда Вудхауз твердо знал, кем станет, когда вырастет. “Я с детства хотел быть писателем, – говорит он в своих мемуарах ‘За семьдесят’, – и приступил к делу лет в пять”. Он очень рано начал читать, запоем прочел такие бестселлеры своего времени, как “Шиворот-навыворот” Ф. Энсти, “Остров сокровищ” Стивенсона и “Бевис. История одного мальчика” Ричарда Джеффриса, а в шесть лет проглотил “Илиаду” в переводе Александра Поупа. Как многие одинокие дети, он заполнял пустоту сочинительством. Вот два примера его раннего творчества. Первый – “Малинькое стихатварение каторое я выдумал сам”; говорят, оно было написано, когда ему было пять лет:

 
О, что за скорбный день
убитые звери лижали
на поли сражения
в скорбной
тоске.
Из ран вытикала
красная крофь
и с нею жизнь
быстро их покидала.
А в лагере
лижали
тысичи мертвых солдат
 

П. Г. Вудхауз

Второй пример – коротенький рассказ, написанный им в семь лет и своей интонацией напоминающий молитвенник или Библию короля Иакова, чтение которых Вудхауз каждое воскресенье слышал в церкви:

Около пяти лет назад прилетел в лес Дрозд, и свил он себе гнездо на тополе, и запел так красиво, что все червяки повылазили из своих норок, и муравьи опустили свою ношу, и сверчки прекратили веселиться, и мотыльки уселись рядком, чтобы послушать его. Он пел, словно был на небесах, и пока пел, он словно поднимался все выше и выше.

Наконец Дрозд окончил свою песню и спустился перевести дух. Спасибо тебе, сказали ему звери. На этом мой рассказ кончается.

Пелем Г. Вудхауз

В 1887 году, на девяностом году жизни, скончался дед Вудхауза с материнской стороны, Джон Батерст Дин. Его вдова с четырьмя незамужними дочерьми – Луизой, Мэри, Энн и Эммелиной – переехали в маленький городок Бокс, где купили поместье Чейни-корт: красивый старый дом в елизаветинском стиле с тенистой подъездной аллеей, конюшнями, розовыми садами и холмами, с которых открывался прекрасный вид на окрестный Уилтшир. Воспоминания о Чейни-корте и о хозяйничающих там тетушках, несомненно, были источником вдохновения для Вудхауза, когда он писал один из лучших своих романов “Брачный сезон”. Берти Вустер едет к некоему Эсмонду Хаддоку в поместье Деверил-холл, что близ деревни Кингс-Деверил, и попадает в “волнующееся море” аж из пяти теть:

– Пять?

– Да, сэр. Девицы Шарлотта, Эммелина, Гарриет и Мертл Деверил и вдова леди Дафна Винкворт…

Услышав слова “пять теток”, я ощутил некоторую дрожь в коленках. Шутка ли, очутиться в стае теть, пусть и не твоих лично^[13].

Чейни-корт был просторным, внушительным особняком, вековечную социал-географию которого (верхний этаж, нижний этаж, дверь, обитая зеленым сукном^[14]) Вудхауз усвоил навсегда. Здесь он, по его выражению, вступил в “возраст коротких штанишек”, когда тетушки спихивали его друг другу. Вспоминая после семидесяти эти свои одинокие сиротливые годы, Вудхауз частенько отзывался о себе как о “безмозглом олухе” – типичная формула самоуничижения. На сохранившихся фотографиях – опрятный, физически развитый здоровячок с ясными, широко посаженными глазами и намеком на тот массивный волевой подбородок, который впоследствии будут подчеркивать карикатуристы. Глядя на эти фотографии, легко представить себе, что по ту сторону фотокамеры высится какая-нибудь властная тетушка и требует, чтобы мальчик стоял смирно.

Кроме тетушек, священников и заморских дядюшек в жизни маленького Вудхауза был еще один разряд взрослых – слуги. Самой частой женской профессией в Англии XIX века была профессия служанки. В 1891 году в Англии насчитывалось около полутора миллионов женской прислуги всех возрастов – солдаты домашней армии под командованием офицера-дворецкого. Вудхауз с братьями росли, как он говорит, “держась за камердинерский пояс”. Он близко познакомился с жизнью нижнего этажа своих священствующих дядюшек и их жен, к которым ездил на каникулы, и так вспоминал о повторяющемся ритуале: “Всегда наступал момент, когда хозяйка, натянуто улыбаясь, предлагала мне спуститься к слугам и выпить там чаю”. В компании лакеев и служанок “безмозглый олух” раскрепощался. “В их обществе, – писал Вудхауз, – я забывал стесняться и начинал шутить не хуже их”.

В 1889 году, после трех лет обучения в Кройдоне, обнаружилось, что у старшего из братьев Вудхаузов, Пева, слабые легкие, а в викторианской Англии это всегда лечилось морским воздухом. Родители решили отправить братьев в Колледж королевы Елизаветы на остров Гернси. “Зачем мне и Армину надо было туда ехать, понятия не имею, – рассказывал Вудхауз первому своему биографу Дэвиду Джейсену. – Видимо, родители любили оптовые сделки”. Он также говорил, что был доволен колледжем: “…нам разрешали гулять, где мы хотели… и в целом жизнь была очень приятной”, – но на этом его воспоминания о двух годах, проведенных в сем внушительном заведении с видом на Сент-Питер-порт, заканчиваются.

Были ли у Вудхауза друзья в Колледже королевы Елизаветы, мы не знаем: возможно, ему вполне хватало компании Певерила и Армина. Мотив братской любви не раз всплывает в творчестве Вудхауза, однако, хотя братья Вудхаузы и росли вместе, они не были по-настоящему близки, и их дороги вскоре разошлись. Певерил вырос эдвардианским денди; со временем, как и отец, отправился на Восток, вступил в ряды гонконгской полиции и зажил уютной и сытой жизнью европейского колониста. Со своим стеклянным глазом (он потерял глаз из-за укуса какого-то насекомого) и китайским камердинером, на чьих медных пуговицах красовался герб Вудхаузов, он был поистине квинтэссенцией колониального чиновника: важным, скучным и чрезвычайно консервативным.

Если Вудхауз и проявлял нечто похожее на братскую любовь, то лишь по отношению к Эрнесту Армину, который был двумя годами старше и в определенном смысле не менее одарен. Имя Армин встречается в норфолкских семьях с XVII века. Армин Вудхауз добился выдающихся успехов в учебе: в Оксфорде получил Ньюдигейтскую премию^[15] за стихи и с отличием сдал экзамены по классической филологии. Высокий и волевой, он был прекрасным спортсменом, неплохим пианистом и талантливым поэтом, которому особенно хорошо удавались юмористические стихи. Окончив Оксфорд, он, по семейной традиции, отправился на Восток, в Индию, и стал преподавать в Деканском колледже в Пуне. Там он увлекся теософией, перешел в колледж Анни Безант и какое-то время был учителем Кришнамурти – этого маленького мессии теософов. Отслужив в Первую мировую в Шотландском гвардейском полку, он издал сборник военных стихов, женился, вновь уехал в Индию и наконец в 1935 году вернулся в Англию. Обленившийся и растолстевший, общительный и невероятно умный, он умер в 1936 году – подвели легкие: он всю жизнь был завзятым курильщиком. У него были непростые отношения с младшим братом, но их всегда связывало детство. После смерти Армина Вудхауз написал его вдове Нелле: “Бедный Армин всегда так много для меня значил, я изо всех сил старался ему подражать. Мы с ним были очень близки, – прибавил он, поддавшись нахлынувшей нежности; однако то была близость, рассчитанная на разлуку. – Наша привязанность друг к другу не требовала постоянного общения. Мне казалось, даже расстанься мы на несколько лет, встретившись, мы продолжили бы разговор с прерванного места”.

Любимец матери Дик, самый младший из братьев, практически отсутствовал в жизни Вудхауза. Нам ничего не известно об отношении Вудхауза к младшему брату, но кое о чем, пожалуй, можно догадаться – достаточно вспомнить его героев-мальчиков: Освальда Глоссопа, бойскаута Эдвина, Бонзо Траверса и Томаса (или Тоса) Грегсона, – которые мучают Берти Вустера. После школы Дик уехал в Индию, а оттуда в Китай, где работал в страховом отделении Шанхайско-Гонконгского банка. Он умер от лейкоза в мае 1940 года в возрасте 48 лет, как раз когда его старший брат застрял в поверженной Франции.

В викторианской Англии десятилетнему мальчику пора было уже задумываться о будущем. Вудхауза, как и большинство детей его поколения и социального происхождения, прочили на государственную службу. В 1892 году его отправили в училище Малверн-хаус, которое находилось в местечке Кирнси (графство Кент), неподалеку от Дувра, где мальчиков готовили к поступлению в Дартмутский королевский военно-морской колледж. Для начитанного, мечтательного, непрактичного ребенка трудно было найти что-нибудь менее подходящее. Распорядок в школе был строгий, программа рассчитана на будущих мичманов и капитанов. Вудхауз, уже овладевший искусством эскапизма, уходил на долгие одинокие прогулки. Вскоре, однако, стало очевидно, что – даже если оставить в стороне его нарастающую тягу к литературе – он не сможет служить на флоте из-за плохого зрения, не позволявшего ему различать флаговую сигнализацию. Вудхауз отомстил Малверн-хаусу, послав туда учиться Берти Вустера – под начало “козломордого школьного директора”, преподобного Обри Апджона.

В 1893 году неприязнь к Малверн-хаусу еще больше усилилась от сознания, что Армин тем временем счастливо учится в Далвич-колледже: отец случайно заметил это древнее заведение из окна поезда по пути в Лондон и, поскольку он как раз подыскивал хорошую недорогую школу для своего одаренного отпрыска, тут же отдал туда Армина. Вудхауз навестил брата на каникулах и влюбился в безмятежный покой и порядок, которые царили в колледже. После кочевого одинокого детства его влекло к стабильности и порядку, в общество других детей. Когда Вудхауз принимал какое-то решение, он обычно добивался задуманного. Он стал просить отца перевести его в Далвич-колледж, и тот в конце концов согласился. Весной 1894 года Вудхауз отправился туда. Начинался новый этап его взросления.

Перевод Андрея Азова