Возвращается доктор Баллантайн, и все сомнения по поводу серьезности ситуации отпадают. Оценив обстановку, он немедленно вызывает по мобильному команду реаниматологов. А затем, пока они не прибыли, решив не упускать шанс, обсуждает со студентами, какие меры следует принимать в подобных случаях.

– А может это быть стресс?  – спросил Терри.  – Она, когда пришла, уже была не в духе. Просто она из тех, кто все держит в себе.

Баллантайн пропускает его слова мимо ушей, просто говорит:

– Ну, куда они запропастились? Дорога каждая минута. Мы-то уже в больнице. А если бы это случилось на улице?

– Миссис Доналдсон,  – позвала Лора, склонившись над потерявшей сознание женщиной.  – Миссис Доналдсон!  – И добавила со слезами: – Понимаете, я ее знаю. Она моя квартирная хозяйка.

– Можем мы хоть что-нибудь сделать?  – спросил Баллантайн.  – Думайте, кретины, думайте!

Все задумались, хотя и понимали, что, если бы что-то могло помочь, доктор Баллантайн это бы уже сделал.

– У нее есть дочь,  – сказала Лора.  – Может, попробовать с ней связаться?

Платье миссис Доналдсон задралось, и видны были чулки на поясе с застежками, таком старомодном, что Баллантайн не стал обращать на это внимания студентов исключительно ввиду серьезности ситуации. Он лишь оправил, приподняв ноги миссис Доналдсон, платье и сказал бесчувственному телу:

– Вот так хорошо.

Лора, которая так и стояла около нее на коленях, положила руку ей на шею.

– Пульс нормальный.

– Прекрасно,  – сказал доктор Баллантайн,  – только вы щупали его, не сняв перчатку, в которой осматривали задницу мистера Портера.

Женщина, лежавшая без чувств, заметно вздрогнула.

– Она приходит в себя!  – сказал Терри.

– Это потому, что она не теряла сознания,  – объяснил Баллантайн.  – Благодарю вас, милая дама. Можете встать.  – И он помог миссис Доналдсон сесть на стул.

– Баллантайн явно к тебе неравнодушен,  – сказала Делия, когда они сидели в буфете и болтали. А когда миссис Доналдсон поморщилась, добавила: – Тебе могло достаться что-нибудь похуже.

Когда миссис Доналдсон “очнулась”, ворчание не стихало еще долго.

Все студенты были в той или иной степени уязвлены, но больше всех возмущался Терри, который, практически считая себя медработником, полагал, что это ему как члену команды должны были поручить розыгрыш. Но – что миссис Доналдсон отлично понимала, хоть и не желала себе в этом признаваться – это вряд ли бы случилось, поскольку она была симпатичной пятидесятипятилетней вдовой со стройными ножками, а Терри – несуразным лохматым длинноносым дядькой в обвисших трусах и вытатуированной вокруг пупка птичкой.

Однако Терри был прав: они были командой, хоть и собранной на скорую руку. Поскольку никаких особых навыков не нужно было, да и сами требования были довольно расплывчаты, неудивительно, что набирали в труппу людей, занимавшихся прежде кто чем. Разве что Делия некогда была актрисой и до сих пор считала себя таковой. Терри успел поработать, среди прочего, охранником и сторожем в больнице, рода занятий мисс Бекинсейл не знал никто, но, поскольку она была старше всех, она чувствовала свое превосходство и вела себя покровительственно, утверждая к тому же, что обладает определенными знаниями в области медицины, поскольку когда-то немного поработала в аптеке.

В эту разношерстную компанию миссис Доналдсон не вписывалась никак. Она была (точнее, таковой себя считала) обычной женщиной среднего класса, выброшенной на берега вдовства после брака – ничем, полагала она, не отличавшегося от множества других: поначалу счастливого, потом вполне приемлемого, а под конец надоевшего. Но она, хоть и считала себя типичной, таковой – даже в этом пестром окружении – не была ни в каком смысле.

Впрочем, это значило лишь, что ей приходилось играть две роли. Во-первых, ей приходилось демонстрировать бóльшую широту взглядов, казаться более “расслабленной”, чем на самом деле – чтобы не выглядеть занудой.

– Терпеть не могу брани,  – призналась она Делии.  – Когда ругаются, я не в своей тарелке.

– Не переживай,  – ответила Делия.  – Через пару месяцев ты запросто будешь говорить “ублюдки”. – На самом деле она имела в виду “бляди”, но решила, что к такому миссис Доналдсон пока еще не готова.

А во-вторых, ей приходилось играть, как и всем ее коллегам, ту роль, которая требовалась по сценарию: убитую горем мать, страдающую депрессией дочь, капризную пациентку. В целом это давалось ей легче, чем играть себя другую. Работа требовала от СП – симулированных пациентов, как они официально назывались, определенной подготовки: нужно было вжиться в личность того человека, которого они изображали, а это подразумевало не только знакомство с симптомами предполагаемого заболевания или с ситуацией, в которой он оказался, надо было также знать, кто он и откуда, чем болел раньше. Поэтому перед сном она частенько изучала задание на следующий день. Доктор Баллантайн сразу же отметил, что она куда ответственнее остальных, поэтому ей поручали самые сложные случаи и самые неочевидные заболевания. Она была, вне всякого сомнения, ценным приобретением.

Впрочем, она хоть и была человеком ответственным, однако очень расстраивалась из-за того, что не могла предупредить Лору о своем обмороке – Баллантайн сообщил ей о задании перед самым началом занятия и представил скорее как шутку, которую хочет сыграть со студентами, а не как обычное упражнение. Миссис Доналдсон нисколько не импонировала атмосфера таинственности, которой окутал эту историю Баллантайн (“Это будет нашей маленькой тайной”): она предпочитала заранее знать, чем страдает, чтобы свободно ориентироваться в симптомах. Да, на сей раз от нее требовалось только упасть в обморок, но что-то должно было это предвещать – например, она могла вскользь заметить или же продемонстрировать всем своим видом, что у нее болит голова. Баллантайн все эти соображения отмел с ходу, а когда все закончилось, осыпал ее комплиментами, и она, помня о его предыдущих выходках, догадалась, что все это было устроено не для того, чтобы преподать студентам еще один урок, а чтобы стать к ней поближе…  – в чем он пока не преуспел.

– Все очень понятно,  – сказала Делия.  – Ты потеряла мужа, он – жену. Сын у него в Ботсване, дочь замужем за опто-метристом. По-видимому, ему одиноко.

Вернувшись домой, миссис Доналдсон застала Лору на кухне.

– По правде говоря,  – сказала Лора,  – мне вас немного жаль. Очень уж он противный.

– Терри?  – уточнила миссис Доналдсон.  – Да, пожалуй.

– Нет… впрочем, да, но Терри, он просто придурок. Я про Баллантайна. Все эти “Можете встать, милая дама”. – Она скорчила соответствующую рожу.  – Удивительно, как вы все это терпите. Вам никогда не бывает неловко?

– Он мужчина,  – сказала миссис Доналдсон.  – А мне всего-то и надо было что потерять сознание. К тому же я должна быть ему благодарна: эти деньги для меня не лишние.

Это было сказано не без намека.

Какими бы идеальными жильцами они ни были, в одном отношении (и немаловажном) они вели себя удручающе – вечно запаздывали с платой за комнату. Вреда не будет, думала миссис Доналдсон, если им время от времени напоминать, что она хоть и домовладелица и даже имеет собственный, пусть и небольшой автомобиль, деньги на нее с неба не сыплются, и их вклад в хозяйство, если и когда они будут намерены его сделать, пойдет не на роскошества, а на самое насущное.

Знай ее дочь, как молодые люди платят за жилье, она бы с миссис Доналдсон не слезла, поэтому, дабы избежать скандалов, миссис Доналдсон благоразумно держала это обстоятельство при себе и о “квартирантах”, как по-прежнему называла их Гвен, отзывалась только положительно.

Но справедливости ради следует признаться – миссис Доналдсон не могла не отмечать это про себя,  – что дети, как мысленно называла их она, и сами страдают. Они не хотели, чтобы на них поступила жалоба в квартирное агентство, а еще меньше хотели оказаться на улице, и Лора, когда миссис Доналдсон набралась решимости поговорить с ней о квартплате, сама уже была готова завести разговор.

Лора начала первой, взяв миссис Доналдсон за руку.

– Насчет квартплаты…  – сказала она.

– Да?  – отозвалась миссис Доналдсон.

– Это что здесь такое?  – сказал вошедший в кухню Энди.  – За руки держитесь?

– Я как раз говорила миссис Д., мы все решим. С квартплатой.

Энди взял ее за другую руку.

– Да, мы что-нибудь придумаем.

Миссис Доналдсон не понимала, что тут можно придумать. Они должны ей деньги. Их надо заплатить.

Но Лора заварила ей чаю, а Энди предложил сменить мешок в пылесосе, и момент был упущен.

На следующее занятие со студентами-медиками миссис Доналдсон досталась язва двенадцатиперстной кишки, диагноз, к которому ей готовиться было незачем, поскольку мистер Доналдсон страдал от язвы практически с молодости. Она знала все симптомы, знала, как что болит, знала, что провоцирует обострение, и решила, что в ее случае это будет стресс на работе – она представилась личной помощницей одного крупного промышленника. С чего это приключилось с мистером Доналдсоном, она понятия не имела, иногда думала, что причина была в ней, но, если это и было так, он никогда на это не намекал даже.

Группа была из первокурсников, при осмотре ей весьма неумело мяли диафрагму и делали это с таким пылом, что, когда нащупали-таки нужную точку, миссис Доналдсон вскрикнула от боли почти без притворства.

Обычно доктор Баллантайн спешил защитить псевдобольных от чересчур рьяных действий студентов хотя бы потому, что традиционно использовал возможность поиздеваться над будущими врачами (“Говорите, мистер Хоррокс, ему трудно глотать? Немудрено – вы же ему кулак чуть не в глотку засунули”). Однако на сей раз он был поглощен новым в своем арсенале орудием – видеокамерой, на которую снимал занятие.

Баллантайн никому ее не доверял (“Это медицинский инструмент. Нужно знать, откуда и что снимать. Камера для меня – что скальпель для хирурга”). Он, вне зависимости от происходившего, снимал в основном миссис Доналдсон, и она решила, что это скорее игрушка, нежели инструмент, но решила так потому, что ее супруг так же страстно увлекался всяческими технологическими новинками и так же ревниво их охранял. Ей запрещалось прикасаться к газонокосилке, к CD-проигрывателю и даже к электроножу, и только после его смерти она получила возможность пользоваться ими напропалую, и одной из маленьких радостей, скрашивавших ее горе, было то, что она уже не должна была играть роль хрупкой, беспомощной женщины.

Миссис Доналдсон относилась к съемке на видео скептически еще и потому, что считала: камера подчеркивает в симулированных пациентах самые слабые стороны, побуждает их переигрывать и выпендриваться, и здесь Делия с ней была согласна.

– Как можно быть естественной, когда тебе тычут в нос эту штуковину?

К примеру, имелся Терри, у которого в тот день был рак в терминальной стадии. И всякий раз, почувствовав на себе взгляд объектива, он устремлял взор вдаль, словно разглядывал свое трагическое будущее и неотвратимое небытие.

Мисс Бекинсейл, которая обычно не таила своих актерских талантов, в данном случае оставалась равнодушной. Она объяснила миссис Доналдсон, что к камере давно привыкла, поскольку слабоумие в ее исполнении было оценено так высоко, что она даже демонстрировала его “на настоящую камеру” в Глазго, и ее возили на медицинскую конференцию на остров Мэн.

Как оказалось, скепсис миссис Доналдсон по поводу видеокамеры оказался совершенно оправданным. В следующий четверг ей нужно было изображать болезнь Крона, но к тому времени аппарат утратил свою притягательность и уже не казался таким незаменимым орудием в борьбе с болезнями, каким выглядел неделю назад.

Справедливости ради следует отметить, что дело было не в легкомысленности Баллантайна. Он был высокого мнения о своих актерах, которые были по-своему первопроходцами. Но, просматривая отснятый материал, Баллантайн ужаснулся тому, как неубедительно все это выглядит. Затянуто, плоско, размазанно. Те сюжеты, которые казались ему естественными и жизненными, в записи оказались искусственными и постановочными.

Кое-что можно было списать на неопытность симулированных пациентов, стеснявшихся камеры, но на самом деле запись просто нуждалась в монтаже. Этого Баллантайну никто не объяснил, и он забросил опыты с видео, а поскольку рассказать почему, он не мог, миссис Доналдсон решила, что подтвердились ее догадки.

Она-то на записи получилась отлично, во всяком случае, по мнению доктора; впрочем, он смотрел на нее с большей симпатией, чем на всех остальных, к тому же, правду сказать, он ее слегка побаивался. Знай она об этом, возможно, и она бы относилась к доктору теплее, но они с Делией только и увидели, что игрушка, которой Баллантайн забавлялся всю предыдущую неделю, теперь в основном стояла на треноге и обозревала происходящее своим циклопьим глазом.

– И они еще говорят, что им средств мало выделяют,  – сказала Делия.

Дома же так и оставался нерешенным вопрос платы за комнату – жильцы задолжали уже за четыре недели. Сирил такого бы не потерпел, говорила себе она, впрочем, он вообще не стал бы пускать жильцов. С раздражением справиться не удавалось, и от этого она чувствовала себя унылой занудой. Однако твердо решила поднять этот вопрос.

Она не видела их несколько дней – видимо, оба старались не попадаться ей на глаза, но как-то вечером, придя из больницы, застала их на кухне – они ее будто поджидали.

Энди налил ей чаю. (Вот тут они безупречны, подумала она, отлично понимая, что Гвен отругала бы ее за наивность.)

– Что у вас было сегодня?  – спросила Лора.

– Очередная язва двенадцатиперстной кишки, однако сами знаете, кто посоветовал не исключать и грыжу пищевода. Ну и, естественно, изжога.

– Из-за стресса?  – спросила Лора.

– Вероятно,  – ответила миссис Доналдсон.  – Впрочем, последние исследования говорят о том, что причиной могут быть и бактерии.

– Точно,  – сказала Лора.  – Я как-то об этом забыла. Да, насчет денег.

– Мы должны за четыре недели,  – сообщил Энди.

– Неужели?  – сказала миссис Доналдсон.  – Дайте-ка вспомню.  – И она сделала вид, что считает.  – Да, четыре недели.

– За неделю у нас есть.  – Энди положил на стол конверт.  – Пока что мы не можем заплатить больше и хотели предложить как-то договориться по поводу остального. Мы могли бы что-нибудь сделать…  – Он устремил взгляд в чашку,  – …взамен.

– Вы так много для нас делаете,  – подхватила Лора.  – И мы хотели бы что-нибудь для вас сделать.

– Взамен,  – повторил Энди.

Миссис Доналдсон подумала о хозяйственных делах: уходу за садом, покраске, уборке. Здесь она в помощи не нуждалась – тем более взамен трехнедельной платы.

– Мы вчера вечером это обсудили,  – сказала Лора,  – и мне пришло в голову вот что: вы же работаете в больнице, показываете себя студентам. А не хотели бы вы…

– Чтобы мы показали что-то вам?  – закончил мысль Энди.  – Взамен.

Миссис Доналдсон поняла не сразу.

– Что показали?

Энди достал свой ежедневник.

– Когда мистер Доналдсон был жив,  – сказала миссис Доналдсон,  – это была наша с ним спальня.

– Она нам очень нравится,  – сказала Лора.

Дело было несколько вечеров спустя. Миссис Доналдсон только что с особой тщательностью задернула шторы – как по совершенно другой причине некогда задергивала шторы ее мать во время бомбежек.

Миссис Доналдсон еще не до конца осмыслила тот факт, что предложена была не помощь по хозяйству, а нечто более… более взрослое – то, к чему сейчас шли последние приготовления. Она вовсе не сгорала от нетерпения, однако не знала, как отказать молодым людям, не проявив при этом неблагодарности.

– Вы когда-нибудь видели, как другие занимаются любовью?  – спросила Лора.

– По правде говоря…  – Миссис Доналдсон сделала вид, что роется в памяти.  – …кажется, никогда.

– Отлично!  – воскликнула Лора.  – А мы беспокоились, будет ли вам это в новинку.

– Будет,  – сказала миссис Доналдсон.  – Конечно, будет.  – Впрочем, имейся у нее выбор, она, возможно, предпочла бы звонкую монету.  – Нет, я прежде ни в чем таком не участвовала.

– Мы тоже,  – призналась Лора.  – Естественно, мы делали это при других, ну, как это бывает на вечеринках. Но по предварительной договоренности – никогда. Не было ничего такого…

– Официального?  – подсказала миссис Доналдсон.

– Да, наверное.

– Официальным это и не будет,  – сказал Энди, появившийся в рубашке и трусах, с бутылкой воды в руке.  – Все будет очень неформально. Только не ожидайте от нас чего-то сверхъестественного. Все вполне обычно и естественно, никакой экзотики. В этом мы не мастаки, правда, Лол? Во всяком случае, пока что.

– Я полагаю,  – заявила Лора,  – что для этого у нас еще достаточно времени. Вы согласны?

– О да,  – сказала миссис Доналдсон.  – Время всему – свое.

– Так, а свечи-то, свечи!  – воскликнул Энди и вышел.

– Где бы вы хотели сесть?  – спросила Лора.

– Мне все равно,  – ответила миссис Доналдсон, которой все время хотелось набраться смелости и все это прекратить.  – Если вы не против, могу здесь.

Она присела на стул у изножья кровати.

– Если вам удобно, пожалуйста,  – сказала Лора, на которой вдруг не оказалось ни майки, ни лифчика. Миссис Доналдсон, увидев это, тут же стала рыться в сумочке – искать салфетку.

– У этого места один недостаток,  – заметила Лора.  – Отсюда вы почти ничего, кроме зада Энди, не увидите… Думаю, вам будет удобнее вот тут.  – Она показала на обитый тканью табурет у туалетного столика, за которым при жизни мужа миссис Доналдсон сидела каждый вечер, накладывая на лицо крем.

– Так вы будете видеть,  – сказала Лора,  – и его и меня, так сказать, во взаимодействии.

Она удалилась в ванную, оставив миссис Доналдсон сидеть у кровати. И тут у миссис Доналдсон сердце забилось так медленно и гулко, как не билось с юности. “Это жизнь”, – подумала она.

Пришел Энди с тремя свечами, которые он зажег и расставил в разных углах комнаты, одну, как молча отметила миссис Доналдсон, сунув в чашу, которую им с мужем подарили на свадьбу, но она ничего не сказала. Энди выключил свет.

– Так намного лучше,  – сказал он.

Он снял рубашку, в одних трусах улегся на кровать, подложив руки под голову.

– Это очень любезно с вашей стороны,  – сказала миссис Доналдсон, думая при этом о том, собираются ли они снять покрывало.

– Пустяки,  – ответил Энди.  – Мы все равно собирались этим заняться. Так что мы не только из-за вас.

Он покосился на свой плоский живот и на то, что скрывали узенькие плавки.

– На данный момент, увы, ничего не происходит. Проблем с этим у меня нет, но в последнее время так часто бывает. Надо подождать, пока пес почует зайчишку.

На этой фразе появилась Лора – по-прежнему без лифчика, но теперь еще и без трусиков. Собственно, совершенно обнаженная. Пока миссис Доналдсон сморкалась, Лора легла на кровать – на ту сторону, что была ближе к миссис Доналдсон.

– Вот, уже хорошо,  – сказал Энди и, приподняв задницу, снял с себя трусы.  – Видите, о чем я?

Миссис Доналдсон ласково улыбнулась новой детали мизансцены.

Лорина левая рука опустилась на правое бедро Энди.

– Поначалу мы немножко дурачимся,  – сказал Энди.