– Остаюсь. – И Амадей решительно плюнул на ладонь и протянул руку тетке Стафиде. – Уговор? Я работаю у вас, а вы меня кормите и научите варить похлебку.

– Уговор. – И она пожала руку мальчика. – Если не возражаешь, еще я тебя малость приодену, а то на твою одежонку смотреть страшно, того гляди на нитки распадется.

– Да и помыть его не помешает. – В кухню с охапкой хвороста вошел старик. – Нам и своих блох хватает, не тот случай, чтобы породу улучшать.

– Ну, про породу ты получше меня знаешь, – согласно кивнула хозяйка. – Знакомься, белыш. Это Горча, присмотрись к нему получше и потом не пялься, он этого не любит.

Амадей и без этого совета во все глаза смотрел на стоящего перед очагом старика – по тому словно на колеснице проехали, причем не один раз. Лицо перечеркивал шрам, глубокий и безобразный, вместо левого глаза темнела кожаная нашлепка повязки. Левой руки тоже не было, культя заканчивалась медной чашкой с крюком. При ходьбе Горча сильно хромал и подволакивал правую ногу. У него не хватало доброй половины зубов, зато на голове в преизбытке и в беспорядке бушевало море пепельных кудрей, без малейшего намека на лысину.

– Нагляделся? – буркнул старик.

– Кто это вас так украсил? – хорошим манерам на улице не обучали, и Амадей задал свой вопрос, нимало не стесняясь. Впрочем, он всегда знал, с кем можно говорить как со своим с самого начала, а с кем язык стоит придерживать. Горча, несмотря на отталкивающую внешность, сразу же вызвал у мальчика такое доверие, какого он еще никогда и ни к кому не испытывал.

– Война. – Ухмыльнулся Горча, сморщив лицо в отвратительной гримасе. – А ты вежливый мальчик, ничего не скажешь. Считай, один подзатыльник уже заработал. И это в первые минуты службы. Далеко пойдешь, белыш.

– Меня зовут Амадей… пожалуйста.

– Так-то лучше. Пойдем, покажу тебе наши угодья. Но сначала натаскай воды и поставь греться. Городскую грязь холодной водой не отмоешь.

Ночной дождь закончился, ветер поменялся, стал значительно холоднее. Под присмотром Горчи мальчик обошел весь постоялый двор: он оказался невелик, но толково и удобно устроен. На первом этаже – общая зала с камином и кухня, на втором – несколько крохотных отдельных спален и одна большая; в пристрое – конюшня, небольшой свинарник, курятник. Дровяной сарай и коптильня. Колодец. Смущало только одно – полное отсутствие постояльцев, о чем Амадей все так же открыто спросил Горчу.

– Ка Горча, а почему постояльцев нету ни одного?

– Беспокоишься, не вылетим ли мы в трубу? Этот двор уже полсотни лет стоит, простоит и еще столько же. Сейчас гнилые недели, сынок, ни ярмарок, ни праздников, погода дрянь – сам видишь. А вот через десяток дней в Гринстон прибудут корабли из Краглы, значит, у нас через неделю второй этаж под завязку набьется. Потом зимние праздники не за горами, люди потянутся кто в города, кто из городов. И так до гнилых недель по весне. А там лето придет, там и вовсе ни вздохнуть, ни охнуть будет. Осенью урожай на продажу пойдет, ярмарки, торги, всего не упомнишь. Так что тебе повезло, что ты именно сейчас заявился. В другое время не до тебя бы было.

– Это я уже понял. А как это место называется?

– Так вот же вывеска. – Горча указал на покачивающуюся на цепях доску с крупными, когда-то вызолоченными буквами.

Амадей понурился.

– А-а-а… ну, это поправимо. Учиться никогда не поздно. Сегодня же и начнем. – Горча потрепал Амадея по голове. – Бьюсь об заклад, ты парень способный. Не буду тебе говорить, сам прочитаешь, когда сможешь. Ну что, все посмотрел? Пойдем воду таскать, на тебе грязи полпуда, никак не меньше. Одним ведром точно не обойдешься.

Мытье Амадею понравилось, даже вылезать из деревянной бадьи не хотелось. За всю свою жизнь он всего несколько раз бывал в городских банях, о домашнем же купании и речи не шло; жена Сепия и сама мыться не любила, и других не заставляла. Бадья стояла в примыкающему к кухонной стене прачечному закутке, где помимо нее была печь с вмурованным в нее котлом для кипятка, несколько лоханей, корыто, вальки и стиральные доски. Пол был устлан тростником, пахло грубым мылом и сыростью.

Какое-то время Амадей развлекался тем, что опускался под воду с головой и пускал пузыри. Хорошенько отмокнув, он принялся отмываться. Волосы, которые Горча заранее подстриг ему здоровенными ножницами для лошадиных хвостов, мальчик тщательно промыл травяным настоем, изгоняющим насекомых. Жесткой щеткой постарался вычистить ногти. Он понимал, что попал в неплохое место и на зиму здесь точно стоит задержаться, даже если придется работать.

Окатившись ведерком уже остывшей воды, Амадей вылез из купальной бадьи, вытерся старой простыней и переоделся в хозяйскую одежду: наскоро подрубленные госпожой Стафидой рубаху, штаны, суконный жилет, нитяные чулки, столь уместные по случаю холодов, поношенные, но вполне годные башмаки почти по мерке. Еще ему полагалась теплая шерстяная куртка, ее Амадей оставил висеть на спинке стула. После мытья ему снова захотелось есть – перехваченная во время таскания воды в дом краюшка серого хлеба давно провалилась в бездну его живота.

– Ки Стафида, – Амадей сунул голову в дверь кухни, – какие будут ваши пожелания?

– Горча! – Всплеснула руками хозяйка. – Ты только глянь, никак к нам господин королевский паж пожаловал! А ну-ка, покажись, красавчик!

Амадей вошел и важно поклонился. Отмытый и приодетый, он выглядел совсем иначе, таким его никто и никогда не видел. Белые волосы, подстриженные на уровне плеч, белая кожа, не знающая ни румянца, ни загара, белые – не белесые, а именно белые – и густые брови и ресницы, тонкие светлые губы и темно-красные глаза, похожие на плавающие в молоке вишни. Лицо Амадея не отличалось детской пухлостью, скорее наоборот – чуть впалые щеки, высокие скулы и острый подбородок делали его старше годами. Наспех подогнанная одежда сидела на нем так, будто ее шили именно по его меркам, ловко и ладно.

– Будто снежное дитя из сказки, – покачал головой старик, сидевший у очага. – Что же дальше будет, сынок, когда ты избавишься от грязи невежества и нищеты?

– Ну-ну, не захваливай мальца раньше времени. – Стафида кивнула мальчику, приглашая сесть за стол. – Вот, давай поешь и принимайся за работу. Вылей воду из купальной лохани, да смотри, не выплескивай ее под дом! Потом натаскаешь воды для стирки, замочишь постельное белье в корыте, завтра прокипятишь его в котле, прополощешь в речке и развесишь на дворе. Купцы предпочитают спать на чистых простынях. Как закончишь с бельем, сходи в курятник, собери яйца и отнеси в погреб, и поосторожнее там! Потом найдешь Горчу, он тебе еще дела найдет, не сомневайся.

Амадей слушал хозяйку и не забывал кивать, уписывая в то же время за обе щеки вчерашнюю похлебку – казалось, она стала еще вкуснее и наваристее.

– Ты сказал, что отцовское ремесло тебе не по душе. – Госпожа Стафида вылила в миску Амадея еще один половник похлебки. – А кто твой отец?

– Старьевщик. – И мальчик принялся за добавку с не меньшим рвением.

Хозяйка и Горча переглянулись, старик покачал головой и скроил гримасу, означавшую что-то вроде «святая простота».

– Старьевщик… – Протянула Стафида. – Ты из Шэлота пришел, так ведь?

– Угу, – на более подробный ответ Амадей не раскошелился.

– Шэлот – большой город, и старьевщику, несомненно, найдется, чем заработать. Так почему ты, Амадей, вдруг стал лишним в доме своего отца?

Хозяйка впервые за все время назвала мальчика по имени.

Амадей с сожалением посмотрел на похлебку и оторвался от тарелки.

– Я не знаю, ки Стафида. – И он рассказал ей обо всем, произошедшим с ним прошлым вечером.

Его внимательно выслушали, не перебивая, и только Горча будто невзначай спросил:

– А в кого ты такой белый получился, сынок? В отца или в мать?

– Сам в себя, – отмахнулся мальчик. – У нас в семье все смуглые, кроме меня. Так вышло, отец говорил.

– И такое бывает, – невозмутимо откликнулся Горча, продолжая раскуривать трубку.

– И ты совсем не держишь обиды на своего старика? – спросила хозяйка, не удержавшись и погладив мальчика по белой голове.

– А за что? – пожал плечами Амадей. – Он никогда не обижал меня прежде. Не знаю, что на него нашло.

– Время покажет. – Горча выпустил клуб дыма и под хозяйкиным взглядом тщательно разогнал его рукой. – Ну что, сынок, наелся? Вот что я тебе скажу, Стафида, этот парень явно не из тех, кого выгодно нанимать за еду. – И старик засмеялся.

Амадей начисто выскреб тарелку, встал, поклонился хозяйке и отправился выполнять порученные ему дела.

Он стащил все грязные простыни в кучу на полу прачечной и принялся укладывать белье в огромное стиральное корыто, время от времени поливая его щелоком. Потом залил серо-белую груду водой и – зря он, что ли, подглядывал за прачками! – вытащив щипцами из печки заблаговременно положенный туда раскаленный камень, кинул его в корыто. Вода забурлила, вверх метнулось облачко пара, а у Амадея был наготове второй камень. Закончив с приготовлениями к завтрашней стирке, мальчик отправился в курятник. Собрать яйца в плетеную корзину оказалось нетрудно, гораздо сложнее было поймать курицу, воспользовавшуюся приоткрытой дверью – Амадей бегал за ней, пока ему не помог Живоглот – пес вышел из дома и рявкнул всего один раз. Этого оказалось достаточно, чтобы курица пулей метнулась на свое место.

– А где речка? – спросил мальчик у хозяйки, спустив корзину в погреб.

– Недалеко. Обойди холм слева, там старая роща и речка. Иди к Горче, он ждет тебя в коптильне.

Остаток дня Амадей провел вместе со стариком, потроша и нанизывая на веревку жирных селедок, которых потом развешивал над жаровнями с дымящимися опилками. После вечерней трапезы Горча принес из своего закутка самую настоящую книгу и с позволения хозяйки уселся с Амадеем все за тем же длинным кухонным столом.

– Небось гадаешь, откуда у старика солдата книга? – Горча осторожно раскрыл переплет. – У каждого свои трофеи, сынок. Ну, смотри.

И он, ведя заскорузлым, едва гнущимся указательным пальцем по строке, медленно – но отнюдь не запинаясь, – прочел:

 
Единый миг, урочный час и день, что был так светел,
И месяц, памятный навек, и благодатный год,
Благословляю я. Свою судьбу я встретил
В той, что одно страданье мне несет.
 

В хозяйстве Стафиды нашлись и грифельная доска с мелком, и вскоре она уже была исписана кособокими амадеевыми каракулями. Буквы в его исполнении кренились и завязывались в узлы, но упорства ему было не занимать, так что Горча был доволен своим учеником. Они сидели бы до полуночи, если бы хозяйка не погнала их спать. Комната Стафиды была позади кухни, Горча приютился в комнатушке между кухней и общей залой. Амадею выделили тюфяк и позволили расстелить его рядом с очагом, вчерашнее одеяло также осталось в его владении.

Все в доме утихло. Слабо потрескивая, теплились угольки в очаге, одинокая мышь осторожно пыталась добраться до хозяйских запасов. Последняя ночь осени выстудила мокрые подушки облаков, они подсохли, распушились и из них посыпался легкий белый пух – сначала еле-еле, потом все сильнее и сильнее. И во всем мире стало так тихо, как бывает только тогда, когда идет снег.