Усидеть на месте становилось уже невозможно. Вскоре пространство вокруг сцены оказалось заполнено танцующими; за столами остались только эльфы (впрочем, один из них вполне заметно притоптывал в такт, а второй подпевал) и те, кому бриареевы творения спеленали ноги.

– Что ты с ним сделала? – поинтересовался флюгер, подхватывая Вишу.

– Я попросила его спеть те песни, после которых его выгнали из консерватории Арзахеля. Мне про него братья рассказывали. – Виша вывернулась из рук флюгера и продолжила танцевать, почти вплотную прижавшись к недавно отвергнутому «подгузнику». Совсем ошалевший от такой невиданной милости брохус не знал, куда ему девать руки – туда, куда хотелось, он боялся… а над головой держать утомительно.

– А что ты ему посулила в награду? – не унимался альх-Хазред, наклоняясь к Више.

– Сказала, что… – ответ девушки утонул в грохоте – это, выполняя вишино пророчество, свалился под стол один из почитателей таланта Бриарея, свалился эффектно, прихватив с собой почти всю посуду со стола (хромированные металлические бокалы в сочетании с каменным полом составили неплохую конкуренцию музыке) и запутавшись ногами в стуле.

И в который раз Виша убедилась в том, что, попросив у мающегося от тоски мужчины чего-то артистично-неприличного, хулиганского, она оказалась в выигрыше. Музыканты вошли в раж и завели дремавшую публику «Мертвецкой» так, что мало не казалось даже им самим. Певец уже не перебирал лениво струны, а выдавал песни одна другой чуднее, швыряя в глотку кружки пенящегося грибного чая. От такой порции хмельного многие уже бы и первой строчки детской песенки не связали, но у него, судя по всему, была неплохая закалка. Он только утирал пот, градом катившийся по лбу, и продолжал петь. Его песни, которые Виша впервые услышала, придя в гости к братьям, когда те отмечали завершение своей первой вахты, были сегодня как нельзя кстати. Еще тогда она отметила для себя их особенность —при всей их вызывающей незамысловатости, какой-то подростковой наивной глумливости, они почти мгновенно завладевали вниманием слушателя и любое его настроение превращали в угодное себе, безбашенное и отвязное. Когда Више случалось засидеться сверх меры за скучными уроками, или серьезно с кем-то поссориться и начать терзаться угрызениями совести, она загружала в свой коммуникатор записи тех самых песен, героями которых были похотливые эльфы, пьяницы-гномы, сумасшедшие ученые и веселые шлюхи. И когда этот беспардонный карнавал, который вел за собой Маульташ по прозвищу Рот-Комод, накрывал ее с головой, она забывала обо всех печалях и неудачах. Так что сегодня это было то, что доктор прописал.

Ведь еще никогда Више не было так плохо.

Кроме глумливых песен, она еще очень любила танцы. Не сказать, чтобы очень уж умела танцевать, но в таких местах как «Мертвецкая» это не суть важно, да и не всегда кстати. Одна из вишиных сокурсниц закончила балетную школу в Арзахеле. И что? Осанка у нее, конечно, была что надо, шея не гнулась вообще, но как только дело касалось того, чтобы просто пойти и поплясать без претензий на аплодисменты, все ее мастерство тут же и заканчивалось. А Виша ничему такому специально не училась (если не считать пары месяцев, когда ее соседкой по квартире была стриптизерша – иногда она репетировала свои закидоны прямо в кухне и Виша частенько ей подражала), но вот ее умению радоваться можно было позавидовать. Поэтому сейчас, когда оглушенные алкоголем кошки перестали точить когти об ее душу, тоска взмыла до небес и обернулась развеселым отчаянием, танец оказался именно тем, что надо – возможностью выразить все, ни о чем не думая и ничего не боясь.

Виша танцевала так, что альх-Хазреду пришлось отпихивать от нее чересчур назойливых поклонников, хотя сам он, давший однажды слово не принимать во внимание подруг своих заказчиков (а Джесхет Ломар был одним из первых, поверивших в счастливую звезду пилота), с трудом удерживался от желания нарушить это незыблемое правило. Что касается Тойво, то он двигался уже в каком-то трансе, не отрывая от девушки горящих звериных глаз.

А Виша несомненно нарывалась. Альх-Хазреда она оставила в покое, но вот Тойво ее очарования доставалось даже с избытком. Руки его уже давно были именно там, где ему хотелось, и то крепко обнимали девушку, то гладили ее спину и бедра; Виша стянула с брохуса капюшон и расстегнула форменный комбинезон почти до пояса. И будто этого было мало, она доверчиво-бесстыдно раскрыла свое сознание, так что Тойво без труда мог прочесть ее менто. Как оказалось, они были настолько сильными, что прочел их не он один.

– Эй, малец, подвинься. Такая девочка не про тебя.

Бросив эти слова, один из брохусов резко оттолкнул Тойво и властно положил руку на плечо Виши.

– Ты ведь пойдешь со мной, Виша? – это прозвучало не вопросом. Брохус отдал приказ, как если бы девушка была деревцем, которому надо привить покладистый характер. – Ты пойдешь со мной.

Оглушенному алкоголем, уязвимому сознанию Виши этого хватило. Она потянулась к новому хозяину, прижалась к нему, улыбаясь и жмурясь как неразборчивая кошка. Она знала его – Гэлвин был одним из самых старых брохусов, ему было больше двадцати пяти. Возможно, именно это сделало его еще более неприятным, чем он был от природы; Гэлвин без зазрения совести пользовался своими способностями помимо вахт, не раз бывал уличен в нечестной игре и вымогательстве. Конечно, брохусы не просто высоко ценились в любом городе Обитаемого Мира, прямо сказать, они были бесценны и, как следствие, ни в чем не нуждались, имея все, что душе угодно: неслыханные заработки, прямой доступ в любые общественные заведения и здания, бесплатное и свободное перемещение на моргенштернах, третью долю в принесенном собирателями из Леса… Одним словом все, кроме человеческих чувств. Не то, чтобы существовали какие-то законы, запрещающие брохусам практиковать на людях; просто в самом Ордене это считалось настолько дурным тоном, что редко кому приходило в голову обращаться с себе подобными как с растениями. Так что если не считать нескольких стычек с озверевшими от гарнизонной скуки эльфами (надо сказать, остроухие брохусов ненавидели, как одну из причин, по которой не начиналась последняя битва, ожидаемая ими вот уже сотню лет) брохусы были мирными людьми.

Но в семье, как водится, не без урода; вот и Гэлвин был неприятным исключением. Шельмовал и вытягивал деньги он скорее от злобной тоски и желания напакостить. И хотя он отличался довольно приятной, гладкой наружностью, взгляд его светлых пустых глаз не согревал и не прикосновения не радовали, так что несколько раз он пытался добиться благосклонности девушек посредством менто-приказов. Может, на ком-то и срабатывало, но с Вишей брохусу явно не повезло. Когда он попытался пару месяцев назад заполучить ее здесь же, в «Мертвецкой», она ответила ему самым оскорбительным менто, какому только научили ее предусмотрительные братья, да еще и оплеуху отвесила. Так что сегодня Гэлвин получил заслуженный реванш.

Однако долгого торжества у него не получилось. Неизвестно, насколько серьезными были планы Тойво насчет Виши, но самолюбие его было не в отпуске и к всепрощению он наклонностей не имел.

– Положи на место. – Услышав это, альх-Хазред, несмотря на действительную серьезность случая, прыснул. – Не твое.

– Твое, что ли? – Гэлвин издевательски притянул к себе ничего не соображающую Вишу.

– И не мое. – Тойво стоял напротив Гэлвина, все еще в расстегнутом комбинезоне, тяжело дыша. – Это не вещь.

– Измельчала молодежь. – Гэлвин с издевательским сожалением покачал головой. – Дожились, в кабаке морали читаем. В мое время за такое…

Договорить он не успел, поскольку Тойво сделал именно то, что делали и в его время тоже – со всего размаху врезал Гэлвину в ухо. Уже через несколько секунд вокруг двух брохусов образовалась пустота.

Музыканты, почуяв неладное, стихли. Альх-Хазред, тихо проклиная свое решение зайти именно в «Мертвецкую», вытянул все еще ничего не соображающую Вишу из-под руки уже забывшего про нее Гэлвина и спрятал девушку себе за спину. А заглянувший в зал хозяин, привлеченный неожиданной тишиной, коротко сообщил самому себе:

– Как в воду глядела, – и, зайдя внутрь, поудобнее устроился за барной стойкой. Драка брохусов – такое случается реже, чем конец света.

Гэлвин вытер испарину со лба и оценивающе прищурился. Размышлял он недолго, и руками размахивать не стал – брохусу это было как-то не к лицу, его сила не в мышцах. Если им и случалось подраться, то не с помощью тумаков и оплеух.

Несведущему могло показаться со стороны, что противники просто стоят, глядя друг на друга пустыми глазами. А они прощупывали – причем делая это как можно более болезненно – сознание соперника, выискивая слабые места. Первым атаковал Гэлвин; его удар заставил Тойво пошатнуться и обхватить голову руками. Но уже через несколько секунд он ответил, и тоже неслабо. Публика на всякий случай отошла подальше, ибо словить сорвавшееся у дерущегося брохуса менто не улыбалось никому.

Пришедшая в себя Виша осторожно выглянула из-за спины пилота. Брохусы уже не обменивались ударами по очереди, ментальные атаки шли одна за другой, без перерыва. Поле агрессии окружало их подобно сфере, светящейся нехорошим, неровным светом; воздух в пределах этой сферы заметно вибрировал; а сами брохусы уже ничего вокруг не видели и не слышали. Они левитировали в полуметре от пола, то выгибаясь в жестоких судорогах – если удар противника оказывался особенно точным, то застывая в минутном напряжении, накапливая силы для атаки.

– Не понимаю… – как-то разочарованно протянул стоящий рядом с Вишей молодой брохус. – А! Вот оно!

В этот момент Гэлвину удалось пробить защиту соперника. Тойво упал на пол, словно сметенный ударной волной. Виша охнула и альх-Хазреду пришлось придержать ее на месте, чтобы эта дуреха не бросилась на помощь обиженному.

Тойво поднялся сам; пошатнулся, но устоял на ногах; его обычно беспокойные и веселые глаза, освещавшие некрасивое лицо, были прищурены, как у насмерть обозленного хищника. Гэлвин издевательски вздернул юношу в воздух, как тряпичную куклу, словно намереваясь повторить сладкий миг победы. Однако второго раза не получилось. Тойво, которому, судя по всему, надоело сдерживать себя, соединил ладони за головой, с усилием развел их – в его правой руке дрожал тугой жгут золотого света. Брохус размахнулся и хлестнул.

– Наконец-то, решился – откомментировал вишин сосед. – Не повезло Гэлвину. Тойво самый лучший в отряде карателей.

– Тойво?! – изумилась Виша.

– Ну да, – подтвердил брохус. – Поэтому и осторожничал. Хороший он парень, скромный. Не выпендривается, хотя мог бы. Ну все, Гэлвину можно бронировать больничную палату с мягкими стенами. Тойво ему сейчас внутричерепной салат сделает…

Но Тойво был действительно лучшим; наказывая, он не позволял себе распускаться, упиваясь собственными силами, держал в руках и себя, и свои смертоносные менто. Он не стал добивать упавшего противника, свернул золотой кнут и опустился на пол. Гэлвина оттащили подальше, уложили на обитый черной кожей диван у стены, кто-то сердобольный положил ему на лоб пакет колотого льда – и оставили приходить в себя, с дикой головной болью, поверженным самолюбием, но, по крайней мере, в здравом уме и твердой памяти. Могло быть гораздо хуже, разреши Тойво себе удар-другой действительно посильнее, из тех, что превращают воинов Леса в бессильно лепечущую луговую траву. До брохуса дошло, как же по-дурацки он выглядел… и его самочувствия это не улучшило.

А Тойво огляделся, нашел Вишу, поглядывающую на него с явным интересом, и протянул ей руку. А когда девушка подошла, с неожиданной хулиганской ухмылкой подхватил ее и подбросил. И не дал опуститься. Вообще-то, левитация не была непривычна Више, в Лесу эта способность не раз ее выручала. Так что она не стала визжать и махать руками. Девушка хлопнула в ладоши и кивнула музыкантам. Те только этого и ждали.

– Ну все, понеслось. – Сообщил Гиес Бриарею. – Ты посмотри, вся вахта зависла. А поутру ползком… летуны.

– Хороший вечер, Гиес, – отозвался бармен. – Все, как полагается: и драка, и музыка что надо, и разгул такой, что еще месяц вспоминать будем. Ты смотри, что творят…

А посмотреть было на что. Брохусы, позабыв про усталость трехнедельной вахты, танцевали то на полу, то под самым потолком, поднимаясь и опускаясь как сгустки разогретого воска в волшебном фонаре. Люди не отставали и даже эльфы – кто бы поверил! – присоединились к всеобщему веселью. Музыканты, честь им и хвала, не позволяли накалу страстей ослабеть, и певец, сознавая, что такой звездный час может не повториться никогда, спешил раздать все, что было накоплено, выстрадано, вышучено…

 
Посмейся надо мной. Я так нелеп,
Что хочется заплакать.
На склоне лет, в лохмотьях бед твой смех —
Не худшая заплата
Насмешки милой терпкий вкус
Мне тешит душу.
И клянусь – тобою преданный союз
Я не нарушу
Тебя любить – тяжелый квест:
Вранье, интриги…
Как только мне не надоест,
Шанс на успех не больше фиги
Кладу в приманку леденец
И ставлю сети.
Самонадеянный птенец, ты попадешься – и пипец…
За все ответишь!
 

Виша не очень хорошо помнила, как снова оказалась за барной стойкой. Кажется, это альх-Хазред отвел ее сюда, усадил и о чем-то попросил Бриарея. Во всяком случае, перед девушкой вскоре оказался бокал с ледяной водой. Отпив, Виша поперхнулась и почувствовала себя несказанно оскорбленной.

– Эй! Бриарей, ты издеваешься?! Ты бы мне еще молока налил!

– Виша, не вопи. Ты здесь не одна. Вот закончу с господином эльфом, и займусь тобой.

Бриарей сосредоточенно смешивал напиток, стараясь, чтобы цвет его был в точности как мундир эльфа. Добившись, наконец, невозможного сходства, он с вежливым поклоном подал бокал офицеру и повернулся к Више.

– Так, теперь ты. Крепче того, что у тебя уже есть, сегодня не получишь. Я бармен, а не убийца. Во всяком случае, не сейчас. – С этими словами Бриарей отошел на противоположный конец стойки, явно не желая продолжать беседу.

От такого афронта Виша даже дар речи потеряла; потом, пытаясь справиться с жаждой, выпила немного воды, но ее жажда была явно не того порядка, что утолялся этим напитком.

– Что, не помогает? – сочувственно осведомился эльф, откидывая за спину белоснежные, тяжелые, обрезанные на уровне лопаток волосы. В сине-голубом освещении блеснули серебряные, усыпанные алмазной крошкой цепочки, прошнуровавшие ушные раковины от мочек до острых кончиков, закрытых наконечниками.

– Не-а, – и Виша уныло посмотрела в свой бокал. – Не больше чем припарки покойнику.

– Может, мой вариант вам больше подойдет? – и, не глядя в ее сторону, эльф придвинул стакан с лиловым, даже на вид жутковатым питьем. – Не могу смотреть, как человеку мешают достичь предела падения.

– Любите наблюдать последствия? – поинтересовалась девушка, надолго припадая к стакану.

– И не только. Участвовать тоже. Благодарствую, – и эльф одним махом допил великодушно оставленную Вишей половину. – Я Иво.

– Я Виша. А приятеля вашего как зовут?

– Которого? – и эльф, сощурив серебристые глаза, оглянулся на того, что танцевал в глубине зала.

– Того, что рядом с вами, разумеется.

– Эээ… – Иво растерянно посмотрел в сторону. – Похоже, бармен был прав. Нас тут двое, вы и я.

– Ну да, и еще твой приятель, – лучезарно улыбнулась Виша, переходя на ты, что было несколько рискованно в общении с эльфами, все еще соблюдавшими определенные условности. – Он как хочет, а тебя я забираю потанцевать. Пошли? – она встала и протянула руку эльфу. А потом вдруг резко, без предупреждений наклонилась и очень нежно поцеловала его.

– Позор и неделя гауптвахты, – вставая, сам себе сообщил Иво, растягивая в довольной улыбке тонкие губы. – Как же я этого ждал… Идем, Виша.

Как оказалось, Иво был неплохим танцором, но вот левитация ему не давалась. Поэтому вскоре Виша без зазрения совести бросила его, но возвращаться к Тойво не стала, поскольку намерения брохуса становились все серьезнее и серьезнее. А вскоре и певец, оставив своих музыкантов играть одних, подошел к ней, чтобы потребовать обещанного в самом начале вечера. В результате Виша, уже плохо соображавшая, спряталась в единственном месте, куда эти трое не рискнули бы войти.

Здесь было тихо и довольно холодно; с потолка на витых шнурах свисали круглые белые лампы, в огромном, во всю стену, зеркале отражались темно-синие двери кабинок; один из кранов подтекал, и его мерное крап-крап отражалось эхом от хромированной раковины. Виша открыла воду, попыталась наклониться, чтобы охладить пылающий лоб, и потеряла равновесие.

Сидя под раковиной на черном каменном полу, сжимая голову руками, не давая ей расколоться на куски, девушка отчаянно пыталась понять – где она, что она здесь делает, давно ли и с какими последствиями… Хвала богам, она еще помнила, как ее зовут.

– Каким именно?

– Что?!.. – простонала Виша, с трудом поднимая голову на голос.

– Я спросила, каким богам ты воздаешь хвалу? – голос был дружелюбный и сочувственный.

– Какие боги, подруга?.. – Виша пыталась разглядеть спрашивавшую. Сквозь муть жуткого опьянения она смогла увидеть только то, что она невысокая, одета во что-то черное, кажется, светловолосая. – Кто здесь еще верит в богов?!..

– Это не важно. – Голос приблизился и Виша ощутила тонкий, горьковатый аромат весенних цветов. – Главное, что мы в вас еще верим. Давай-ка, поднимайся, а то отморозишь себе… центр тяжести. Давай руку…

Виша ухватилась за протянутую ей руку, со стоном выпрямилась и схватилась за раковину. Это оказалось непросто, потому что раковина отказывалась хвататься и норовила уплыть вдаль, двигаясь по какой-то тошнотворной кривой. Пол тоже вел себя не лучше, раскачиваясь и меняя цвет. На потолок Виша смотреть не решалась.

– Ну ты и надралась… – с уважением и сочувствием констатировала неизвестная. – Не уследил за тобой альх-Хазред. Куда теперь?

– Туда, – Виша махнула рукой в сторону кабинки. – И смой хорошенько, ладно?

– Ну уж нет, – тихо засмеялась светловолосая, – у меня другие планы. Давай так: обманутых тобой я беру на себя, а ты вместе с альх-Хазредом уходишь потихоньку. Фонтан на старом месте, окунись, глядишь и полегчает. Ну как, идет?

– А-а-а…

– Значит, идет. Ну, пошли.

Виша была настолько не в себе, что даже не поинтересовалась, откуда это незнакомка знает, как ее зовут. И – вот чудо! – стоило ей открыть дверь и шагнуть в зал, как мучившие ее тошнота, головокружение, головная боль исчезли, будто и не было у Виши в желудке бриареевых снадобий в совершенно непотребном сочетании. Несказанно обрадованная этим, она встряхнулась, как кошка после дождя, и как-то сразу передумала окунаться в фонтан. Вместо этого девушка направилась вглубь залы, покусывая в предвкушении губы.

– Я так и знала… – прошелестело еле слышно над ее ухом, и тихий смех просыпался девушке за шиворот. – Ну, держись…

Что произошло потом, сама Виша объяснить не смогла. Будто ее встряхнули и расправили как перчаточную куклу, и наполнили силой и легкостью; она осталась собой, Вишей из дома Вельда, с которой кто-то неведомый поделился так щедро, что девушка ощутила чужие способности как свои собственные. И не преминула ими воспользоваться. То, что она вытворяла в ту ночь в «Мертвецкой», вспоминали еще очень долго…

* * *