НЕМОРИС. ДЕНЬ 9

Ларн вжался осунувшимися плечами в холодную стену барака, наполовину обрушенного, со следами гари и копоти на обвалившихся стенах, на которых огнеметами расписались орки. От охватившего его страха, язык во рту пересох и намертво прилип к небу, не желая повиноваться своему владельцу.

«Они пришли за мной» – лихорадочно думал Ларн, ища в себе силы встать и убраться отсюда, как можно дальше, но так и не находя их. Его ссутулившиеся плечи вздрагивали каждый раз, когда он делал попытку оторвать их от стены здания, и оттого лишь вжимались в нее все сильнее. Так продолжалось до тех пор, пока группа людей во главе с инквизитором не прошла мимо барака, за которым Ларн прятался, и не свернула за очередное, наполовину разрушенное здание. Только тогда, предавший Свет Императора судорожно перевел дух, и с трудом повернул голову в ту сторону, куда ушел отряд инквизитора.

Предатель был уверен, что группа людей, прибывших в Неморис, пришла по его душу, и что навел ее «семижильный» кадет-комиссар. Его синюю шинель он узнал бы из тысячи. И, хотя Ларн не разглядел его лица, он не усомнился ни на мгновенье, кто скрывается под синим сукном кадетской шинели. «Семижильный». Это прозвище, данное им кадет-комиссару, плотно осело у бывшего гвардейца в голове.

«Вот тварь семижильная» – Стонал про себя Ларн со страхом, думая, что кадет-комиссар специально вернулся за ним, чтобы призвать предателя и дезертира к ответу. То, что, вместе с кадет-комиссаром, в Неморис прибыл инквизитор, лишь подтверждало догадки Ларна и усиливало его страх перед грядущим и неотвратимым наказанием. Голос разума, конечно, мог бы сказать, что израненный, потерявший много крови кадет, не смог бы сейчас, так бодро идти. Что он, вообще, не смог бы осилить расстояние от Немориса до Рэкума и обратно, без посторонней помощи. Что сам по себе, путь туда и обратно, занял бы больше времени. И, наконец, что ради поимки одного дезертира, в Неморис не отправился бы, лично, представитель Святой Инквизиции. Но все эти, и еще многие другие доводы, из тех, что мог бы предъявить Ларну его разум, были надежно похоронены под тягостной массой страха и охватившего его безумия, когда человеком начинает управлять паранойя погоняющая упряжкой маниакальных идей и фатальных предубеждений. Его разум, некогда способный мыслить, рассуждать и делать выводы, теперь был сломлен и раздавлен, под натиском разросшегося страха, постепенно поглощавшего Ларна кусочек за кусочком. Пожирающего его изнутри, и, от поглощения которого, невозможно было убежать или скрыться, а можно было лишь смирившись, принять неизбежное, и отдаться этому опустошающему душу, чувству, целиком, без остатка, растворившись в нем, окончательно.

До того, как Неморис был осквернен и уничтожен, в этом, теперь, почти полностью разрушенном здании, располагался пост блюстителей правопорядка. На это указывали, как частично сохранившиеся надписи на почерневших от выстрелов и запекшейся крови, стенах; так и тела тех, кто это здание защищал, облаченные в форму спец охраны шахтерского комплекса. Здание, казарменного типа, стало тем оплотом, в котором заперлись выжившие, когда стало очевидно, что зеленокожая орда одержала верх, и город перешел полностью, под контроль ксеносов. Но, в конечном счете. Пала и эта, последняя цитадель, разрушенная тяжелым ракетным оружием орков. Должно быть, даже после того, как массивные двери, ведущие в здание, были уничтожены направленным взрывом, то, что еще оставалось от правительственного строения, еще долго использовали в качестве мишени. Стены от выпущенных в них, снарядов, почернели и осыпались, а там, где остались стоять, были выкрошены выстрелами до половины, превратившись в тонкие, неровные полоски из камня, готовые вот-вот сломиться и обрушиться. Пол был завален камнями, арматурой и фрагментами тел. Медленно следуя по коридорам, официальным и подсобным помещениям, Алонсо Барро мысленно восстанавливал, произошедшие здесь кровавые события. Некоторые люди, что оказались в этом здании в свои последние часы, не дожидаясь жестокой развязки, покончили с собой. Их можно было назвать счастливчиками, по сравнению с теми, кто стал свидетелем окончательного прорыва орков, на последнюю захватываемую ими территорию обреченного города. Еще живые тела тех, кто был в последней из комнат, куда ворвались зеленокожие звери, были выволочены на улицу и разорваны, под улюлюканье дикой орды ксеносов. Энергетический след от ужаса потрошимых и свежуемых заживо людей, до сих пор витал над их изуродованными оборванными, со свисающими лохмотьями содранной кожи, телами.

Сопровождаемый своей небольшой свитой, Алонсо Барро, весь превратившийся в слух, взирал глазами своей души, разыскивая место, с которого все началось. Он почти слышал вопли терзаемых людей, улавливал тонкую вибрацию от слабого биения их сердец, и то, как они остановились, перестав отсчитывать удары. Видел орды беснующихся монстров, и то, как стекает горячая, дурманящая кровь по их оскаленным мордам, чувствовал истошный, непередаваемый словами ужас, разивший от того, кому уготовано было судьбой стать последним выжившим человеком в Неморисе. Но все это было не то, что разыскивал сейчас инквизитор. Закрыв глаза, и ведомый под руки Авелем и «Немым», псайкером из его свиты, Алонсо считывал варп-следы, чтобы разыскать «ту самую точку», тот момент, в котором произошел перелом, место обряда или жертвоприношения, где пролилась первая кровь, с которой начался тот обряд, результатом которого стало все то, что сейчас происходило на Ферро Сильва. Почтив минутной остановкой и скорбным молчанием тех, чьи жизни закончились так страшно, инквизитор двинулся дальше, по реке звуков, продолжая восстанавливать страшные картины последних минут Немориса. Повсюду были слышны отголоски предсмертных криков, воплей ужаса и отчаяния, и рев ликующих орков. Но Алонсо Барро, отвергая все это, продолжал исследовать мертвый город, шаг за шагом, каким-то невероятным чутьем, зная, что вскоре нащупает то, зачем он пришел сюда, в Неморис. Сейчас. Это было где-то здесь, совсем близко. Оно шевелилось, под плотным потоком звуков, омывающего его слух. Вот. Барро замер прислушиваясь, и напрягаясь так сильно, что он услышал слабеющее эхо собственных шагов. Стараясь не обращать внимания на ту какофонию из врап-следов, что царила вокруг, он сделал еще один шаг…

Едва различимый шепот коснулся его, обострившегося до предела, слуха. Это было, как, если бы он попытался разглядеть одинокую каплю, в нескончаемом ливне дождя, обрушившегося с небес на землю.

Шепот стал чуть различимее, превращаясь из стаккато одинокой капли. В тонкоголосое пение журчащей струйки. Алонсо ухватился за этот звук, и поплыл к нему, сквозь бушующие волны всех прочих звуков. Тихое журчание перешло в стройную мелодию горного ручья. Инквизитор напрягся еще сильнее, направляя всю свою волю, на то, чтобы услышать.

Теперь, сквозь музыку падающей воды, Алонсо Барро начал различать слова. Они звучали мягко и нежно, окутывая сознание тончайшим шелком покоя, и, в то же время, вгрызались в него, подобно тому, как впиваются в разрезаемую ими плоть, зубья цепного меча. Слова превратились в поток. Полноводной рекой они катились, образуя волны и перекаты, впадая в огромный океан.

И в этом океане, полном созвучий, как привычных уху, так и чуждых, ранящих сам слух, среди прочих, пронзающих разум слов, было одно, которое заставило инквизитора содрогнуться. Всего одно слово. Имя. Имя одного из четырех извечных врагов человечества.

Алонсо Барро открыл глаза, и понял, что бьется в конвульсиях на раскрошенном рокрите. Он попытался крикнуть, но вместо этого, из его горла вырвался сдавленный хрип. Потом, его вырвало желчью и наконец, Алонсо Барро потерял сознание под тяжестью, внезапно окруживших его криков, стонов и проклятий, среди которых, победным гимном возвышалось и кружило над всеми прочими звуками, имя бога перемен.

РЭКУМ. ДЕНЬ 9. ПОСЛЕ ЗАКАТА

Наступление началось, как и планировалось, на рассвете. Но лишь к середине дня гвардейским частям, при поддержке ополченцев из числа рабочих, удалось существенно продвинуться и отбросить орков назад, полностью освободив жилой сектор. И только, когда светило начало скатываться по небосклону в закат, защитникам Рэкума удалось плотно закрепиться на отвоеванных позициях. Теперь, день клонился к вечеру, и, тяжелый бой был, наконец, окончен. Серые сумерки захватили в свои плотные объятия, залитый кровью, стонущий Рэкум. Оставшиеся в живых орки укрылись на территории ремонтных цехов, в самом дальнем его краю, там, где строения были меньше всего, и располагались настолько близко друг к другу, что проходы между ними, напоминали старинные лабиринты, крайне извилистые и запутанные.

Карро Гвинеро открыл глаза и обнаружил себя лежащим между двумя крупными телами зеленокожих. У одного из орочьих тел, прямым попаданием из машинного орудия, была оторвана голова; у второго отсутствовали ноги, и был полностью раздроблен низ безобразного туловища. Отвратительная, густая кровь, растекаясь от разорванных тел, заливала все вокруг, в том числе, самого Гвинеро. Комиссар зашевелился, пытаясь подняться, и отвратительная жижа, начала скатываться с его одежды жирными, дурно пахнущими сгустками. Едва не поскользнувшись в этой хлюпающей массе, состоящей из крови и вывалившихся кишок, Гвинеро медленно встал на ноги, огляделся, и понял, насколько сильно у него кружится голова.

«Слабость» – подумал он, – «сейчас пройдет».

Он сделал несколько шагов, и понял, что хромает. Посмотрев вниз, комиссар обнаружил, что его нога, чуть ниже колена, вывернута под неестественным углом, будучи, по всей очевидности, сломанной. Однако не было ни крови, ни боли, и только непомерно раздувшаяся нога, так, что сапог стал казаться тесным, и доходящее до тошноты головокружение, указывали на сильное внутреннее кровотечение.

«Надо перетянуть», – подумал Гвинеро, и пошатнулся.

Перед глазами поплыли фиолетовые круги. Шум в голове усилился. Быстро, как только мог, он снял ремень и перетянул ногу чуть выше колена. Затем, мутным взглядом окунул недавнее поле боя, ища глазами «Командирку». Ее дымящийся остов чернел в нескольких метрах впереди, далеко или близко, Карро сказать не мог. Окружающая реальность плыла перед ним, то и дело меняя очертания, и у него ни как не получалось сосредоточиться. Он сделал несколько мучительно медленных шагов, с трудом подволакивая искалеченную ногу, и в абсолютной, неестественной тишине, как будто, кто-то совершенно лишил его слуха. Тишина била по ушам, и эти толчки горячими, глухими ударами разносились по голове, вызывая монотонную, изматывающую боль.

Конец ознакомительного фрагмента.