2
Чжоу
От идеального правления к периоду Сражающихся царств

После смерти первого правителя Чжоу государя У трон перешел к его молодому сыну, а регентом стал его брат, князь Чжоу. По общему мнению, правление Чжоу-гуна было временем такого мира и стабильности, что на протяжении более чем сорока лет не совершилось ни единого преступления. Потомственные знатные землевладельцы выражали свою покорность Чжоу при помощи обмена подарками и ритуальных церемоний. Это был первый золотой век в Китае, продлившийся примерно до 770 года до н. э., когда с северо-запада вторглись кочевые племена и вынудили правителей Чжоу бежать на восток, после чего сила и слава этого государства быстро пришли в упадок^[16].

Первая безмятежная эпоха Чжоу стала известна как Западная Чжоу. Вторая – Восточная Чжоу, которая делится на период Вёсен и Осеней (771–476 до н. э.) и период Сражающихся царств (475–221 до н. э.), – была временем жестокости и непостоянства. Некогда преданные правителям вассальные государства вступили в конфликт и с правителями Чжоу, и друг с другом, и конфликт этот становился все более ожесточенным. Более крупные государства поглощали более мелкие, пока их не осталось всего семь, и они яростно сражались между собой за гегемонию.

Во времена расцвета сфера влияния Чжоу распространялась на территории от реки Янцзы до северных степей

Наверное, нет ничего удивительного в том, что в эту эпоху появилась одна из самых известных в мире книг о военной стратегии – «Искусство войны» Сунь-цзы. 36 описанных в ней военных хитростей главным образом направлены на то, чтобы избежать боя:

Самая лучшая война – разбить замыслы противника; на следующем месте – разбить его союзы; на следующем месте – разбить его войска. Самое худшее – осаждать крепости. Поэтому тот, кто умеет вести войну, покоряет чужую армию не сражаясь; берет чужие крепости не осаждая; сокрушает чужое государство, не держа свое войско долго^[17] [1].

Эта эпоха была также весьма богата на философов, причем не только в Китае. На землях, расположенных к западу от Чжоу, молодой Сиддхартха Гаутама (ок. VI–V вв. до н. э.) обрел духовное прозрение, после которого его станут называть Буддой – Просветленным. В Малой Азии грек Фалес Милетский (ок. 624–548 до н. э.) изучал способы объяснить мир, не полагаясь на мифологию, и стал первым западным философом, за которым менее чем через столетие последовали Сократ, Платон и Аристотель. В Китае появился целый ряд мыслителей, которые влияли на образ мыслей и политику и в своей стране, и в других частях Азии, и продолжают делать это по сей день. Главным среди них был Конфуций.

Мудрый совет

Конфуций, или Кун-цзы («мастер Кун»), родился в 551 году до н. э. в Цюйфу, на территории сегодняшней провинции Шаньдун. Живя в эпоху хаоса и жестокости, он идеализировал время правления Чжоу-гуна. Он считал, что князь добился успехов благодаря вниманию к ритуалам и нравственности. Конфуций поощрял образованность и считал, что цзюнь-цзы 君子, образованный и культурный человек^[18], стоит на верхней ступеньке общественного устройства, а потому его долг – использовать свои знания, чтобы направлять своего господина. В те опасные времена Конфуций бесстрашно путешествовал, странствуя из одного места в другое в поисках правителя, которому мог бы служить, и излагая свои идеи об обществе и управлении им в беседах со своими талантливыми учениками. Считается, что он предлагал свои советы 72 разным правителям. Получив на короткое время пост министра в царстве Лу, где он родился, он раздражал других придворных тем, что упорно настаивал на незыблемости моральных устоев, и в конце концов они составили заговор, чтобы от него избавиться.

Конфуций называл преданность первейшей из добродетелей. Преданность подразумевала и то, что власти нужно говорить правду: «Можно ли щадить тех, кого любишь? Может ли преданность воздержаться от увещеваний?» [2] Идеал преданного, но требовательного «ученого-чиновника» сохранится, хотя на практике правители не всегда его приветствовали. Если преданность определяла взаимоотношения в публичной сфере, то сыновья почтительность – уважение и послушание по отношению к родителям – была ее аналогом в частной жизни. Идея «поклонения предкам», которая в самой простой форме выражалась в виде поклона табличкам, на которых были написаны имена предков-мужчин, появилась еще до Конфуция, хотя связанные с ней ритуалы прочно ассоциируются с его учениями.

Конфуций считал, что если каждый человек в обществе знает свое место, если женщины уважают и слушаются мужей, сыновья – отцов, а мужчины – своего князя, то дела в семье, обществе и государстве непременно будут идти хорошо. Тем, кто занимал более высокое положение, было нелегко: «Обращение с женщинами и мелкой сошкой представляет особую трудность: поведи себя дружелюбно – и они становятся фамильярны; отдались – и они оскорбятся» [3].

Еще одним принципом Конфуция была «золотая середина», чжун юн 中庸 – умеренность во всем. Когда ему рассказали, что один вельможа трижды думает, прежде чем действовать, Конфуций сказал, что подумать дважды было бы достаточно. Он с неодобрением относился к вульгарной демонстрации богатства, считая ее неприятной и подрывающей устои общества чертой. Он также был в некотором смысле реалистом: «Я никогда не встречал мужчину, который любил бы добродетель так же сильно, как секс» [4].

Конфуций полагал, что обряды и церемонии подкрепляют нравоучения, и ввел их в повседневную жизнь. Когда его ученик Цзыгун спросил, следует ли по некоему поводу принести в жертву овцу, Конфуций ответил: «Тебе милее овца, а мне милее церемония» [5].

Для Конфуция не было ничего слишком мелкого или незначительного – он высказывал свое мнение обо всем. Он предписывал правильную длину мужского ночного одеяния (до колена); не одобрял бесед за едой и в постели; считал, что красный и фиолетовый цвета не подходят для домашней одежды; убеждал людей расправлять циновки, прежде чем сесть на них. Музыка не должна возбуждать плотские или иные желания; она должна оказывать поддержку при поклонении богам или восхвалении хороших правителей.

Согласно одной из апокрифических историй, Конфуций и его ученики как-то разбрелись в разные стороны в незнакомом городе. Ученики стали искать его, и один из местных жителей сообщил им, что он видел мужчину, «подавленного, словно бродячий бездомный пес» [6]. Эта подсказка привела учеников к их учителю. Когда они рассказали Конфуцию, как его описал местный житель, тот согласился, что описание вышло подходящее. Эта часто пересказываемая история заставила Лю Сяобо (1955–2017) – культуролога, ставшего затем демократическим активистом (а потом и нобелевским лауреатом), цинично заметить: «Если бы он нашел правителя, пожелавшего взять его на службу, то бродячий пес превратился бы в сторожевого» [7].

После смерти Конфуция в 479 году до н. э. два поколения его учеников собирали его афоризмы в «Аналекты» (Лунь-юй), которые считаются одним из основополагающих текстов китайской цивилизации. Как пишет ученый-переводчик Пьер Рикманс (писательский псевдоним Симон Лейс), «ни одна книга за всю мировую историю не оказывала столь долгого и сильного влияния на такое большое количество людей, как этот небольшой томик» [8].

Мэн-цзы (ок. 372–289 до н. э.) был видным последователем Конфуция. Он обозначил четыре ключевые добродетели, каждая из которых связана с эмоциональным качеством: благожелательность с сочувствием, праведность с презрением, благопристойность с уважением, мудрость с порицанием. Он считал, что каждый человек рождается с этими качествами, но должен сознательно их культивировать. Он также утверждал, что в человеческой природе заложено желание алкоголя, еды и секса.

Мэн-цзы сыграл значительную роль в разработке и популяризации возникшей ранее идеи Небесного мандата, тяньмин 天命, согласно которой император, или Сын Неба, тяньцзы 天子, обладает полубожественным правом руководить государством. Мэн-цзы описывал политику как циклическую смену «порядка и хаоса». Если император терял свой мандат по причине безнравственного поведения или некомпетентности, восстания и смена династии считались оправданными: «Когда князь относится к министрам как к своим рукам и ногам, министры считают его своим животом и сердцем; когда он относится к ним как к лошадям и собакам, они считают его обычным человеком; когда же он относится к ним как к земле и траве, они считают его вором и врагом» [9]. Конфуций говорил, что для цзюнь-цзы позорно служить плохому правителю. Мэн-цзы пошел еще дальше: как наказывают грабителя или бандита, так же следует убить и заблудшего тирана [10].

Другие учения

Еще один влиятельный философ, Мо-цзы, жил примерно в то же время, что и Мэн-цзы. Мо-цзы не терпел демонстрации богатства и замысловатых ритуалов; он выступал за эгалитарное пацифистское общество, одухотворенное вселенской любовью. Мало кто из правителей проникался его идеями, хотя многие люди рассуждают о том, насколько иначе все могло бы сложиться, если бы они это сделали.

Лао-цзы, «мудрый старец», считал, что при идеальном правлении люди даже не осознают, что у них есть государь: «Когда его задачи выполнены и его работа завершена, все люди говорят: “Мы сделали это сами”» [11]. Лао-цзы приписывают авторство афористичного мистического трактата «Дао дэ Цзин» – основополагающего источника философии, а позднее и религии даосизма. Слово дао 道 означает «тропа» в прямом и переносном смысле. Его часто переводят как «путь». Оно также может означать глагол «говорить». Первая строка «Дао дэ Цзин» использует это слово в обоих смыслах: «Путь (дао), который можно выразить словами (дао), не является вечным путем (дао)». Даосизм советует плыть по курсу, заданному природой. Призыв звезды боевых искусств Брюса Ли «быть водой» отдает дань уважения Лао-цзы, который писал:

Вода мягко течет своим путем, огибая любые препятствия, она избегает высот, опускается вглубь, изгибается и поворачивает, наполняет и льется, принимает форму Круга и Квадрата, Большого и Малого, вливается в ручьи и реки, разглаживает Поверхность вещей, принимает в себя любую грязь, содержит в себе золото, гасит огонь, несет Жизнь растениям и деревьям, смягчает и увлажняет почву, приносит Благо мириадам вещей, никогда не борется, всегда опускается вниз, всегда ниже Всего под Небесами, в высшей степени мягкая и нежная [12].

«Дорога в тысячу ли^[19] начинается с одного шага» – возможно, это самая знаменитая фраза из «Дао дэ Цзин».

Нам очень мало известно о жизни Лао-цзы. Мы даже не знаем, когда именно он жил. Древнейший экземпляр текста «Дао дэ Цзин» датируется приблизительно 300 годом до н. э. Текст трактата написан на бамбуковых планках, поэтому невозможно точно сказать, в каком именно порядке его следует читать. Лао-цзы во многом остается таинственной фигурой, как это шутливо описал в своем стихотворении поэт Бо Цзюйи, живший больше чем на тысячу лет позже [13]:

 
«Кто говорит – ничего не знает,
Знающий – тот молчит».
Эти слова – от людей я слышал —
Лао-цзы сам сказал.
 
 
Но если так, и философ Лао
Именно тот, кто знал, —
Как получилось, что он составил
Книгу в пять тысяч слов?^[20]
 

Чжуан-цзы, самый известный после Лао-цзы даосский мыслитель, жил примерно в IV веке до н. э. Он иллюстрировал трудные для понимания идеи трактата «Дао дэ Цзин» остроумными притчами и увлекательными историями. Одна из самых известных историй Чжуан-цзы – та, где рассказывается о сне, в котором он был бабочкой. Проснувшись, он понял, что он – человек, которому приснилось, что он бабочка. Но затем он подумал: а что, если он бабочка, которой приснилось, что она человек, которому приснилось, что он бабочка? Разве можно узнать это точно?

Причудливая история о сне бабочки типична для Чжуан-цзы, который использовал притчи, чтобы разъяснить идеи даосизма о трансформации, непостоянстве, восприятии и реальности

Чжуан-цзы – источник многочисленных апокрифических историй о встречах Конфуция и Лао-цзы. В одной такой истории Конфуцию, желавшему изложить свои идеи правителям некоего царства, понадобилось каким-то образом попасть ко двору. Он обратился к Лао-цзы, который в этой истории был ушедшим на покой хранителем дворцовой библиотеки. Конфуций долго и обстоятельно излагал свои идеи, и Лао-цзы стал терять терпение.

– Расскажи мне все это в двух словах, – сказал он.

– Добродетельность и долг, – ответил Конфуций.

Лао-цзы ответил, что если человечеству присуща добродетельность, то людям нужно лишь обратиться внутрь и следовать своей природе: «Лебедю не нужно ежедневное омовение, чтобы оставаться белым; ворону не нужно каждый день купаться в чернилах, чтобы оставаться черным» [14].

Последователи конфуцианства были одержимы правильным образом действий в любой ситуации, даосизм же проповедовал у-вей 無為, «недеяние», – нужно течь, как течет вода в природе. Последователи Конфуция страстно желали служить правителю; даосы славились тем, что не интересовались участием в управлении. Приверженцы даосизма создали разнообразные ритуалы и тренировки: от медитации, алхимии и лечения энергией до поисков бессмертия через сексуальные практики (такие, как мужское воздержание от эякуляции) и употребление различных снадобий; они на протяжении тысячелетий раздражали добропорядочных конфуцианцев.

Однако два этих философских течения были едины в почитании древнего и таинственного текста, предназначенного для предсказаний, – «И Цзин», или «Книги Перемен». «И Цзин» состоит из 64 гексаграмм, представляющих собой все возможные сочетания сплошных (ян) и прерывистых (инь) линий, сгруппированных по шесть. Как и «Дао дэ Цзин», «Книга Перемен» возникла в виде сшитых в свитки бамбуковых планок. Автор ее неизвестен. Переводчик Джон Минфорд называет ее «самой странной и необъяснимой частью [китайского] религиозного канона… столпом государственной идеологии, и в то же время искусным и мощным средством распространения широкого спектра неортодоксальных идей». Он объясняет ее положение «книги высшей мудрости» в Китае тем, что «центральные понятия “И Цзин” – инь и ян, Дао, Добрая Воля и Самосовершенствование – занимали практически всех китайских мыслителей вплоть до ХХ века» [15].

Инь и ян – космическое двуединство противоположных, но дополняющих друг друга взаимозависимых сил, которые ассоциируются с понятиями мужского и женского, – занимают центральное место в мистической мысли Китая

Еще один выдающийся мыслитель эпохи Сражающихся царств, Хань Фэй (280–233 до н. э.), написал первый известный комментарий к «Дао дэ Цзин». Он также впервые упоминает палочки для еды, отмечая, что правитель династии Шан использовал палочки из слоновой кости. Хань Фэй был выдающимся легистом. Он считал, что бесполезно править, подавая пример высокой морали, за что выступал Конфуций. Добро и зло принимали ту форму, которой желал правитель. Конфуций считал, что законы лишь поощряют людей придумывать способы их обойти. Хань Фэй же полагал, что законы – это основа эффективного правления. Он предложил систему взаимного наблюдения и режим, который вознаграждал желательное поведение и наказывал нежелательное в соответствии с установленными правителем стандартами: «Цель награды – поощрение, цель наказаний – предотвращение» [16]. Современная писательница Чжа Цзяньин говорит о выдержавших проверку временем идеях Хань Фэя: «Если в искусстве управления империей в китайском стиле конфуцианство представляет собой внешнюю оболочку, то легизм – это его внутренняя суть. Выражаясь более прямо, это неизменное сердце тьмы китайского государства» [17].