21

Казалось, сон длился целую вечность. Никакие воспоминания не тяготили его, но первая же попытка пошевелиться напомнила, где он: спину стянуло коркой, всё чесалось и зудило, руки и ноги затекли.

– Проснулся, голубчик? – прощебетала Живьяра, – жар-то отступил, теперь быстро на поправку пойдёшь. Дней через пять уже сидеть будешь, может, и вставать даже.

– Пять дней? – разочарованно переспросил Влаксан.

– А ты что, куда торопишься, милок? – удивилась Живьяра, – накось лучше, выпей бульона. А то совсем отощал за четыре дня.

– Сколько? – снова удивился Влаксан.

– Четыре дня тут лежишь. Ничего не ел, только отвара сонного выпил в прошлый раз и всё. А где же силы брать? Давай-ка я тебя чуток придвину к краю, да помогу, – запричитала старушка, ловко подтягивая его за перину к краю лавки.

Она поднесла к его губам кружку густого мясного бульона:

– Пей-пей. Иначе до зимы тут пролежишь. Тебе оно надо? А что же думал? Палач у нас знает толк в наказаниях. Он и отвары сам готовит, плети сам вымачивает. А уж силы точно не жалеет. Пожалуй, никто и не любил Брониимира покойного, кроме него.

– Я бы не был уверен, – поправил Влаксан.

– И то верно, – улыбнулась Живьяра, – не лучший князь был Брониимир. Не сильно по нём и народ горюет. Награй бы опять войной на нас не вышел. Только жить как люди стали. За десять лет-то хоть привыкли к жизни.

– Любовслав не выйдет, – успокоил её Влаксан. – Может, данью обложит, может быть ещё чего придумает, напервой гонцов пришлёт.

– А ты откуда знаешь князя-то награйского?

– Я из Награя. Помню, что народ говорил про сыновей Даромира: старший злой да беспощадный, а младший добрый да мудрый – достойный сын отца. В Награе каждый желал Любослава в князья.

– Тогда оно и лучше, – кивнула Живьяра, – ты пей-пей. В Награе, говоришь, родился. А я вот далеко… Повезло нашей Брониимире, что здесь порядки другие. У нас в Гвенешском княжестве, коли у бабы муж умер, то и нет дела никому: есть сын или нет – должна уйти вместе с мужем, ежели не в бою он свой конец нашёл. Иначе ему дороги в вечность не найти. Только свет её женской души может открыть ему врата Чертогов Вечности. А здесь – благодать! Коли сына родила, то, считай, и откупилась. Духи тут добры, дал сыну жизнь, то и примут тебя в Чертоги свои.

– Это где же так сурово? – удивился Влаксан.

Он раньше не задумывался, что в мире могут быть разные законы Духов.

Живьяра отставила чарку, и, поправляя перину, произнесла:

– В средних землях, где нет гор, только леса, поля да небольшие холмы. Реки там не такие бурные, и духи гор там бессильны, зато правят духи леса… недалеко от Гвенеша.

– Что же ты ушла? – спросил Влаксан.

– Не хотелось замуж выходить, да и любопытно было мир поглядеть. Был ещё Живьяр мой жив, мы с ним весь мир до Сивых земель прошли. А потом Яроша разбили под Награем, сильно побили его войско. Так я и осталась на службе при княжьем дворе.

– Ты была в Сивых землях? – спросил Влаксан.

– Милок, я больше ста лет живу, где только ни была. И в Сивых землях, и в Арградоне с Лардером, и в Гвенеше… Весь свет обошла, – вспоминала Живьяра, убирая тряпицу со спины Влаксана.

Новая примочка прожгла спину, но то ли сегодня примочка была другая, то ли действительно ему стало намного лучше. Боль была терпимой.

– Вот и молодец! Вот и чудесно, – мурлыкала старушка, заботливо укрывая его.

За дверью послышался резвый громкий топот. Дверь распахнулась и в комнату вбежала Дарёнка:

– Тётушка Живьяра, тебя княгиня видеть желает! – выпалила она.

Старушка быстро встала и, продолжая что-то тараторить себе под нос, торопливо вышла.

Дарёнка села на её место, и, подперев ладонями лицо, беззастенчиво уставилась на Волка.

– А что у тебя с ухом? – спросила она, – указывая на его оборванный хрящ.

– На охоте потерял.

– Это как же? На лице следов нет, только на шее чуток.

– Не там смотришь, – мягко ответил Волк. Наивная простота и улыбка этой девчонки обезоруживает. – Сзади. За волосами не видать.

– Потому ты такую косу отрастил? Умно! – засмеялась Дарёнка. – Я вот думала, что не очнёшься. Честно, думала, так и помрёшь. А тётушка сказала, что выходит. И действительно выходила! Вот, видят духи! Ой! А слыхал, что говорят? Княжича холодные ведьмы унесли!

– А есть ещё сонный отвар? – перебил Влаксан.

Дарёнка смущённо покраснела:

– Да-да. Тётушка не велела докучать тебе, а я, как всегда. Вот, держи!

Девчушка быстро налила отвар в чарку и поднесла Влаксану:

– Действительно, поспи-ка лучше. Так и на поправку быстрее пойдёшь и скучно не будет.

22

Боль отпускала, примочки с каждым днём становились всё безболезненнее, а смешная, вечно щебечущая Дарёнка скрашивала пустоту бесполезных дней. Ещё с десяток дней Живьяра не позволяла вставать даже по нужде. Только лежать на спине. А то вдруг зашла с утра и объявила:

– Просыпайся, милок. Велено банщика позвать. Чтоб тебя чуток омыть.

Следом за старухой важно вошёл приземистый короткостриженный мужичок. В руках у него была банная шайка и небольшой свёрток.

– Девка, метнись до колодца, – велел он Дарёнке. – Дожили! Всю жизнь князей стриг да парил, докатились до псаря!

– Ты бы языком-то не трепал! – хлестнула его тряпкой Живьяра, – чай, не я тебе сюда идти велела. Княгини указ.

– Тоже время! – пуще того заворчал банщик, – Баба во главе…

– Язык-то прикуси, – завелась Живьяра, – Брониимира – княжна гратская по крови! Княгиня по праву и по мужу! Ярош нам её взамен себя оставил, не отослал в другие земли.

Банщик продолжал недовольно бубнить, раскладывая на сундуке острые ножи, бритвы и гребни. Он глянул на Волка:

– Космы-то отрастил, а когда последний раз чесал их? Блох поди развёл!

– Чистый он! Коли б завшивел, я всё равно вытравила бы! – огрызнулась Живьяра.

– Ты, старая, бы лучше помогла мне. Дай тряпку, да придержи его.

Банщик ловко скинул с Волка покрывало, стал двигать его к краю.

– Скажи-ка, старая, а сесть он сможет?

– Да, поди сможет. Только осторожно, чтоб опять спина не разошлась.

Волк опёрся на руки и почувствовал, как, словно сухая земля, трескается на спине корка затянувшейся раны.

– Ты осторожнее, милок, – запричитала Живьяра, – Я дюжину ночей тебя латала, чтоб всё пошустрее зажило, не торопись. Сейчас мы вместе.

Банщик со старухой аккуратно, словно хрупкое яйцо, усадили его. Только сейчас Волк заметил, что совершенно голый. Ноги его похудели, стали похожи на две кривые палки.

– Я принесла, – вбежала в комнату Дарёнка и замерла на пороге. – Ох! – она отпустила вёдра и зажала руками глаза, – Срамота-то какая!

– Иди-иди! Стыдливая! – замахал на неё руками банщик. – Только воду расплескала. Хорошо, хоть вёдра не опрокинула.

Живьяра плотно затворила дверь и опрокинула в шайку ведро воды. Банщик налил туда свои настои:

– Сейчас мы тебя отмоем, краше боярина будешь! Никто и не скажет, что псарь! – засмеялся мужик.

Он старательно и долго отирал Волку тело, потом натёр его пахучей мазью, чтоб дольше не пачкался, и принялся за волосы. Голову банщик отмывал долго. Прядь за прядью он вычёсывал длинный хвост, затем размачивал настоем, поливал водой.

– Отрастил-то себе космы, не хуже девицы! – причитал банщик, вычёсывая колтуны. – Может, обрежем их? Что же, косу-то носить.

– Нет, – резко ответил Волк.

– А-а во-он оно что! – протянул банщик, собрав волосы в охапку.

Мужик с любопытством рассматривал его затылок и шею.

– Это кто же тебя так подрал? – спросил он, закончив с волосами.

– Горный кот. Отроком на охоте недоглядел.

– Охотник стал быть… – пожал плечами мужик, отходя к сундуку. – Что ж, охотник. Давай бороду оскоблю.

С лицом банщик разобрался быстро. Он ловко снимал щетину. Сделав пять взмахов бритвой объявил:

– Готово. Где там старая? Смотри на своего псаря.

Живьяра, задремавшая на сундуке, ещё, когда банщик намывал Влаксану спину, резво подскочила.

– Ой! Ну, жених! Хоть сейчас сватать! Молодец, мужик! Не зря тебя князь жаловал!

– Князь никого не жаловал, – проворчал банщик, быстро сворачивая свои инструменты и подхватив полную шайку, пошёл на выход.

Живьяра затворила за ним дверь, достала из сундука чистую рубаху и быстро накинула на Волка.

– Ну, всё! Теперь совсем хорош! Надо бы княгине доложить.

– Чего это она мне банщика заслала? – спросил Влаксан, помогая старухе надеть на него штаны.

– Откуда же мне знать. Брониимира всегда добра, хорошо воспитана и благодарна. Я её с рождения знаю. Ты ей жизнь спас, она того не забудет, – отвечала Живьяра, тряпкой собирая с пола стриженные волосы и воду, – Коли голова не кружится, то посиди чуток. Сейчас Дарёнку кликну.

Наспех прибрав комнату, старуха вышла за дверь. Влаксан огляделся: комната небольшая, с просторной лавкой, выставленной на середину, и парой скамеек вдоль стен. Жухлые пуки трав висели вдоль стен. Единственное окно плотно крыто ставнями, под ним большой сундук, по углам расставлены высокие напольные светцы с лучинами. Так сразу и не разберёшь, в какой именно избе эта клетушка.

Дверь тихо отворилась, и в комнату вошла вовсе не Дарёнка, а княгиня. Хоть половина лица ещё была зеленоватой от старого синяка, и через нос пролегла чёрно-синяя полоса, щёки её розовели румянцем, а взгляд не таил затравленного страха.

– Тебе уже лучше, Волчий сын?

– Как видишь, государыня, – кивнул Влаксан.

Брониимира улыбнулась.

– Надеюсь, скоро ты совсем выздоровеешь и сможешь вернуться к работе, – едва улыбнулась она.

– А что псарни…

– Псарни больше не твоя забота. Для тебя найдётся более достойное место при дворе.

– Более достойное? Прошу простить, государыня, но никак в толк не возьму: на кой тебе сдался простой псарь? Откуда столько внимания ко мне? – волк смотрел ей прямо в глаза.

Она словно оживала, с лица ушёл застывший страх. Прозрачно-серые, как чистая каменистая река, глаза излучали девичью весёлость и интерес:

– Мой отец был достойным человеком, – произнесла Брониимира, – он учил меня, что каждый достоин своего правителя. Правитель же должен оправдать доверие людей. Уважать каждого подданного, заботиться о нём, только тогда княжество будет процветать.

Всё-таки прав был Птах, княгиня хороша: нежный голос, мягкая улыбка, длинные ресницы… было в ней и что-то ещё, что отличало от других девок: прямая спина, нежные руки, умение держать себя так, что сразу видно – не простая баба.

– Почему ты так смотришь? – спросила она, – Я говорю странные вещи?

Волк коснулся её руки, нежной и мягкой, словно нежный лепесток.

– Я всё же удивляюсь, как княгиня может переживать за простого мужика с псарни.

Брониимира напряглась, точно остолбенела и густо покраснела, однако руку не одёрнула:

– Не каждый простой мужик отважится на такой поступок. Я уважаю в тебе силу, храбрость и решительность. Качества, которые должны быть присущи каждому достойному человеку, но не каждый ими обладает.

Княгиня сидела так близко, и искренне отвечала на его вопросы, не понимая, что он пытается угадать между слов.

– А что на счёт дерзости? – спросил Волк.

Не дожидаясь ответа, он крепче сжал её ладонь, другой рукой обнял, и, прикрыв глаза, осторожно поцеловал.

Ни одно вино не пьянило так, как её горячие нежные губы. Всего мгновение торжества и радости, и это мгновение стоило риска.

Волк открыл глаза и увидел её опущенные густые, тёмные ресницы прямо у своего лица.

Отвесив ему звонкую пощёчину, Брониимира поднялась с лавки:

– Знай своё место, псарь! – делано холодно произнесла она.

Несмотря на то, что голос её дрожал, движения были точны и сдержанны. Она смерила его строгим взглядом и вышла из комнаты.

Волк самодовольно улыбнулся. Всё же он понял верно. Конечно, псарь – не ровня князьям, но, когда бы ему мешали правила. Половина лица пылала от крепкой княжеской руки, но сердце отплясывало в груди «Лихую».