Истен потерял великую королеву, а мы с Кайлом важного человека.
Кано взошел на престол слишком молодым и неподготовленным. Союз с Алианой был финансово выгодным для Истена. Но и без этого мама вложила в королевство свою душу. Пока отец это допускал, она была открыта для простых людей и создавала условия для их стабильной и безопасной жизни. Никогда не была поглощена этим настолько, чтобы забыть о своих детях-двойняшках. Мы были счастливые дети.
Мама быстро шла на поправку после болезни, но через время также быстро ушла из жизни. Меня душит гнев, обращенный на отца. Ни капли искренней жалости и печали в его глазах. Он всегда был равнодушен ко мне и маме, но ведь хоть какая-то привязанность должна была существовать?
Принимая бесконечные соболезнования, я прошла к выходу, прочь из этого зала с толпой страдающих лиц. Пройдет максимум два дня, и они снова вернутся к своим заботам. К отцу выстроилась очередь, и он участливо всех выслушивал, принимал объятья и практически каждому произносил одни и те же фразы: «спасибо», «да, это все неожиданно», «дети потрясены, конечно», «да, она была хорошей королевой».
Я закатила глаза и выбежала в коридор. От серых стен никогда не веяло позитивом, еще и погода отвратна. Я одернула высокий воротник черного платья, но так и не смогла избавиться от давящего чувства.
Ее больше нет. Та, единственная от кого я получала любовь и тепло. Благодаря ей, я все еще живу и нахожу силы бороться за каждый новый день. Возможно, скоро отец найдет способ избавиться от меня или использовать на благо своих амбиций. Но мама учила меня не поддаваться влиянию других. Идти своей дорогой, что она мягко указала.
Я судорожно вдохнула, а на выдохе покатились слезы. Вообще, я часто плачу. В основном от причиненной боли другим, пусть даже незнакомых людей. Остро переношу чужие страдания. Хотя для всех я Кристина, которая сильная. Лишь мама и брат знают меня уязвимой.
У меня остался только брат. Он, должно быть, разбит.
Я нашла Кайла в подвале дворца. Помещение без окон, но довольно уютное. Когда нам было десять, мы с мамой превратили эту захламленную комнату в домашний кинотеатр и место для настольных игр. Одна стена состоит только из полок с книгами и настольными играми. Напротив нее белая стена, на которую направляли проектор. В середине диван на шест мест, журнальный столик, и мягкий коричневый ковер. Словно маленький семейный остров. Сюда практически никто не спускался. Я, мама и Кайл проводили здесь время вдали от других.
Кайл сидит на краю дивана, поставив локти на колени. Руки сцеплены в замок и прижаты к губам. Смотрит в стену словно там серьезный фильм, когда не нужно упустить ни единой детали, чтобы приблизиться к разгадке.
– Ты как? – тихо спросила я, не решаясь сесть рядом.
– Что уже гости спрашивают, куда я пропал? – раздраженно сказал он, так и не взглянув на меня.
– Думаю, они понимают.
– Я не в силах сдерживать чувства, как ты или отец.
Замечание Кайла задело меня. Если я держусь хорошо на людях это не значит, что меня не разрывает внутри. Но больше во мне закипел гнев, что он поставил меня в один ряд с отцом.
– Что отец сдерживает так это довольство нынешним положением.
– Даже в такой день ты смеешь так плохо говорить о нем! – Кайл вскочил с места. – Он потерял жену, свою королеву!
– Извини, Кайл, но для тебя тоже было очевидно. Что он ее не любил.
– Почему ты всегда такая упрямая? Вечно недовольная каждым словом отца. Все делаешь наперекор ему.
Я обхватила себя руками. Его повышенный тон лишает меня сил. Мы никогда не разговаривали так друг с другом. Неужели с уходом мамы наши отношения испортятся?
– Потому что я никогда не была ему интересна. Он делает все, чтобы я не проявила себя, – с горечью сказала я.
Может, он наконец поймет, что это не ревность, и я действительно ощущаю себя чужой. Кайл поставил руки на пояс и отрицательно покачал головой. Кажется, у него этот разговор отнимает силы. Но я уже не могла остановиться:
– А сколько людей страдает по его вине, ты знаешь? Как на других влияют его решения?
– Ты не можешь это точно утверждать. Или ты общалась с этими отбросами?
Я выпрямилась и приподняла подбородок. Да, все же я не послушала Уилла. Но те новенькие оказались такими олухами, что не заметили, как два раза хрустнула ветка под моей ногой. Узнала я многое из их разговоров.
– Я с ними не общаюсь. Но прислушаться к ним не помешало бы.
– Так уходи к ним.
– Кайл…
– Знаешь, мне и самому не нужна эта власть. Захватите, забирайте. Но только возьми потом на себя ответственность, если что-то пойдет не так, как ты ожидала, – Кайл со злостью бросил эти слова и вышел из комнаты.
Ответственность. На мне никогда не было ответственности за что-либо. Наверное, самое тяжелое это отвечать за жизни других людей.
Если кто-то из них пострадает по моей вине, как быть дальше?
«Помни, Кайл – твоя сестра, это самое ценное, что есть в твоей жизни. Сомневается она, сомневаешься ты. Радуется она, счастлив ты. Страдает она, не знаешь покоя и ты. Что бы между вами ни произошло, заботиться друг о друге ваша обязанность».
Я считал, что нет необходимости в этих словах, сказанные мамой за неделю до ее смерти. Мы с Кристиной еще с утробы близки и заботимся о благополучии друг друга.
Даже когда ее разговоры об отце обрели негативные замечания, а его решения воспринимались с критикой, я реагировал спокойно. Она и с детства не была с ним близка. Все свое время он отдавал мне, наследнику. Ее упрямство я счел ревностью, но не судил за это.
После потери мамы, и последнего разговора с Тиной, между нами выстроилась стена, к которой каждый боялся подойти. Я бы мог списать это на утрату мамы, если бы не слухи, которыми она обладает об отце.
Только не отбросы. Только бы она с ними не пересекалась.
– Тебя что-то беспокоит, сын?
Я очнулся от своих мыслей. Отец зашел в кабинет тихо, в то время как я собрался изучить политику Эллингтона. Меньше всего этого хотелось, поскольку там ничего интересного нет. Но как будущий король должен иметь представление обо всех странах.
– Все в порядке отец. Сложно сосредоточиться.
– Понимаю. Не так много времени прошло, – он вздохнул и похлопал меня по плечу. – Но чем раньше вернемся к прежней жизни, тем быстрее станет легче.
Гнетущее чувство вновь сжало легкие. Не может жизнь остаться прежней, когда кто-то близкий из нее ушел.
– Что это? Эллингтон? – заинтересовался отец статьей в моем планшете. – Можешь даже не читать, там ничего интересного и отношения с этой страной прекрасные.
Я удивленно посмотрел на отца. О большинстве стран можно так сказать, но почему Эллингтон вдруг особенный? Он повернулся ко мне и нервно постучал пальцами по столу.
– Нет, конечно, можешь почитать. Для осведомленности.
А теперь мне стало интересно. Я редко когда видел отца в замешательстве.
– Ты же был там?
– Да. Было время, – медленно протянул он и сел в кресло, ожидая следующих вопросов.
– И с королем знаком?
– Мы с ним друзья.
– Разве? Я не видел, чтобы вы общались.
– Знаешь, сын, на расстоянии совершено нет тем для разговора. Вот если бы мы встретились вживую, – он уставился в стену и улыбнулся. – Мы бы о многом с ним поговорили.
Ненавижу, когда отец говорит загадками. Пожалуй, хватит вопросов. Просто вернусь к этой статье.
– Кстати, его дочь – твоя ровесница, – неожиданно сообщил он и я вновь поднял на него глаза.
Папа ничего не говорит зря. К чему этот факт?
– Она единственный ребенок? – попытался я перевести тему на семью.
– Да, – сказал он, но я заметил, как тяжело ему выдержать зрительный контакт, но тем не менее продолжает это делать.
– Ладно, – я встал, отложив планшет. – Прогуляюсь немного.
– Послушай сын, – отец поднялся вслед за мной. – Не скажешь мне, как твоя сестра?
Обычный вопрос, но отчего-то я испытал напряжение всем телом. Часто ли он спрашивал о ней? Не припомню.
– Справляется, как и все мы.
Он прищурился, затем отвел взгляд и зашагал по комнате, начав свои объяснения:
– Мы с ней не близки, сам понимаешь. Кристина никогда не питала ко мне теплых чувств.
– Вы бы хоть раз сами проявили к ней внимание, – выпалил я.
Как он может винить только ее? Свою сестру знаю, как никто другой. Если бы он дарил ей свое время и внимание, она бы ответила в сто раз больше.
– Я пытался, – ответил он. – Отказывается. Упрямится. Серьезно, не понимаю, в кого она такая.
Отец засмеялся собственной шутке. Какой смысл, что-либо ему доказывать?
– Послушай, Кайл, – он подошел ближе и положил руку мне на плечо. – Если заметишь, что-то странное в ее поведении… сразу скажи мне. Поверь, если узнаю первым я, будет проще скрыть это от общественности. Но если что-нибудь всплывет из других источников, то и я помочь ей не смогу.
Я медленно кивнул, поверив в его искренность. Меня охватил ужас, потому что отец тоже догадывается. Если Кристина общалась с отбросами, ее ждет суд и приговор к казни.
У меня нет доказательств, а подозрениями подорву ее доверие ко мне насовсем.
«Сомневается она, сомневаешься ты», – сказала мне мама.
Лучше сначала сам поговорю с сестрой.
Одна ситуация все не выходит из головы.
Что произошло с мамой за считаные дни, когда она уже шла на поправку?
Я рисковала узнать о собственном отце ужасное, если начну в этом копаться. Но те олухи из отбросов так уверенно об этом говорили:
«– Истенцы даже подумать побоятся об этом. Тем более Кано умеет вводить их в заблуждение.
– Они любили королеву Алиану. Скорее всего, будут добиваться расследования этого дела.
– Что было в тех бумагах, не знаешь?
– Королева Алиана пыталась отправить их юристу. Сейчас ее нет. Значит, это несло угрозу правлению Кано.
– Мария восстановит эти бумаги? Она даст им ход?
– Это займет около года. Через кого она сделает известным их содержание, очевидно, сюрприз…»
Их голоса стихли, а я оцепенело просидела до глубокой ночи, утирая слезы. Они называли маму по имени и в прошедшем времени. Осознание, что ее нет, впервые с такой силой навалилось на меня. Что, если отец виноват? Я уничтожу его или тех отбросов, что посмели предположить такое.
⁕⁕⁕
Я стою перед дверью маминой комнаты. Уже вечер. Вернувшись с последней вылазки, проспала целый день. Сон – хороший способ сбежать от реальности.
Повернув ручку, сделала глубокий вдох. Первый раз войти в комнату, где я больше ее не увижу. Прикоснуться к вещам, которых касалась она. Ощутить ее присутствие, еще не выветренное открытым сквозняком, пыльными поверхностями и одеждой, которую она надевала совсем недавно и не успела отдать в стирку. Представить, что мама сейчас зайдет.
Голова закружилась от обилия свежего воздуха и чистящих средств. Я забежала и опустилась на мамин диван. Тут все сменили на новое. С чего я взяла, что здесь все останется как есть?
Словно мамы и не было.
Я провела рукой по ткани дивана. Пальцы соскользнули в щель между матрасом и подлокотником, нащупав что-то гладкое.
Может, мамины духи или помада? – подумала я с надеждой, что хоть что-то осталось. На туалетном столике ведь пусто.
С трепетом сжимаю эту вещь и открываю глаза. Мамино лекарство. Сжала зубы от досады, что это напоминание не о маме, а о причине ее ухода. Оно должно было помочь. Нам говорили, что шансы высокие. Я подняла глаза в поисках места, куда запустить этот флакон. Вновь посмотрев на него, представила, как разобьется стекло. Жидкость медленно переливается после того, как я прокрутила емкость пальцами.
Медленно переливается.
У меня перехватило дыхание.
Я побежала в свою комнату и вытащила такой же флакон. Выпросила у врача для учебы. Нужно было исследовать популярный препарат и его влияние на ход лечения. Еще тогда я изучила его физические свойства. Лекарство не должно стекать по стенкам. С тем лекарством, что я нашла, одинаковая консистенция, запах и вкус. Но оно переливается, оставляя влажный след, который медленно исчезает. Тот, что я взяла у врача, не остается на стенках флакона.
Внутри не мамино лекарство.
Кто-то подменил настоящее.
Я спустилась к бывшей маминой горничной. Не сказать, что у нас теплые отношения, но относились друг к другу хорошо. Нужно поговорить с каждым, кто мог быть у моей мамы в комнате. Она должна была вылечиться. Врач говорил, что прогноз хороший при условии, что она будет принимать препарат. Кто-то не хотел, чтобы она вылечилась. Кому вообще это было нужно? Я уничтожу этого человека.
– Мне жаль мисс Алиану. Она была такой чуткой, доброй, – осторожно произнесла Луиза.
Считаю ее ровесницей мамы. Она невысокая, немного грузная, волосы черные, как у большинства истенцев. Всегда заплетает их в косу. Горничные носят строгие бордовые платья, закрывающие колени. Луиза наливает мне чай, на этаже прислуги, в ее рабочей комнате.
– Да, мама была добра ко всем, – я посмотрела на Луизу, но та говорит только, если я задаю вопрос.
В этом нет ничего странного, мы ведь действительно не общались, а для многих во дворце я холодная и неприступная личность. К моему сожалению, меня часто сравнивает с той из Эллингтонов. Но та и снаружи, и внутри высокомерная особа.
– Чем вы сейчас занимаетесь? – спросила я.
– В основном здесь, – она наконец села на стул и обхватила руками чашку. – Помогаю на кухне, в прачечной. Первые дни было особенно тяжко. Ведь, мисс Алиана…
Луиза вновь на меня посмотрела, проверяя, не слишком ли она откровенна и не заскучала ли я.
– Луиза, расскажите мне все, – нежно успокоила ее я, коснувшись руки. – Так хочется поговорить о ней.
– Хорошо, – она набрала в легкие воздуха и продолжила. Кажется, даже сдерживает слезы. – Мисс Алиана никогда не была строга и требовательна. Каждый день от нее исходило тепло, что на душе сразу становилось легко, как бы я сама не была расстроена своими заботами.
– Места себе не нахожу, – перебила я, поскольку разговор уходит от главной цели, зачем я пришла.
– Да, да. Как ваш брат?
– В отличие от меня, ему дел хватает. Чтобы хоть как-то отвлечься. Я же тону в своих мыслях.
Луиза сделала глоток чая. Напряжение и нервозность спали. Нет, она не могла подменить лекарство. Она умеет владеть собой, когда нужно, и если бы имела отношение к смерти мамы, то подготовилась бы, чтобы держаться уверенно. Я прекрасно считываю состояния людей, и она тоже горюет.
– Я все думаю, – продолжила я. Пора уже заканчивать этот тяжелый разговор. – Может, она забывала принимать лекарства? Может, мне надо было напоминать или вообще найти другого врача, попробовать другое лечение.
– Миледи, ваш отец о ней заботился! – успокаивающе воскликнула она. Даже удивлена, что я беспокоюсь об этом. – Он всегда напоминал и следил, чтобы она принимала. Так был нежен и беспокоился о ней.
Я слабо кивнула и сжала ее руку.
– Спасибо, Луиза. Мне нужно идти.
Сдержав порыв быстро покинуть это помещение, я медленно зашагала к лестнице, а оттуда по коридору в кабинет отца.
Ее слов было достаточно. Боли пока нет, только неистовый гнев. Что такого знала мама, что он так поступил с ней?
– Миледи Рамирес, вас ждет господин Кано.
– Что? – ошеломленно спросила я.
На меня смотрит дворецкий. Я тут же мотнула головой, потому что, итак, слышала, что он сказал. Что за идиотизм? Наверное, континенты сдвинулись. Когда последний раз меня звал отец?
Главное, как вовремя.
⁕⁕⁕
– Вы звали меня?
Окна в его кабинете закрыты меланжевыми шторами цвета темного дерева. Горит лампа на столе и еще парочку на тумбах и журнальном столике. Отец стоит, положив одну руку в карман брюк, а другой держит лист. Глаза на меня так и не поднял, но содержимое на этой бумаге вызывает у него скуку.
– Кристина, проходи садись, – он указал на стул, напротив него.
Не смотрит на меня. Никогда не смотрит.
– Сегодня в руки мне попало это письмо, – он поднял конверт с эмблемой медицинской академии.
Единственное, куда я подавала заявление, потому что это мечта. Учится там это то, ради чего я встаю каждое утро.
– Удивительно, как оно могло к вам попасть, – сказала я равнодушно. Если это письмо попало к отцу, каким бы ни был ответ, его решение не в мою пользу. – Здесь есть право на личную жизнь? Оно должно быть у меня, но я вижу, вы уже его прочитали.
– Да. Мне интересно все, что касается тебя с братом. Ты даже со мной не посоветовалась, когда решила туда поступать.
– Помогли бы с поступлением? – саркастически ответила я.
– Запретил бы.
Я поникла. Думала в его интересах держать меня подальше от себя.
– Тебя, кстати, приняли, но я им уже сообщил, что ты не сможешь у них учиться, – он порвал письмо, впервые так пристально глядя в глаза.
– Отец, прошу вас, – вымолвила я, сквозь слезы.
– Довольно, Кристина. Тебе не идут слезы. А упрямство мне уже надоело. Твоя роль ждать, когда я придумаю наилучшее для тебя применение.
– Я не какая-то вещь!
– Ты дочь политика! Все политики и их дети живут не своими интересами.
– Вам это не мешает. Вы делаете только то, что вам выгодно.
– Много знаешь о жизни, чтобы мне указывать?
– Знаю достаточно, чтобы вас казнили за убийство королевы, – произнесла я шепотом.
– О чем ты?
Его взгляд заметался. Он поправил пиджак и встал ровно. Я раскрыла ладонь, в которой все это время сжимала флакон.
– Мама умерла, потому что вы не дали ей вылечиться, – мой голос сорвался.
– Впечатлен, – уголки его губ приподнялись. – Моя дочь оказалась умной. Что ты собираешься делать?
Вот же сволочь. Не отрицает, не испытывает угрызений. Прости, мама. Кто может идти против него?
– Позвольте мне поступить в академию и уехать. Уйдите в отставку, а Кайл станет королем, – решительно произнесла я и скривилась.
Мама не вернется, если я докажу, что отец виновен. Она учила искать возможности в любой ситуации.
– Иначе, что?
– Все узнают об этом.
– Пойдем со мной, – отец направился ко мне.
– Я никуда с вами не… – он схватил меня за руку и повел по коридору, по пути приказывая охране сопровождать его.
Я пыталась вырваться, потом вспомнила, что у меня есть голос, и закричала, а он закрыл рот рукой. Вывел из дворца и усадил в машину.
– Сообщите отряду явиться в поселение на юге, – приказал он по рации и сел рядом со мной.
– Куда вы меня везете?
– Зря не уделял время твоему воспитанию. Но думаю, этот урок запомнишь на всю жизнь.
Я отвернулась, закусив губу. Еще не стемнело. Небо серое и зловещее. Никогда прежде мы не проводили вместе больше пяти минут, и никуда я не ездила рядом с ним. Может, ничего страшного? Он ничего со мной не сделает, раз берет собой столько гвардейцев. Но желудок стягивает узлом.
Может, он хочет доказать, что не виноват в смерти мамы? Пусть, пожалуйста, это будет так.
⁕⁕⁕
Прошло около двадцати минут. За все время никто не проронил ни слова. Трасса плохо освещена, но, когда машина повернула, вдали показались слабые огоньки.
Видимо, то самое поселение.
Деревья уже окрашены в темный цвет. Меня схватили за руку и вывели на пустую поляну. В нескольких метрах начинается дорога, по обе стороны расположились маленькие дома, уличные фонари. Дорога убитая, здания нуждаются в ремонте. Голоса, музыка. Несмотря на позднее время, здесь кипит своя жизнь.
Я никогда не была в таких местах. Оказывается, в большом городе не оставляет чувство, что ты здесь чужая, пускай даже родилась там. Я смотрю на этот крохотный городок. Поспорила бы на то, что здесь все знают друг другу и никто не остается незамеченным. Слышу смех. Какое-то городское веселье происходит на улице.
Наверное, мне просто стоило перебраться в город поменьше.
– Знаешь, там довольно милые жители, – сказал отец, рядом со мной. – Дети разных возрастов. Пожилые люди, всю жизнь трудившиеся на этой земле. Можно простить им неуплату налогов, но не покровительство отбросов.
От чего-то пробрало холодом. Вспомнила, что отец здесь. Что он сказал? Что-то о прощении?
– Кристина, ты меня слышишь?
«Можно простить им неуплату налогов, но не покровительство отбросов», – вот что он сказал.
Меня никогда не били в солнечное сплетение. Но так это ощущается?
– Отец, нет! Не наказывайте всех!
– Пусть другие видят, что их ошибки влияют на остальных.
– Нет, нет, отец, пожалуйста!
Я вцепилась в его руку. Черт. Я же его дочь! Он не может намеренно причинить боль. Это не может быть правдой. Он не может убить невинных людей.
О проекте
О подписке