Глава 5 Марта

Три недели пролетают стремительно. Я штудирую учебники, бегаю на пары, иногда хожу с подругами в студенческое кафе. Обычные будни самой обычной жизни, в которой мне уютно и хорошо. Мои дни простые и понятные, без тонн сложностей и проблем. Пусть наша с мамой маленькая квартирка находится не в престижном районе, в ней нет дорогой мебели и изысканного фарфора, серебра и золота, а вход в подъезд никто не охраняется круглосуточно, как в особняке Орловых, мне и так хорошо.

И ни разу, совершенно ни единого не думаю о Марке. Совершенно! А то, что он мне иногда снится, и его наглая ухмылка нет-нет, да и возникнет в толпе – это совершенно ничего не значит. Ничегошеньки!

Как-то незаметно завершается июнь. Я сдаю сессию и с чистой совестью могу наслаждаться каникулами – прелесть. Сокурсники разъезжаются, кто куда, меня приглашают с собой в горный домик нашего старосты Валеры. Я лениво раздумываю над предложением, но в итоге понимаю, что мне и дома хорошо.

– Марта, ну давай, вместе махнём, а? – ноет лучшая подруга Таня и смотрит на меня жалобно. – Там весело будет! Валерка обещал, что предки его на всю неделю где-то зависнут, нам никто не помешает. Ну, веселье, Марта! А?

Она такая смешная сейчас: в глазах плещется надежда, пухлые розовые губы уточкой, руки сложила в молельном жесте – я чуть было не даю слабину. Но потом быстренько вспоминаю о своей главной причине не ехать с однокурсниками в горный домик.

Мне не хочется её расстраивать, но и согласиться не могу.

– Соколов там будет? – кисло интересуюсь, хотя и так знаю ответ.

Игорь Соколов – моя головная боль. Учится на курс старше, весь из себя пылкий и влюблённый, а ещё мечта всех девчонок нашего потока. Ходил вокруг меня кругами, сыпал комплиментами, смотрел ласково, с надеждой, и я сдалась. Честное слово, я же обычная девушка, и мне льстило внимание самого крутого парня нашего вуза.

Полгода назад мы начали встречаться. Обнимашки-целовашки, вся эта любовная лихорадка, но всё закончилось через несколько недель.

Мы с Соколовым должны были встретиться в кафе, и я, спасибо заботе Таньки, явилась туда настоящей красоткой. Прямо хоть на обложку журнала помещай, только оказалось, что у Соколова в тот день нарисовалось более выгодное предложение. Наверное, он хорошо провёл время, только я ждала его почти два часа, звонила, а со всех сторон летели сочувствующие взгляды и приглушённые шепотки.

Большей дурой я не чувствовала себя никогда.

Вот веселуха тогда началась! Обхохочешься. Само собой, слухи мигом разлетелись по всему универу, и я ещё долго морально отплёвывалась от издевательских смешков первых красавиц и их заклятых подружек.

Игорь хотел помириться: обрывал телефон, караулил меня у аудиторий, пытался поговорить, извиниться, но я послала его очень далеко. Вроде бы отстал, но снова такой ошибки я не совершу и без особой надобности во Вселенной Соколова больше не появлюсь. Хватило одного раза.

– Мартушка, ты же не передумаешь? – горестно вздыхает Танька и подпирает щёки кулаками. Давит на меня печальным взглядом, но я непреклонна.

– Можно я хотя бы на заслуженных каникулах не буду встречаться с Соколовым?

– Имеешь право! – смеётся Таня и даёт мне “пять”.

– Но ты езжай. Ты разве должна из-за моих заморочек жертвовать прекрасным отдыхом?

Таня взвизгивает, но почти сразу скисает, словно себе что-то позорное позволила:

– Мартуша, а ты? Одна, что ли, останешься? – растерянно наматывает иссиня-чёрную прядь на палец, смотрит на меня фиолетовыми глазами за счёт модных линз. – Нет, если ты не поедешь, то и мне это не нужно! Нет уж, мы же подруги!

– Пойдём, Голубева, какао пить! – тяну её за руку на кухню, отвлекаю от глупостей, что роятся в её голове.

Достаю из холодильника молоко, шоколадку и, толкаясь и смеясь, мы вертимся возле плиты и дурачимся.

А ещё я говорю:

– Езжай уже, подруга. Оторвись, – подмигиваю и наклоняюсь к Таньке, шепчу на ухо последний довод: – Не потеряй шанс доказать Валерке, что ты самая лучшая.

– Чёрт, давишь же на больное! – вскрикивает и закрывает покрасневшее лицо руками.

И, выпив какао, Таня уезжает, а я наслаждаюсь одиночеством и свободой.

В одну из пятниц затеваю генеральную уборку, кручусь-верчусь на кухне, словно спятившая Золушка. В квартире тихо, за окном солнце медленно опускается за горизонт, а я пою во всё горло глупые песенки. На сердце радость. Чувствую себя первоклассницей, которая изо всех сил ждёт возвращения мамы домой, предвкушает радость от встречи, подпрыгивая от нетерпения, считает минуты. Уже четыре года она работает на Орловых, там же и проживает, потому что особняк их находится далеко и туда-сюда не наездишься. А я хоть большая и умная, всё равно скучаю по ней. Пусть и давно привыкла справляться со многим в одиночку.

Смешной кухонный таймер в виде лягушки истошно пищит, и я выключаю духовку. Этим вечером на ужин будет курица под сладкой медовой корочкой, а ещё салат из сочных летних овощей. От ароматов кружится голова, а грудь распирает от гордости. Это ж надо, какая я умница, просто так бы саму себя и поцеловала.

Хихикаю от той ерунды, что иногда бродит в моей голове. Мама часто повторяет, что такой наивной и странной быть нельзя. Не в том мире мы живём, чтобы позволять себе носить розовые очки, но…

Но мне легче думать о людях хорошо. Я вообще ещё та беленькая ромашка. А ещё, стыдно признаться, принца жду на белом коне. Да-да, мечтательница и дурочка, ну и пусть.

Время близится к семи, а мамы всё ещё нет. Может быть, Орловы попросили остаться на этот вечер? У них иногда бывают вечеринки, званые ужины, тогда все работники задерживаются, чтобы привести дом в надлежащее состояние. Но тогда я бы знала об этом – мама в таких случаях всегда звонит. Мы с ней вообще каждый вечер созваниваемся.

Странно.

Хорошее настроение стремительно катится с горки и приземляется где-то под плинтусом. Мама ведь никогда нигде без предупреждения не задерживается – не бывало ещё такого в моей жизни.

Раз за разом я набираю её номер, но в ответ длинные гудки. Равнодушные, но на десятый звонок мама всё-таки отвечает.

Только в трубке не её голос. Незнакомый мужчина, и от этого холодок по спине.

– Вы дочь Иванны Станиславовны Одинцовой? – быстро, по-деловому. Грубовато даже.

Я пытаюсь ответить, но вместо этого еле губами ворочаю. Голос мой хрипит, но удаётся кое-как выдавить:

– Да, – и немного придя в себя, добавляю: – Что-то случилось? С мамой что-то случилось?

Мужчина не тратит время на длительные прелюдии: называет адрес больницы, в которую привезли мою маму.

– Её плохо стало, – слова незнакомого мрачного мужчины, точно выстрел в ночном лесу, оглушают.

– Она… с ней всё в порядке? Как это “плохо стало”? Почему? Она… она живая?!

Кажется, я кричу, потому что услышанное никак не вписывается в мою привычную реальность. Мама же… мама она вечная, как такое может быть?

– Приезжайте в Первую городскую, в кардиологию, – повторяет, наверное, понимая, что в таком состоянии я могла и не запомнить с первого раза. – Да, она живая, на месте посвятят в подробности. Доброй ночи.

Доброй ночи?! Он издевается?

В трубке длинные гудки. Я смахиваю со щеки что-то липкое, холодное – слёзы. Оказывается, я рыдаю и ничего не могу с этим поделать. Чёрт, у меня же совсем нет на это времени! Вообще!

Подбегаю к секретеру – месту, где хранятся все наши деньги. Конечно, не сейф, но нам привычно. Внутри, в жёлтой коробочке из-под спазмолитика находится небольшая пачка банкнот. Чёрт, всего несколько тысяч – так мало, учитывая, что на любую услугу и самый безобидный препарат нужно очень много. Но большего у нас нет, потому запихиваю деньги в свой цветастый кошелёк и, схватив со столика ключи, выбегаю из квартиры.

На улице вечер, но всё ещё довольно светло – лето. Вызываю такси, и буквально через несколько минут серебристый седан останавливается у нашего подъезда. Во дворе оживление: прогуливаются мамочки с колясками, дети играют чуть вдалеке на площадке, пенсионерки и тихие алкоголики тоже занимают свои насиженные места.

Но всё плывёт перед глазами, и я разбираю лишь силуэты, пока ныряю в салон.

– Кардиология на Тихомировской, – сообщаю адрес, и водитель меланхолично кивает.

Душат слёзы. Я стираю их дрожащей рукой и несколько мгновений трачу на то, чтобы успокоиться. Мне нельзя расклеиваться. Ни в коем случае. У мамы, кроме меня, никого нет, мне нельзя.

Глава 6 Марта

Кое-как придерживаю на плечах одноразовый халат, который мне выдали в регистратуре, бегу по коридору, ищу Веронику Матвеевну Леснину – лечащего врача мамы. Мысли в голове тяжёлые настолько, что больно шеей крутить. Потому смотрю строго вперёд и чуть было не пропускаю нужный кабинет.

Мне необходим врач и её ответы. Не может ведь человеку стать плохо просто так? Может быть, маму расстроил кто-то?

Порывисто стучусь и, не дожидаясь ответа, тяну дверь на себя, открываю и вхожу внутрь маленького кабинета. Окно распахнуто настежь, в него врывается вечерняя свежесть, колышет занавеску, напротив него стол, справа полки, слева диван, на котором сидит полноватая короткостриженная женщина в голубом медицинском комбинезоне и пьёт кофе из большого стакана с логотипом Старбакса.

Смотрит на меня, вопросительно заломив красиво очерченную тёмную бровь, а я поясняю, кто я такая, и Вероника Матвеевна кивает, однимаясь на ноги.

Стаканчик отправляется в мусорное ведро, Вероника Матвеевна берёт со стола тонкую тетрадку, на лицевой стороне которой написано “Одинцова Иванна Станиславовна”.

Только в этот момент на меня сваливается осознание: всё это всерьёз.

– Гипертонический криз, скорая успела вовремя, – успокаивает меня Вероника Матвеевна, и несколько минут рассказывает, чем чревато такое состояние пациента, от чего именно спасли маму, что могло последовать, не сработай её коллеги оперативно. – Хорошо, что она в автобусе ехала, другие пассажиры вызвали бригаду, всё удачно получилось. Упала бы где-то на улице, не факт, что кто-то остановился и оказал помощь. Что вы стоите? Присаживайтесь.

Я спохватываюсь, что действительно всё время стояла в дверях, перепуганная. Но напряжение постепенно стало отпускать – после слов Вероники Матвеевны всё кажется не таким страшным.

– Как она сейчас?

– Состояние стабилизировали, но пока ещё она очень слаба, нельзя допустить повторение. Иначе инсульт более чем вероятен.

Инсульт, господи.

– Ей же всего пятьдесят, – говорю, еле ворочая одеревенелым языком.

– К сожалению, болезни в последнее время очень помолодели. У нас тут лежит в мужском отделении пациент, ему всего двадцать два года. Высокий, сильный парень, жить бы и радоваться. Но инсульт, – разводит руками и присаживается за стол. – Даже у младенцев он случается, так что… но мы сделаем всё, от нас зависящее, чтобы Иванна Станиславовна поправилась и не столкнулась с такими тяжёлыми последствиями.

Мне страшно всё это слушать. Потому что моя мама совсем недавно чуть не умерла, а меня не было рядом, я ничем не могла ей помочь. От этого так жутко.

После предательства и смерти отца, мы с мамой остались вдвоём с кучей долгов и проблем на шее. Прошло четыре года и нам никак не удаётся выпутаться из сетей.

Я поняла лишь одно: кроме друг друга, нам не на кого положиться. И вот так потерять маму… страшно и больно. Невероятно. Она этого не заслужила, она хороший человек.

Но слова врача вселяют надежду. Ещё поборемся, да?

– Я написала список нужных препаратов, – Вероника Матвеевна переходит от лирики к сути вопроса и протягивает мне рецепт, заверенный печатью. – В соседнем терапевтическом корпусе есть отличная аптека, купите всё по списку. Как принесёте, сразу лечение и начнём.

Я благодарю Веронику Матвеевну, она скупо улыбается в ответ. Иду к выходу, но вдруг врач останавливает меня:

– Марта Артёмовна, вот сумка вашей мамы. В палате не рискнули оставлять.

Я забираю простенькую чёрную сумку из кожзама, машинально проверяю, всё ли содержимое на месте. Вроде бы всё в порядке: телефон, ключи от квартиры, паспорт и кошелёк с пятьюстами рублями внутри, а больше мама ничего с собой и не носит. В заднем кармашке нащупываю что-то плотное, прямоугольное и твёрдое – шоколадка. Моя любимая.

Наворачиваются слёзы на глаза. Мама несла мне шоколад, хотела порадовать, а всё вон как вышло…

Всхлипываю, отворачиваюсь и, наскоро попрощавшись, выхожу в коридор.

Ноги подкашиваются, но я заставляю себя идти вперёд. Потом прорыдаюсь, когда это всё закончится.

Чтобы отвлечься, смотрю на рецепт, но в глазах пестрит от совершенно незнакомых названий. От сердца, давления, но ведь мама всегда была здоровой и в нашем доме из всех препаратов была разве что Но-шпа и Диклофенак. А теперь…

Одно понимаю: маме нужна помощь, а мне нужны деньги. Только где их взять? Потому что я совершенно не верю, что моих жалких четырёх тысяч хватит, чтобы покрыть все расходы.

Как там говорят? Нужно решать проблемы по мере их поступления. Отличные слова, полностью с ними согласна.

Аккуратно сворачиваю рецепт и решаю, что одна минутка ничего не изменит. Я хочу увидеть её, мне это необходимо. Дверь оказывается приоткрытой. Оглядываюсь по сторонам, словно преступление совершаю, и просачиваюсь внутрь палаты.

Мама спит, накрытая по грудь тонкой сероватой простынёй. Волосы выбились из всегда тугого пучка, разметались по плечам, потускнели, спутались. Посеревшая кожа, бледные губы, поверхностное и неравномерное дыхание.

Я знаю и понимаю, что шутки кончились и самое время становиться взрослой, потому бодро бегу в аптеку.

Бежать-то я бегу, только моих денег хватает разве что на треть нужного из списка.

– Хорошо, я позже зайду, сейчас просто деньги забыла, – делаю хорошую мину при плохой игре, а провизор смотрит на меня с нескрываемым сочувствием.

Она всё понимает, и от этого мне становится ещё тошнотворнее.

К горлу подступает истерика, и я давлю её в себе. В последний раз смотрю на горящий множеством лампочек аптечный киоск и выхожу из здания терапевтического отделения.

Нужно возвращаться, что-то нужно делать. Где-то взять деньги, но в голове самая настоящая каша и ни одной идеи. Набрать Тане? Кому-то из сокурсников? С миру по нитке, да?

Но когда доходит до дела, никто не отзывается. Лишь Таня присылает сообщение, в котором всего несколько слов. Она сейчас так счастлива, что просто не может оторваться – Виталика, наверное, всё-таки добилась или просто веселится в компании, а я…

Это жизнь. Мои проблемы – только мои проблемы.

Да и чем мне помогут студенты, разъехавшиеся кто куда, если деньги мне нужны здесь и сейчас?

Но вдруг в маминой сумке оживает телефон, и я без зазрения совести достаю его.

А на дисплее три коротких слова:

Орлова Анфиса Игоревна.

От неожиданности я чуть было не роняю телефон на асфальт. Пока мамин древний аппарат разрывается, смотрю в небо, спрашиваю у звезд: уж не провидение ли послало мне сейчас эту женщину?

Хороший ли это знак?

– Иванночка, добрый вечер, – разливается в динамике голос Анфисы Игоревны. – Надеюсь, не помешала наслаждаться выходным?

У меня так ни разу и не получилось познакомиться с этой женщиной лично, но десятки раз видела её в выпусках новостей, в гостях на разных ток-шоу. Анфиса Орлова плотно занимается благотворительностью, курирует детский дом и интернат для слабовидящих. Она и внешне идеальная: всегда в светлом, красивая причёска и макияж, а об умении держаться с ледяным спокойствием и отражать любые нападки журналистов можно слагать легенды. Кажется, ничто эту женщину не может выбить из колеи и я… честно признаться, в глубине души мне хочется быть похожей на неё.

– Это Марта, здравствуйте! Мама… – я стараюсь не расплакаться вновь. Этой женщине вряд ли нужны мои сопли. – Она не может подойти. Она… в больнице. И на работу выйти в воскресенье не сможет.

В трубке воцаряется пауза, а я так крепко прижимаю к щеке телефонную трубку, что наверняка на коже останется прямоугольный отпечаток. Но лицо словно онемело, я даже губ не чувствую, просто шевелю ими.

– Что-то случилось? Почему в больнице? – мне, наверное, хочется верить, что Орловой на мою маму не наплевать, потому что явно слышу в её голосе тревогу.

– У неё гипертонический криз, – сообщаю торопливо и смотрю на дорогу, где в это время суток почти нет машин. Редкие вспышки фар рассекают темноту, автомобили проносятся мимо, внутри наверняка счастливые люди спешат в свои уютные дома.

Во всяком случае, мне хочется так думать.

– Детка, ты в порядке? – этот вопрос звучит для меня неожиданно, я на мгновение теряюсь, а Анфиса Игоревна продолжает, будто в её голове уже лет десять живёт чёткий план: – Марта, ты сейчас в больнице?

Её голос звучит деловито, вопросы чётко, а пауз между словами нет.

– Да, я в аптеку ходила, сейчас обратно в кардиологию возвращаюсь.

Прикусываю язык и прижимаю к себе небольшой пакет с лекарствами, на плече висят аж две сумки, глаза печёт от недавних рыданий, и я сейчас больше похожа на беженца-переселенца.

– Марта, я знаю о вашей ситуации, – понизив голос до доверительного шёпота, сообщает Анфиса Игоревна.

– О… о какой ситуации? – я не знаю, что именно она имеет в виду, и боюсь что-нибудь ляпнуть.