Глава 4 Макс

“Она ничего не попросила”.

Это сообщение от Егора приходит в разгар совещания. Вот же. Ладно, займусь этим позже. Отбрасываю в сторону телефон. Тот с громким стуком ударяется металлическим уголком о полированную столешницу и падает экраном вниз. Сидящий по левую руку главный экономист подпрыгивает на месте. Я смотрю на него, он вытирает клетчатым платком испарину с лысины.

– Прими пустырник, Михаил Семёнович, уйми нервы.

В высоком стакане, поставленном для меня личной помощницей, минералка. Кругляши углекислоты взлетают вверх, оседают на поверхности, растворяются в воздухе. Жадно осушаю половину и параллельно вслушиваюсь в слова выступающих.

Меня поглощает работа: финансовая отчётность за истекшую декаду, будущая рекламная кампания, ближайшие тендеры. Но больше всего остального меня волнуют пути выхода на ещё не до конца освоенный в нашем регионе рынок эндо- и экзопротезирования. Вопрос непростой, сфера интересов новая, но меня аж подбрасывает на месте от желания этим заняться.

Мне интересна эта область, я хочу работать ещё и в этом направлении, потому рву все шансы, загребаю все возможности ближе к себе.

– Максим Викторович, есть большой запрос на производство лайнеров для протезов и тонкостенных силиконовых изделий с контролем толщины стенки, – начальник департамента медицинских инноваций щёлкает пультом, а на большом экране проектора меняются слайды. Один за другим, и я смотрю на них, словно завороженный.

На изображениях финансовые выкладки, расчёты, сопутствующие риски и максимальный порог вложений. А ещё широкий ряд того, что мы сможем поставлять на рынок. Надо же, даже я восхищён.

– Что думаешь, Михаил Семёнович? – даю слово главному экономисту.

Он выходит на “сцену”, оправляет серый в клеточку пиджак, откашливается. А после ровно пятнадцать минут и тридцать секунд монотонно излагает факты, из которых следует, что нам не только можно, но и нужно браться за этот фронт работы. Мы – динамично развивающаяся компания с большим финансовым активом – сможем побороть бюрократию и сумеем въехать на коне на рынок медицинского оборудования и протезирования.

– Значит, решаем вопрос с монополией на производство, – обвожу внимательным взглядом каждого из присутствующих. – Разбираемся с новым и нужным оборудованием, ищем мощности и площади под новые цеха. Готовим техническую документацию. Завтра жду всю предварительную информацию на личную почту. В том числе финансовую. Теперь все свободны.

В ответ шорохи, звуки отодвигаемых стульев, и вскоре подчинённые жидким ручейком один за другим покидают мой кабинет.

– Сергей Петрович, останься, пожалуйста.

Начальник службы безопасности, выходящий из кабинета последним, коротко кивает и закрывает за старшим технологом дверь. Воцаряется тишина, я разминаю пальцами виски, надавливаю на нужные точки за ушами, но головная боль никуда не исчезает. Только сильнее в глазных яблоках пульсирует.

– Присядь, Сергей Петрович, – жестом указываю на стул по правую руку. – Новости о Красновом есть?

Вопрос с Павликом – самый важный сейчас. Для меня этот аферист недоделанный – как кость в горле. Я не знаю, в каком месте он набрался смелости, чтобы кинуть меня и мою компанию. Это не даёт мне покоя, мучает, выводит из себя. Злюсь на него, но в большей степени на себя. Что таким идиотом был, которого оказалось так просто обвести вокруг пальца.

– Мы его ищем, Максим Викторович, – басит Сергей. Сцепляется пальцы в замок, и лишь едва заметный тремор кистей рук выдаёт его состояние. – Павел глубоко залёг, а деньги похоже налом вывел через серые конторы. Сейчас парни пытаются выжать что-то из них, но там ребята трудные, с ними придётся повозиться.

– Плохо, Серёжа, очень плохо, – цокаю языком, качаю головой, а главный СБшник поводит плечами, затянутыми в идеальный тёмно-синий пиджак. Нервничает. – Там убытков на несколько лямов. Моя фура налево ушла. Понимаешь масштаб трагедии? Я не хочу с ментами связываться, потому что всё ещё верю: в моей службе безопасности – ловкие ребята. Вы же ловкие? Я же не ошибся?

– Понимаю. Мы ищем. Всё будет, Максим Викторович, мы же не первый день вместе работаем.

Подаюсь вперёд, налегаю грудью на стол, пододвигаюсь ближе к Сергею. Давлю на него, хотя не часто в общении с ним подключаю свой неоспоримый авторитет. Но сейчас – именно такая ситуация, когда без тяжёлой артиллерии никуда.

– Двенадцать лет, Сергей, двенадцать лет. Чёртова уйма времени. И ни разу ты не дал повода в себе усомниться. Ты же помнишь, с чего мы все начинали?

Сергей кивает, а широкое лицо каменеет.

– Вы давно должны были его найти! – рявкаю, на миг позабыв, что я теперь серьёзный бизнесмен, а не парень из рабочего квартала, гниющего на окраине заштатного городишка. – Фура в воздухе растворилась. С моим товаром! Транспортные накладные волшебным образом исчезли, словно не было. Логисты рвут на себе волосы, уверяют, что они ничего не понимают и ни в чём не виноваты. Но деньги, как оказалось, провели и они осели на счетах фирмы-бабочки, Но товар заказан и в итоге что? Нихрена в итоге: ни бабок, ни товара. Мне меньше всего нужно чувствовать себя лохом, которого через колено нагнул мелкий уродец.

– Максим Викторович, дайте нам ещё несколько часов.

Всё его мощное тело напряжено так, что на шее выступают жилы, и кожа слегка краснеет. Сергей медленно закипает от переполняющей энергии, и если бы в нём было меньше опыта и выдержки, уверен, уже подпрыгивал на месте.

– Иди, Сергей. Даю времени до восьми утра завтрашнего дня. Не подведи. Помни, что я на тебя рассчитываю.

С готовностью поднимается на ноги, делает несколько шагов к выходу, но я снова останавливаю его.

– Серый, задержись ещё на пару минут. Как друг останься. Обещаю тебя долго не мучить.

Его светлые брови ползут вверх, а в глазах любопытство. Я нечасто в своём кабинете выключаю руководителя, но мне нужно с кем-то посоветоваться.

– Помнишь, ты рассказывал о той фирме? Которые цветы доставляют. Помнишь?

Сергей кивает и без лишних слов пересылает на мой личный телефон нужный номер. Аппарат пиликает входящим сообщением, а Сергей выходит из кабинета.

Чёрт, Пожарский, ты правда решил купить для Инги цветы? Действительно этого хочешь?

Нет, я хочу её. Это безумие и наваждение, с которыми мне трудно бороться. Но и игнорировать не получается, каким бы валом работы я себя не забрасывал.

Если верить Егору, она ничего не захотела для себя. Это странно. Разве любая другая женщина не воспользуется тем, что ей предлагают, и не потребует для себя норковые меха, бриллианты, дорогущие шмотки, элитную жратву? Разве нет?

У Инги ведь был выбор. Всё, что душе угодно. Всё, что пожелает. Почему не захотела? Могла же воспользоваться.

Я собираюсь набрать номер, скинутый Сергеем, но внезапно мой телефон оживает. Звонок этот неожиданный путает все планы и тревожит до колик под лопатками. До сердечного приступа.

Наталья, няня моего сына, встревожена. И её состояние по невидимым проводам передаётся мне. Что-то с сыном?

– Максим Викторович, – старается не истерить, хотя в голосе паника. – С Яриком беда. Приезжайте, у него истерика. Вас зовёт.

Глава 5 Инга

"Мне ничего не нужно".

Практически бесшумно за Егором закрывается дверь. Пусть уходит. Не собираюсь составлять какие-то списки, что-то требовать или желать. Мне совершенно ничего не нужно от человека, который похитил меня и неизвестно что собирается со мной делать.

Раздвигаю невесомый полог, окутывающий кровать, и падаю на спину. Ноги болтаются в воздухе, до того кровать высокая. Над головой белоснежный потолок, за окном первые сумерки. Глаза слипаются, я зеваю и прикрываю глаза. Слишком много непонятного в моей жизни, слишком много тяжести на сердце. Из меня будто бы выкачали всю энергию, и я валяюсь безвольной тряпкой без единой логичной мысли в голове. Без надежд и планов, словно мой мозг превратился в кусок пакли.

Кажется, засыпаю. Или просто отключаюсь.

Долгожданный покой наваливается резко. Накрывает тяжёлым покрывалом. Поглощает темнотой распухшую от обрывков самых странных мыслей голову.

Топит. Поглощает. Утягивает на дно.

Я засыпаю.

Передо мной возникает Павлик. Одетый в строгие брюки и белую рубашку. Мне очень нравилось, когда он так одет. На голове, как всегда, неряшливый кавардак – его непокорные светлые кудри невозможно уложить. Они всегда будут топорщиться, как ни старайся.

Павлик машет мне рукой, счастливо улыбается, а в пальцах зажат букет моих любимых ромашек. Их белоснежные лепестки непорочны, а ярко-жёлтая сердцевина сияет ярко.

Бегу к Павлику, но муж не становится ближе. Наоборот, отдаляется, а улыбка на губах такая знакомая, но такая печальная.

– Павлик, ты где?! – кричу во всё горло, и ледяной ветер разносит звук, растворяет его в себе. – Павлик, ответь мне! Пожалуйста! Что с тобой, Павлик?!

Я что-то ещё кричу. Бессвязное. Истерическое. О чём-то прошу, но в ответ не получаю ни слова. Но Павлик удаляется, не двигаясь с места, уходит всё дальше и дальше. Только улыбка всё шире становится.

– Чему ты радуешься? Павлик! Меня похитили! Говорят, ты кому-то должен. Я не верю! Ты ведь не такой.

Кричу и кричу, но туман поглощает его. Он растворяется в седой дымке, тает во мгле. Внезапно ромашки оказываются в моих руках. Как так вышло? Что за чудеса?

Смотрю на пышный букет, а он превращается в клубок змей. Я держу их за слизкие ледяные хвосты, будто бы это всё ещё тонкие изумрудные стебельки.

Змеи извиваются, шипят, злятся, пытаются укусить. Разжимаю пальцы, но змеи успели уже ловко обвить мою руку. Ползут вверх и вот-вот доберутся до моей шеи, а я ору так, как не орала никогда в своей жизни.

Ледяной пот течёт по спине градом. Подскакиваю, моргаю, хватаю ртом воздух, а сердце колотится одновременно в ушах и в горле. В глазах всё ещё темно, и я пытаюсь скинуть с руки этих отвратительных мерзких тварей.

Господи, ужас какой-то. Честное слово, от таких снов и инсульт заработать недолго.

В комнате зловещая тишина, и лишь стук своего сердца слышу. Оглушительный. Настырный. Частая дробь, словно в моей груди поселился крошечный зайчик, который стучит, стучит лапками по барабану.

Точно свихнусь скоро. Может быть, этот странный Максим притащил меня сюда, запер именно с этой целью? Чтобы с ума свести? Стараюсь не думать, что вот-вот он вернётся в мою жизнь, переступит порог комнаты и сделает то, чему не смогу сопротивляться. Нет уж, загонять себя в тоскливое болото не хочу. Потому гоню прочь самые мрачные мысли, не позволяю им разрушить себя до основания.

Встаю на ноги, подхожу к окну, за которым темнеет сад, и тяжело вздыхаю. Вдруг издалека доносится какой-то звук. То ли вскрик, то ли писк – не разобрать. Прислушиваюсь, но снова воцаряется тишина. Показалось, наверное. Немудрено после таких-то жутких снов.

Но, когда я убеждаю себя, что всё это – лишь плод моего воспалившегося воображения, звук повторяется. На этот раз становится громче и… жалобнее, что ли. Теперь я почти уверена, что мне не померещилось. А ещё отчётливо понимаю, что это плач.

Кто-то плачет, а я бросаюсь к двери. Тут слышнее. Плач усиливается, к нему добавляются крики, и я понимаю: это ребёнок. Мальчик, девочка – не разобрать, но это точно малыш.

Господи, в этом доме есть дети? Или я всё-таки сошла с ума? Или всё ещё сплю и это тоже – часть кошмара?

Щипаю себя за руку, сильнее, пока не вскрикиваю от боли. Нет же, не сон! Тогда что? Тогда ребёнок в самом деле где-то рядом и ему, возможно, нужна помощь?

Мысль о том, что где-то рядом плачет несчастный малыш подливает масла в огонь моего беспокойства. Вдруг Максим – действительно маньяк? Преступник? Который не только меня держит взаперти, но ещё и чьего-то ребёнка? Что если это тоже близкий человек кого-то, кто перешёл дорогу хозяину дома? Что если за малыша просят деньги? Выкуп?

Мысли бегают в голове, как обезумевшие лошади. Меня что-то толкает вперёд, провоцирует, а плач становится каким-то вовсе истошным. Разрезает душу на крошечные кусочки, причиняет боль, мучает.

– Выпустите меня! – кричу, бьюсь в дверь, стучу руками, ногами, коленями. Оборачиваюсь, прислоняюсь к дереву спиной и яростно молочу пятками. Меня должен хоть кто-то услышать. Обязан.

Всё это – бесполезно, но и бездействовать не могу. Не могу оставаться в стороне, когда где-то рядом такое творится. Вдруг малышу нужна помощь? Вдруг он совсем один? Болен? А если его бьют? Вдруг мучают? Пытают, чтобы записать жалостливое видео для безутешных родителей?

Я слышу шаги. Они приближаются, и вскоре в замок вставляют ключ. Отпрянув на шаг, жду, когда дверь распахнётся. Кто бы это ни был, меня возможно услышали. Мне возможно помогут. А я помогу ребёнку.

Это утопия, понимаю, но сейчас я – не я. Комок нервов, сгусток энергии. Во мне проснулись какие-то глубинные инстинкты, но я слишком хорошо знаю, как бывает плохо детям взаперти.

– Егор, – выдыхаю, а он напряжённо вчитывается в мою артикуляцию и, слабо улыбнувшись, кивает.

Знаками спрашивает:

“Подумала?”

Господи, он всё ещё о той записке? Настырный какой, исполнительный. Да не хочу я ничего для себя! Неужели сразу было неясно?

Я качаю головой и показываю:

“Ребёнок плачет”.

Егор хмурится, потирает пальцами подбородок. Конечно же, он глухой, он не может слышать рыданий, но я-то здесь, у меня со слухом всё в порядке. А ещё слишком мягкое сердце. Оно меня когда-нибудь погубит – так говорила моя тётка. Но я не жалуюсь. Быть доброй и сострадательной привычно, хоть в наше время и глупо. Наверное?

“Извини”, – показываю жестами и, обогнув не слишком массивную фигуру Егора, даю стрекача.