Глава 2

Сев на сидение, я прижалась лбом к дребезжащему стеклу троллейбуса. Мерное гудение проводов убаюкивало, и я постепенно провалилась в дремоту. Девчонки правы, дополнительные смены не лучшим образом сказываются на моём состоянии. Я уже стала плохо соображать, часто делая обыденные вещи на автомате, а окружающий мир тонул в беспросветном тумане.

Но что мне оставалось делать, если я хотела вернуть хотя бы то, что злой рок не смог отобрать у меня? Брат – это единственное, что у меня осталось, и это немногое я зубами готова была вырывать у судьбы.

Всё упиралось в чёртово безденежье.

Несколько лет назад я даже не задумывалась, насколько эти бумажки важны. Бездумно тратила то, что отец давал на карманные расходы – шмотки, развлечения, алкоголь, потом кое-что потяжелее. Теперь же я отказываю себе в покупке колготок вместо порванных, стыдливо пряча их под джинсами и штопая дырки словно какая-то белошвейка. А сэкономленные деньги аккуратно складываю в жестяную коробочку, что заперта в моей тумбочке.

После трагедии я так надеялась на какие-либо средства, оставленные нам с братом, но оказалось, что банк отца лопнул и суд забрал у нас всё подчистую. Нас просто поставили перед фактом, что мы теперь нищие. Ни жилья, ни денег, ни помощи от бывших друзей. Отец даже не оставил завещания… не успел. На бизнес наложили арест из-за каких-то сомнительных схем, устроенных якобы отцом, во что я до последнего не готова была поверить. Аферист и мошенник? Нет, не таким он остался в моей памяти. Каким бы суровым и требовательным он ко мне не был, но обманывать других не позволила бы его совесть, в этом я была уверена.

Гул проводов принёс тяжёлый сон, и я снова оказалась лежащей на снегу рядом с тем пепелищем, которое было моим домом. Как этот гул был похож на тот, что засел у меня тогда в голове.

Взрыв в котельной был таким сильным, что наш дом полыхнул словно спичка. Первый этаж, где были родители, оказался выжженым почти полностью в считанные минуты. Пашка, спасаясь от огня, совершил единственное, чтобы спасти свою жизнь – прыгнул на бетон прямо из окна своей спальни. Меня долго не пускали к нему в палату – после операции он находился в реанимации, и на все мольбы повидать брата врачи отвечали отказом. Но мне было важно знать, что он жив! А потом, оперировавший его хирург сказал слова, смысл которых я поначалу не поняла. Повреждение спинного мозга… параплегия… Я вновь и вновь задавала один и тот же вопрос, когда он поправится, и не понимала, что, сочувствующе качая головой, доктор отрицает такую возможность.

В истерике я звонила всем, с кем отец водил дружбу, просила о помощи. Кто-то даже помогал, оплачивая лечение, еду и лекарства, но их поддержка была такой недолговечной, на звонки отвечали всё более неохотно и спустя какое-то время вовсе перестали брать трубку. Кто-то же вообще, слыша фамилию Вороновых, опасаясь попасть под те же жернова, в которые угодил мой отец, требовали оставить их в покое.

Мы с Пашкой остались одни… А потом у меня забрали и его. Государство посчитало, что рядом с такой безответственной сестрой ему не место. Мне стыдно, но тогда я ощутила мимолётное облегчение – я даже не знала, где я буду жить и что есть. Думала, что легко поправлю своё положение, найду работу и заберу брата к себе. Наивная дурочка.

Первое время, пока Паша лежал в больнице, Юлька, с которой мы дружили в старших классах, приютила меня в комнате, что снимала на двоих с ещё одной студенткой. Временный приют оказался моим домом на ближайшие четыре года. Сорок метров на троих снимать оказалось выгодней, с хозяином договорились быстро, правда, он накинул за это ещё по тысяче на каждую. Но отдавать семь за проживание в центре лучше, чем за двадцать в одиночку снимать халупу где-нибудь на периферии города.

Работать, правда, я начала не сразу. Наркотическая ломка довольно быстро дала о себе знать. Лёжа на диване в ознобе и поту, я кусала простыню и молила небеса о том, чтобы это закончилось. Что именно я имела в виду – боль или жизнь, я и сама не могла понять. В тот момент день и ночь слились в один ужасный и мучительный миг, я не понимала, где нахожусь, кто укрывает меня одеялом и даёт пригубить воды. Девчонки тогда дежурили по очереди, не отходя от меня ни на шаг. Я пропустила прощание с родителями и до сих пор не могла понять, хорошо это или нет. Хоронить было почти нечего, огонь выжег всё дотла.

Но даже неделю спустя, после того как сознание вернулось, я чувствовала себя полностью разбитой и потерянной, ходила тенью, натыкаясь на предметы, словно слепой котёнок.

И тогда вся тяжесть положения накрыла меня с головой – я осталась сиротой, мой брат больше не может ходить, дома нет, денег нет, университет я бросила ещё на первом курсе, когда связалась с наркотиками… ни профессии, ни образования, ни будущего.

Поначалу меня это испугало, доведя до истерики. Слёзы лились градом, из горла вырывался вой, а подруги бесполезно пытались меня успокоить. Я не видела выхода из этой тьмы и чем дальше пыталась заглянуть, тем мрачнее было будущее. Но в этот момент передо мной встало лицо брата – бледное, маленькое личико с голубыми глазами и вихрем волос на голове, и тогда я поняла, что ради него мне стоит бороться. Я буду бороться и не остановлюсь, пока не выиграю эту битву.

Маша помогла мне с работой, нашептав на ушко одному своему поклоннику, чтобы устроил меня к нему в ресторан. Место оказалось неплохим, даже хорошим по меркам Петербурга. Зарплата была выше ожидаемой, а если широко улыбаться и не реагировать на навязчивый флирт особо озабоченных мужиков, то можно было получить щедрые чаевые. Жизнь потихоньку стала налаживаться, дни потянулись чередой, сливались в один сплошной репит – работа, дом, интернат. Развлечения больше не интересовали меня, лишь изредка девчонки чуть ли не силком вытягивали меня из дому развеяться. И только конечная цель, вернуть брата, не давала мне опустить руки.

***

Я распахнула глаза, прогоняя мучительные воспоминания. Троллейбус стоял на нужной мне остановке. Я дёрнулась с места и успела выскочить в закрывающиеся двери. Если опоздаю, Лариса, наш администратор, по головке не погладит. Она меня и так не особо жалует.

– Воронова! Снова опаздываешь. У тебя три минуты, – строгий голос начальницы раздался за спиной, когда я переодевалась в форму – белый верх, чёрный низ и плотный льняной фартук.

– Простите, Лариса Викторовна! Справлюсь за две, – бросила я через плечо, застёгивая блузку. Чуть тронула ресницы тушью, причесала брови и размазала румяна по щекам. Вот так – хоть на человека похожа, а не на загнанную лошадь.

– Что на этот раз? Разрядился телефон? Пробки? Моё терпение не безгранично, запомни.

Лариса подошла ближе, пронизывая меня испепеляющим взглядом. От неё исходил сладкий приторный аромат, от которого хотелось поморщиться. Я с трудом сохранила спокойное лицо и даже попыталась улыбнуться, хотя на языке давно вертелось крепкое словечко в её адрес.

– Лариса Викторовна, это всё дополнительные смены. Организм сбоит.

– А никто тебя не заставлял. Если взялась за дело, то не жалуйся. А теперь живо в зал. Сегодня без перекура.

Я смотрела на её удаляющуюся фигуру, кусая губы и сдерживаясь, чтобы не ляпнуть ей вслед какую-нибудь колкость. В этой рыжей стерве не было ни грамма жалости, а ведь ей прекрасно было известно про мою ситуацию и «послужной список», с которым меня вряд ли охотно примут на работу. Намекать на то, что она легко может вышвырнуть меня на улицу, были её излюбленной забавой, хотя я не давала для этого поводов. Сегодняшнее почти-опоздание не в счёт, едва ли его можно было принять за нарушение дисциплины. Выгнать-то она меня не выгонит, но оштрафовать может.

Выругавшись про себя, я сдержалась, чтобы не хлопнуть дверцей шкафчика.

С утра в зале было не так много людей, я даже успела переброситься парой слов с нашими поварами, а на ланч уже пошёл народ с ближайшего бизнес-центра. Молодые, успешные и обеспеченные – обычный наш контингент. Днём забегали на обед, а по вечерам расслаблялись в более приятной обстановке, устраивали свидания, иногда деловые ужины или проводили мероприятия.

Поначалу я приняла своего клиента, одиноко сидящего за столиком у окна, за такого же как и все остальные, пока не услышала его приятный акцент.

– Никогда у вас не был, – его голос так сладко промурлыкал, немного картавя букву «р». Француз? – Очень приятное место.

– Спасибо, – я улыбнулась ему в ответ, бегло осмотрев его. Чуть за сорок, тёмные волосы едва тронула седина, привлекателен и хорошо одет. Я всегда обращала внимание на обувь и часы мужчины. Так легче всего было вычислить, что передо мной человек обеспеченный. Не для романов – на них у меня просто не оставалось ни времени, ни сил. С простой официанткой наши гости-мужчины не пошли бы на что-то большее, чем простая интрижка, а у меня не было никакого желания им подыгрывать и строить иллюзии на их счёт. Но вот хорошие чаевые можно было заработать, стоило только быть поприветливей и дать им пустую надежду на лёгкий флирт.

– Вы уже выбрали?

– А что бы выбрали вы?

Этот вопрос застал меня врасплох. Обычно гости просили посоветовать, а мы предлагали то, у чего подходил срок годности. Я уже хотела проделать тот же финт, но что-то в этом мужчине меня подкупило.

– Равиоли с крабом и борщ.

Я как-то пробовала равиоли от нашего шефа. Их вернули на кухню, так как особо привередливому гостю они показались переваренными, но я посчитала их божественными.

– Борщ? Это красный суп? – гость в удивлении поднял брови.

– Да, традиционное русское блюдо. Очень вкусное.

Мужчина замолчал в раздумье, но взглядом окинул меня, скользнув глазами по груди.

– Как ваше имя? – он подался вперёд, видимо, ища бейдж.

– Мила.

– Красивое имя. Что ж, Мила. Я прислушаюсь к вам. Борщ и равиоли, – он протянул мне меню, всё так же не отрывая от меня глаз.

– Что будете из напитков?

– Зелёный чай.

Я, улыбнувшись, кивнула и прошла в сторону кухни, спиной чувствуя его взгляд. Даже бросило в пот от того, как внимательно он меня разглядывал. Часто мужчины, такие как этот, обеспеченные и уверенные в себе, пытались заигрывать, давали свои визитки или просили мой номер. Для них что медсестра, что стюардесса, что официантка – это всё были сексуальные фантазии, которые должны были безропотно исполнять их желания. Но я отвергала все их попытки. Отказы даже не били по их эго – не соглашусь я, так согласится другая. А к чему мне быть одноразовым развлечением?

Этот мужчина не был исключением, я чувствовала это кожей. Но на его знаки внимания я не собиралась отвечать. Буду милой, приятной и вежливой, не более.

Передав заказ на кухню, я вышла в зал и взяла ещё пару столиков. Боковым зрением отметила, как иностранец наблюдает за мной. Стараясь не обращать на это внимание, я набросила маску учтивости и принесла его блюда. Он поблагодарил, но, когда я развернулась, вдруг потянул меня за руку.

– Чем вы заняты сегодня вечером, Мила?

Я почувствовала предательскую дрожь от вторжения мужчины в моё личное пространство, но аккуратно выдернула свою ладонь.

– Работа занимает всё моё время, – произнесла я заготовленный для таких случаев ответ и натянула улыбку.

– Я в вашем городе впервые, никого здесь не знаю, и был бы рад компании. А ваши глаза столь… enchanteur*, что мне хотелось бы ещё раз их увидеть. Может, вы согласитесь со мной поужинать завтра?

– Прошу прощения, но у меня важные дела.

Иностранец разочарованно вздохнул. Кажется, чаевых мне сегодня не видать.

– Жаль. Очень жаль. Но благодарю за такой вежливый отказ, – он грустно улыбнулся и, взяв в руки приборы, показал, что разговор окончен.

Я не заметила, как он покинул ресторан и в первую секунду испугалась, что он ушёл, не оплатив. Но на столе лежали три пятитысячные купюры. Он оставил больше десятки на чай.

Почему-то этот жест вызвал у меня только раздражение. Так легко сорить деньгами… Знал ли он как порой трудно заработать лишнюю сотню? Не думаю. Но одновременно с этим внутри я ликовала. Я стала на десять тысяч ближе в своей цели.

*enchanteur – обворожительны (фр.)