Глава 8. Укол для главы администрации

Константин

Кисло посмотрев на два одиноких, уже заветрившихся желтка на тарелке, разворачиваюсь к холодильнику и достаю из морозилки кусок свинины.

В комнате раздается что-то похожее на гавканье.

– Только попробуй, – строго говорю, обращаясь к Альберту.

Он виновато вжимает голову в пернатое туловище и, оскорбившись, отворачивается к стене.

То-то же.

Кинув мясо в железный таз, накрываю его разделочной доской. Предновогодний ужин будет чисто мужским. Не салаты же стругать.

А оливье бы, конечно, хотелось.

Забираю Макбук с зарядки. Надо немного поработать. Тело всячески этому сопротивляется: голова кажется чугунной, в суставах непроходящая ломота, еще и знобит по-страшному.

Да и ладно.

Подумаешь, температура. Чай не девочка ведь. Взрослый мужик. Как-нибудь и сдюжим. Если что, вечером баню истоплю.

Хорошая баня – она всю хворь выгоняет. По крайней мере, я такое слышал. Как городскому жителю, мне было довольно сложно привыкнуть к новой сельской реальности, но я всегда любил лес и природу. Это выручает.

Открыв эксель, настраиваю формулы. Периодически ячейки сливаются в одно крупное «ИДИ СПАТЬ, КОСТЯ», но я с детства усидчивый и старательный, поэтому продолжаю вникать в разбегающиеся перед глазами цифры, которые предоставили сотрудники моей администрации.

Так-с. Численность населения поселка Елкино в две тысячи двадцать четвертом году.

Рождаемость…

Смертность…

Кружу взглядом с одной таблицы до другой. Цифры не бьются.

Либо я кого-то лишнего «родил», либо… «порешил».

Все. Хватит.

Резко захлопнув крышку, оглядываюсь по сторонам. Правильно Скальпель сказала: темновато здесь. Надо бы Альберта в кладовку переселить хотя бы на время праздников, а то я с ним тут в вампира превращусь.

На телефон снова приходит сообщение от Левки.

Вообще, у меня два племянника – Лев и младший Тигран. Любит моя сестра хищников, а вот мужиков выбирать не умеет, поэтому оба пацана от разных отцов. Они усвистали раньше, чем акушерка прокричала вес и рост младенцев, поэтому я тот мужчина, который дважды стоял возле дверей роддома и изображал из себя счастливого новоиспеченного папашу.

«Дядь Кость, ты матч смотрел? Холланд все-таки самый крутой футболист в мире».

«Нет. Расскажешь позже, я пока работаю».

«Кстати…»

Левка шлет с десяток краснеющих смайлов. Он подросток, поэтому вопросы ниже пояса задает мне часто. У мамки с бабушкой такое не спросишь.

«Что? Случилось чего?»

«Бабушка говорит, ты у нас… алкоголик. Это правда?»

«Чего?»

Ржу в голос и закашливаюсь до потери дыхания. Твою ж мать! Помру тут в одиночестве на радость Альберту. Интересно, совы едят падаль?..

«Так вот. Дядь Костенька! По телику сказали: все алкоголики плохо заканчивают. Я так расстроился… из-за тебя».

Была бы у меня в запасе скупая мужская слеза – пустил бы. Кому-то на меня не похуй. Будь я хоть Си Цзиньпин, хоть глава Елкино или хоть хер с горы.

«Левка, бабушка, наверное, имела в виду трудоголик, – поправляю малого. — Это означает, что я много работаю и мало отдыхаю. От этого не умирают. По крайней мере, сразу».

Разве что… погибают в страшных муках от взрыва в яйцах из-за долгого воздержания, но это не то, чем хочется делиться с наивным двенадцатилетним пацаном.

«Да, точно! Трудоголик! Дядь Кость», – ржет смайликами.

«Ладно, позже спишемся. Маме привет».

Откинувшись на спинку стула, ныряю в тяжелые мысли. Пожалуй, мало кто не подводит итоги года хотя бы в голове. Автоматически подсчитываешь свои достижения и неудачи. За что-то хвалишь себя, за что-то ругаешь. И, конечно, веришь, что в следующем году не будешь феерическим долбоебом и не станешь перечить губернатору и зарвавшемуся олигарху, когда они захотят сходить на кабана в несезон.

За такую оплошность я и был сослан в места не столь отдаленные – в суровое Елкино.

Посматривая на часы на стене, стрелки которых показывают полдень, невольно вспоминаю прошлый Новый год.

Я отмечал его с Паулиной. Дорогой ресторан, съемочная группа модного сериала для главного телеканала страны, куча людей в дорогих костюмах и блестящих платьях. Роскошная Москва за окном.

Был ли я счастлив?

Вздыхаю.

Наверное, да.

Альберт смотрит на меня с укором и пучит желтые глаза-пятаки.

– Что зыришь? Я хотя бы трахался! – отвечаю ему мрачно.

Затем, покачиваясь, бреду наверх.

– Сожрешь мясо – сделаю из тебя чучело для класса биологии в местной школе, – предупреждаю птицу. – Будут дети в тебя карандашами тыкать и сигареты прятать…

В дверь настойчиво стучат. Комната плывет перед глазами. Кто там еще? Вариант только один – это Нина, моя навязчивая соседка.

Открыв замок, дергаю ручку и застываю. Морозный воздух обдает лицо и расходится мурашками по шее.

Вернулась?..

Вообще, я еще не определился с тем, как ее называть. Ника напоминает мандаринку – взрывная, яркая, сочная… Даже слишком.

Вкусная.

Или режет взглядом, словно острым скальпелем. Вчера сказала: в медицинский поступать будет. На хирурга. Ей подходит.

– Забыла чего? – спрашиваю, подпирая дверной косяк.

Она небрежно отпихивает меня в сторону. Принимается стягивать шлюшьи сапоги и тараторить без умолку:

– Дорогу опять замело. А я думаю, это важный знак. Заехала в аптеку. Еле нашла ее, блин. Купила анальгин, димедрол и папаверин в ампулах. Сделаю литическую жаропонижающую смесь. Сразу полегче тебе будет…

Тебе? Вспомнила все, значит? Не злится?.. А я переживал.

– Мне ничего не надо. Езжай домой, к тетке.

– Так как езжать-то? Я бы и рада, но ты, Константин Олегович, аэропорт здесь еще не построил.

Сжимаю зубы и чувствую, как голова трещит по швам. Горло саднит.

– Пойдем, – зовет она и хватается за пуговицы на своем пальто.

Потом вспоминает, что под ним только наряд медсестрички. Смущается. Посматривает из-под полуопущенных ресниц.

Поправив волосы, убирает шапку и идет в ванную комнату мыть руки. Я, не знаю почему, ругаюсь на себя: мне ведь даже нравится, что она вернулась.

Не сходя с места, наблюдаю, как склоняется над раковиной.

Когда Ника выходит, то мягко улыбается. Правда, вижу это сквозь мутную пленку. Глаза накрывает горячим теплом, а тело будто в холодильник помещают.

Мороза морозит. Вот такая тавтология.

– Жду тебя наверху… Через пять минут. Ты ведь не выкинул мою футболку?

– Сжечь еще не успел, – ворчу, разглядывая тонкую талию, уплывающую за угол на втором этаже.

Альберт снова пучится. Подгавкивает…

– Лучше молчи, – приказываю ему и медленно, шаг за шагом поднимаюсь. За пять минут как раз управлюсь.

То, что она медсестра, не дают забыть красные медицинские кресты, проступающие на сосках. Член при этом напоминает, что я все еще мужчина. Со своими потребностями. Не совсем удовлетворенными после вчерашней ночи.

– Ложись на живот, – Ника сосредоточенно вскрывает упаковки на журнальном столике.

– А диплом покажешь?..

– Тебе придется поверить мне на слово, – смотрит свысока и надевает перчатки. Протирает их спиртовой салфеткой.

Сразу взрослой такой кажется. Точно, Скальпель.

Воздух наполняется запахом медицинского кабинета. Это навевает не совсем приятные воспоминания из детства.

– Я передумал, – пячусь назад.

– Вот еще. Не выдумывай. Ложись.

– Не… У меня там дела.

– Какие у тебя могут быть дела? – заливисто смеется. – Сегодня тридцать первое декабря…

– Важные, – закатываю глаза.

– Какие еще важные? Ты даже не мэр. Так… – закусывает нижнюю губу. – Глава администрации… а уколов боишься.

– Чего? – хмурюсь и выпрямляюсь. – Это кто боится?

Ложусь на холодное покрывало. Привстав на локтях, стягиваю штаны с задницы вместе с трусами.

Вчера она передо мной раздевалась, сегодня я. Один-один.

Ягодиц касаются холодные руки. Намеренно долго елозят спиртовой салфеткой по правому верхнему квадранту.

– Расслабь мышцу, – тихо просит Ника.

Я недовольно вздыхаю.

– Расслабь… – легонько бьет.

Я утыкаюсь горячим лбом в локоть и думаю, как сказать этой девчонке, что, когда я расслабляю одну мышцу, другая – которая спереди – сразу же напрягается еще больше.

С горем пополам представляя, прости господи, голых бабушек из дома престарелых, получаю свою дозу в задницу.

– Молодец, – хвалит Ника ласково. Уже как Мандаринка. – Теперь поспи. Я пока тут побуду…

Натянув штаны, кладу голову на подушку и мгновенно отрубаюсь.

Глава 9. Ника без пола, а Константин без потолка!..

Константин

– Блядь, – отпускаю, продирая глаза.

Ни хрена понять не могу.

Где я?.. Кто я?..

В комнате приятный, совершенно нераздражающий сетчатку глаз полумрак, в прохладном воздухе сладко-сладко пахнет мандаринами. Этот аромат и кисловатый вкус теперь навсегда будут мощнейшим афродизиаком.

Я Костя. Мне тридцать один. И я кончаю от цитрусовых.

Докатился!..

Сбросив ноги на холодный пол, активно вращаю головой и потираю голую грудь.

Блядь.

Стопэ!

Голую грудь?..

Откинув легкое одеяло, обнаруживаю на себе только боксеры. Слава богу, те же, в которых и был с утра.

– Ты уже проснулся? – слышу воркующий, мягкий голосок.

В комнату проникает одинокая полоска света, расширяющаяся по мере того, как дверь открывается.

– Почему я в трусах? – предъявляю претензию. – Точно помню, что заснул в одежде, после того как ты мне что-то вколола…

Пытаюсь как-то прийти в себя. Единственное, что ощущаю, – стало лучше.

– Ты пропотел, – Ника сообщает спокойным голосом. – И… никак не просыпался, поэтому я тебя раздела, чтобы не замерз, и температура снова не поднялась. Уже шесть часов вечера. Скоро Новый год.

– Прости!.. Ты меня… что? – усмехаюсь, дальше этого слова не расслышав абсолютно ничего, хотя голова на удивление ясная.

– Я. Тебя. Раздела.

Звучит пиздец как сексуально.

– Хм, – рассматриваю Нику, все еще стоящую в дверном проеме.

Лампа из коридора озаряет тонкую, высокую фигурку. Ткань стыренной у меня футболки выглядит почти прозрачной.

– Я ведь медицинская сестра. Ты разве забыл? – скромно спрашивает она. – У меня нет пола…

Мажу взглядом по стройным узким бедрам и длиннющим гладким ногам.

– Ага. А у меня нет потолка, – хрипло ворчу.

Прикрыв пах подушкой, направляюсь мимо Мандаринки в ванную комнату.

В душе под потоком теплой воды всего на пару минут тоже становлюсь небинарной личностью, потому что с силой обхватываю возбужденный член и дрочу (простите за подробности), вспоминая медицинские кресты на сосках Ники, мать ее, Солнцевой.

Ну той, которая «без пола».

Самоудовлетворившись, быстро моюсь, возвращаюсь в комнату и надеваю чистые трусы. Нахожу в стопках одежды выцветшие джинсы и черную футболку-поло такой длины, чтобы прикрывала пах.

Да и так официальнее.

Все-таки у меня гостья из Минздрава.

Когда спускаюсь на первый этаж, изумленно обвожу взглядом помещение.

– Это что за на хер? – не сдерживаюсь.

– А… я тут всего немного украсила. Раз уж на время стала твоей сиделкой и Новый год нам придется отмечать вместе… Я привыкла к домашней, новогодней атмосфере.

Мое лицо вытягивается, пока я медленно изучаю сияющую на шторах гирлянду и мишуру, закрепленную над дверью. А еще дурацкие снежинки, свисающие с потолка.

Но кульминацией этого безобразия становится моя сова!..

Сука!..

Не знаю: ржать или рыдать.

– Ты что, трогала мою птицу? – мрачно спрашиваю, внимательно разглядывая разноцветный галстук-бабочку на толстой шее и новогодний, свисающий на морду лица колпак с помпоном.

– А? Да, мы с Аликом успели подружиться. Он клевый!

Альберт пучит желтые шары и изображает из себя святого великомученика.

«Может, я пока в чулане поживу?» – уязвленно гавкает.

«Да щас. Я тут один вывозить должен?»

«Су-ка…»

Отворачивается к стене, обиженно взмахнув помпоном, а я, с опаской посмотрев на Нику, иду на кухню. Не девка, а петарда. Сову незнакомую переодела. Надо же!..

Я в шоке.

Врубив подсветку, проверяю размороженное мясо в тазике и недовольно смотрю на объемный пакет на столе.

– Это что еще такое? – приоткрываю белый целлофан.

– А… Это я за продуктами съездила, – поднимает взгляд от мобильного телефона и улыбается. – Какой Новый год без оливье?

Мрачно наблюдаю за тем, как она неохотно поднимается и подходит ко мне. Выкладывает на стол ветчину, банку с зеленым горошком, яйца, картофель, морковь и свежие огурцы.

– А это зачем?

– В оливье.

– Кто ж его со свежими огурцами делает?

– А с какими надо?

– С солеными… – достаю из холодильника стеклянную банку и тоже ставлю на стол.

– Вот еще! Отстой полный, – фыркает и облизывает губы.

Я за поддержкой обращаюсь к Альберту, но он так и продолжает громко сопеть и смотреть  в стену.

Обиделся.

– Что значит отстой? – начинаю спорить. – Классический советский рецепт оливье как раз с солеными огурцами. Свежих в Советском Союзе зимой просто не было.

– Советский Союз? Вам виднее, – закатывает глаза, коза. – Меня тогда еще не было!

– При чем тут…

Осаживаюсь, понимая, что начинаю злиться.