Глава 4. Гарант удовольствия, если цензурно!..

– Привет, – машу рукой парню-дорожнику. Открыв дверь, аккуратно ставлю одно ведро в другое и убираю на заднее сиденье. – Вот щас тебе твой Морозко все и скажет.

Победоносно смотрю, но тут же оборачиваюсь и краснею от строгого взгляда.

– Простите, Константин Олегович. Он сам вас так назвал, я тут ни при чем.

Мэр в костюме Деда Мороза и в окружении пролетающих снежинок смотрится довольно экзотично. Особенно его плечи. Будто была пандемия и дедушка перезанимался в качалке. Он из-под белых искусственных бровей, прикрепленных к шапке, без энтузиазма осматривает мою ярко-красную малышку, купленную на свои кровно заработанные деньги.

– Праворульная?.. – вздыхает недовольно.

– Ага.

– И… красная…

– Ага.

– И маленькая вдобавок.

– И легковая, если вам нужны еще какие-то прилагательные, – закатываю глаза. – У вас, кажется, выбора нет, – припоминаю.

Сама себя одергиваю. Ну и тучка же ты, Солнцева.

– И откуда ты на мою голову свалилась? – ворчит мэр, открывая заднюю дверь с другой стороны и закидывая ведра.

– Из города, Константин Олегович. Из города. Говорила же, – мягко напоминаю и киваю на парня. – Скажите ему, чтобы дорогу почистил!

Видя, как в голубых глазах вырастает протест, проверяю, застегнуто ли пальто, и продолжаю уже не так уверенно:

– Будьте так добры. Мне в город надо!..

– Сейчас договорюсь, – деловито произносит «дедуля».

Я сажусь в машину и завожу двигатель. Тут же врубаю печку на полную мощность. Ну и что, что так нельзя? Машина дана, чтобы ею пользоваться! Живем один раз!

Молча наблюдаю, как Морозко разговаривает с парнем, который затем прячется в кабине снегоуборочной машины и тут же уезжает.

– Он почистит? – спрашиваю, когда отворяется дверь, а салон снова заполняется морозным воздухом.

– Почистит… – ворчит. – И как я должен сюда втиснуться?

Не понимая проблемы, осматриваю узкое сиденье.

– А, точно…

Наклонившись, отодвигаю кресло на максимум.

– Лучше не стало, – ворчит мэр, придерживает подол костюма и падает рядом.

Ощущение, будто заполняет собой всю «Мазду».

Смешно обхватив колени, глядит на меня зло. И, вообще-то, это несправедливо! В такой позе он должен смотреться ничтожно, но я отчего-то стыдливо опускаю глаза. Как-то быстро произошло наше знакомство для такой близости.

– М-да… Попрошу, чтобы из дома престарелых вывезли инвалидную коляску по приезду.

– Чувствуйте себя как дома, Константин Олегович, – смеюсь и срываюсь с места.

– Эй, – он пытается держаться за переднюю панель, – ты куда так несешься, ненормальная?

– Я тороплюсь! У меня сегодня важное мероприятие, – отвечаю, натягивая солнечные очки для пущей важности.

– Похороны?

– Нет. Похороны уже были, – киваю.

Он снимает шапку и бурчит:

– Направо поверни…

– Сейчас.

Забыв включить поворотник, резко сворачиваю с основной дороги. Машина, двигающаяся за нами, взрывается звуком орущего клаксона.

– Поворотники тебе на что?

– Забыла, – пожимаю плечами.

– До конца улицы езжай. Никуда не сворачивай. А дворники? Когда в последний раз меняла? – тихо спрашивает, замечая разводы на лобовом стекле.

– Вообще не меняла. А что, их надо менять? – удивляюсь.

Он, удерживая ноги, поворачивается ко мне.

– Если хочешь жить, то желательно.

– Уточню этот вопрос…

В отличие от своей подруги Катьки, я не склонна доверять всем мужчинам подряд.

Они у меня проходят жесткий трехуровневый кастинг.

Сначала знакомство. Здесь вроде как все понятно. Он должен быть приятным в общении молодым человеком.

Далее этап, который я прозвала «проверкой на вшивость». Я не пишу первая и часто игнорирую его звонки. Таким образом отсеиваются нерешительные экземпляры и те, кому отношения со мной не особо нужны.

Ну и третий этап – «полюбовный». Конфетно-букетный период, по классике. Несколько встреч в кафе, поход в кино или на выставку и так далее… Не знаю, что еще, до этого этапа дожил только Слава.

Не в смысле, что все умирали.

Нет.

Статистика по выживаемости у меня хорошая. А вот по выносливости не очень. Все на втором этапе почему-то сливаются.

– Как хоть зовут тебя, Снегурка? – спрашивает Константин Олегович.

– Ника… Солнцева.

– Ну и откуда ты, Ника Солнцева?

– Из города, сказала же, – улыбаюсь лучезарно.

– Ты больше на москвичку похожа, – прищуривается.

– Скажете тоже, – смотрю на него, продолжая улыбаться.

Заезжаю на охраняемую территорию и паркуюсь в ближайшем сугробе. Услышав характерный треск переднего бампера, делаю вид, что ничего не произошло, а мэр произносит под нос что-то ругательное.

– Ведра заберу, – обращается ко мне, выходя из машины на своих двоих.

Больше жаловался.

– Я со своей стороны сама заберу, не переживайте.

Глянув на себя в зеркало, проезжаюсь пальцами под глазами, чтобы убрать осыпавшуюся тушь, и выхожу из машины.

– Бампер под замену, – доносится, когда открываю заднюю дверь.

Убрав верхнее ведро, прячу кое-что важное под водительским сиденьем.

Так вернее будет.

Мэр мне обещал, что дорогу почистят, и я уеду!..

Его любимая барсетка – гарант моего сегодняшнего оргазма.

Глава 5. Том и Джерри

Следующее утро

Пугаюсь от резкого света, бьющего по глазам. Пытаюсь от него скрыться и вжимаюсь в твердый, холодный стул.

Комната, в которой я нахожусь, темная, в воздухе отчетливый запах сырости.

– Подсудимая Солнцева Ника Венцеславовна, встаньте!

Чувствуя слабость в ногах, медленно поднимаюсь и только сейчас замечаю за длинным столом напротив своего отца и ухмыляющегося Марка Гордеева.

– Никчемная! – начинает орать отец, находясь под ярким прожектором. – Почему ты такая никчемная, Ника? Вся в свою мать!.. Даже от бездомной собаки толку больше, чем от тебя. Бестолочь!..

Свет перемещается на Гордеева.

Я замираю, разглядывая смазливое лицо и модную стрижку.

– Почему ты не кончила? – усмехается он. – Ты не кончила, потому что фригидная. Со мной все так. А ты как бревно. У меня, вообще, встал только потому, что ты дочь своего отца. Твоя фамилия – единственное, что может возбуждать в тебе, Ника.

Прожектор резко возвращается ко мне. Теребя рукава толстовки, всхлипываю и шепчу:

– Я… я… я…

Мир закручивается воронкой и…

Я просыпаюсь.

Морщусь от неприятного привкуса на языке. Это, конечно, что-то вроде стыда и… ужасное похмелье.

– Боже…

Шепчу пересохшим ртом.

На тумбочке возле кровати замечаю стакан с водой. Спасибо тебе, добрый человек, который его оставил.

Жадно пью, стирая капли с подбородка.

Зажав одеяло под мышками, сонно озираюсь по сторонам. Комната выглядит так, словно только что сошла со страниц каталога. Стильные серые обои с белыми крупными цветами, резное железное основание кровати, белоснежный шкаф на изогнутых ножках, уютное бирюзовое кресло. И только грубоватые красные шторы выглядят здесь инородными. Какой дурак их сюда повесил?

Упав на подушку, вдыхаю аромат мужской туалетной воды. Тут же подскакиваю. Это его кровать, да?

Затем нюхаю свои волосы, руки, касаюсь носом острого плеча.

Я пахну так, будто терлась всем телом об Константина Олеговича Мороза. При мысли об этом внизу живота тянет. Как-то по-новому. Сладко.

– С добрым утром, – слышу я вежливый голос из-за двери, перемежающийся с громким кашлем. – Можно войти?

Воспитанный какой! Закатываю глаза.

– Да, – отвечаю, приглаживая всклокоченные волосы.

– Привет…

Смотрим друг на друга. Тоже как-то по-новому.

В спортивных серых штанах и белой футболке он выглядит домашним и неприлично большим. Я, кажется, краснею…

– Ничего не помню, – улыбаюсь скромно, прикладывая ладони к щекам. – Как вчера все закончилось? Как я здесь оказалась?

– Ничего не помнишь? – спрашивает он, подзависнув взглядом на одеяле, которое грозится съехать с обнаженной груди.

Подтягиваю его и придерживаю пальцами.

– Нет…

– Это твое, – раскрывает ладонь.

– О боже… Вы это видели, да? – захлопываю глаза стыдливо.

Мэр хрипло смеется и снова закашливается.

– Вот это да!

– Что? – смотрю на него. – Блин. Вы хотите, чтобы я под землю провалилась от стыда?

Без интереса смотрю на белые прозрачные трусы, плавно переходящие в две тонкие полоски ткани. Красные медицинские кресты на них имеют свою функцию: прикрывать соски.

– Я, конечно, требовал от Министерства здравоохранения высококвалифицированный персонал в нашу Елковскую больницу, но чтобы они так быстро закрыли мою заявку да еще лучшими кадрами! – еле сдерживая смех произносит. – И сразу с униформой!..

– Вам смешно? – шиплю яростно.

– Мне – да.

Он хохочет, а я злюсь. Когда закашливается, пытаюсь найти в себе силы не злорадствовать.

– Вы не должны были это увидеть, я вообще не понимаю, что вчера случилось!.. – расстроенно произношу.

Мороз качает головой.

– Я забыл тебя предупредить, чтобы ты ничего не пила в гостях у Владимира Владимировича.

Я вспоминаю милейшего седовласого старичка, капитана дальнего плавания в белой фуражке, который гостеприимно нас встретил и пригласил к себе в гости после праздника, за накрытый угощениями стол. Мне нужно было ехать, и я сильно торопилась, а мэра, как назло, отвлекла директор дома престарелых.

– Он давал мне компот, – вспоминаю. – Вкусный такой, сладкий.

– Я уже понял. Местные называют этот самый компот «Том и Джерри». И давно обходят его стороной, Ника.

– Но почему?

– Потому что это брага. Настаивается на дрожжах и сахаре, – улыбается. – И Владимир Владимирович постоянно ее всем предлагает. После одного стакана человек меняется до неузнаваемости. Наутро, как правило, ничего не помнит и болеет. Ты как?

– Голова раскалывается. Это, вообще, законно так людей опаивать?

– Он не со зла. Ищет собутыльников. Вчера ему, конечно, с тобой особенно повезло. В его-то возрасте…

Он снова начинает хохотать, а я решаю не узнавать, почему старику «особенно повезло» со мной в качестве собутыльницы. Пока не готова к таким откровениям.

– И ты в этом кружевном безобразии поехала в дом престарелых? – расслабленно смеется Константин Олегович, сжимая в руке кусок полупрозрачной ткани.

– Отстаньте! У меня голова болит! – Дуюсь, стискивая покрывало.

– Да оттуда сегодня пятерых стариков выписали, Ника! Это первый случай, когда они уехали не вперед ногами! После такого!..

– Вообще-то, я должна была вчера идти на свидание…

Мужской смех как по команде меркнет, а спокойный лед в голубых глазах трескается от злости.

– В смысле на свидание?.. Вот в этом?

– Ага, – ангельским голоском отвечаю.

– И с кем же?..

– Ну точно не со стариком вроде вас… Мужчины с барсетками меня не интересуют.

Тут же прикусываю губу от досады. Ну зачем я так?

Он симпатичный… У него безумно красивые волосы: густые, пшеничного цвета. Откуда-то знаю, что на макушке они мягкие, а на затылке жесткие, потому что покороче.

И вообще, он такой… вкусный на вид!

Молча наблюдаю, как мэр оставляет костюм развратной медсестрички на кровати и сиплым, болезненным голосом холодно произносит:

– Ты, наверное, забыла… Мы с тобой вчера перешли на «ты». Спускайся, я накормлю тебя завтраком перед отъездом, Ника.