Так. Еще два вызова, в магазин за продуктами, приготовить ужин. Забрать дочку, погулять-поиграть с ней хотя бы часок, накормить семью, заполнить статистические талоны, уложить Дашку спать и до одиннадцати ночи успеть рассчитать изменения в платежах по свету, чтобы затем до полуночи написать новые жировки и разнести по почтовым ящикам соседей. Бухгалтером за дополнительную к семейному бюджету плату в 900 рублей Марина подрабатывала уже год. В их кооперативном доме не нашлось больше никого, кто бы был таким ответственным за такую мизерную зарплату. Но выбирать не приходилось. Пока Марина училась в институте, она подрабатывала в городской дезинфекционной станции ночами, помощником эпидемиолога – с 18.30 до 8.00, два-три раза в неделю, с ней вместе работали и ее однокурсница и девочка с на год старше, с лечфака – лечебного факультета – будущий хирург. Наташа вкалывала усердно – к девушке – хуриргу у суровых мужиков отношение было соответствующее – мол, побегает, хвостом покрутит, и замуж, в декрет. Первая сменщица – Кемя – часто уезжала к себе на родину, в Хакасию, а Наташа часто оставалась в хирургии на дополнительную практику, и Марина их замещала. Элеонора Викторовна, начальница Марины, только нахваливала ее и в глаза и за глаза – безотказная, берется за любую работу, в любой день, и субботы, и воскресенья, и праздники прихватывает. В праздники оплата шла по тройной ставке, в выходные и ночью по двойной и на круг выходило до 9 тысяч. Правда, в комнате, заставленной шестью столами, шкафчиками с желтой от времени картотекой и шестью разнономерными телефонами, было не повернуться, спать запрещалось, и ночами, на первом этаже старинного дореволюционного здания, было жутковато, но Марине полагался охранник, даже с овчаркой. Их было два, работающих посменно. Старший, дядя Юра, подкармливал тонкую и хрупкую Маринку бутербродами, а молодой, афганец, Ирек, анекдотами, а бутербродами его подкармливала она сама. Очередной охранник дожидался, пока Марина защелкнет задвижку на двери кабинета на ночь и уходил спать в холле, на старом обитом дермантиновой кожей диване. А еще раньше вместе с ним там спал водитель и пожилая тетенька – «дезбригада», которую Марина отправляла на дезобработку очага, если по телефону передавали «вспышку инфекции». Потом эпидемиология в стране стала неактуальной, потому что денег на ней заработать нельзя было, и дезбригады прекратили свое существование, но дезстанции, и, соответственно, работа у Марины остались. Однажды она даже приняла по телефону извещение о вспышке брюшного тифа, а потом и холеры, и Марина по тревоге подняла все начальство и действительно не спала всю ночь, участвуя в госпитализации, обработке очага и изоляции контактных. Веселенькое было время. Ирек, в Афгане немало повидавший, но один из немногих выживших, не покалеченный ни физически, ни душевно – не утративший ни оптимизма, ни особого беззлобного юморка, ни благожелательного отношения к любому из людей, оберегал Маринкин покой, следил, чтобы она не забывала поесть. Успокаивал уже собравшихся скандалить из-за долгого ожидания на параллельных трубках. У нее было целых шесть городских телефонов с разными номерами и еще один, особый, для связи с руководством. Иногда они трезвонили все одновременно. Каждый телефонный звонок не то что выводил, а выбрасывал из зоны комфорта, каждый нес какую-то проблему. Однажды позвонил муж какой-то беременной и умолял прислать дезинфекционную машину. Все увещевания, что нельзя, должна быть «чистая» скорая помощь, не действовали.

Марина стала тихо ненавидеть телефоны. Юмор Ирека был так кстати. А однажды они с Иреком даже встречали Новый год вместе, на дежурстве, слушали радио и много шутили… Мысли Марины оборвала машина, которая, не притормозив на повороте, обдала Марину грязным снегом. На ней уже было весеннее светлое пальто, и теперь на нем красовались мокрые грязные разводы. «Вот и выпендрилась, – вздохнула Марина, – пальто повышенной сложности!» Она только вчера забрала его в ателье. Материал достался очень недорого по случаю, фурнитуру нашла дома, а фасон придумала и нарисовала мастеру сама, сама же сделала отделку беечкой из бархата, оставшегося от вечернего платья, которое Марина сшила недавно. Но, когда она пришла расплачиваться, старший мастер выписала квитанцию за работу вдвойне. «Почему?»,– искренне удивилась Марина. «Ну, у Вас же такой необычный фасон, – пояснила та ей, – смотрите, какая прелесть получилась, мы еще никому так удачно не шили, вот что Вам придумали. Пальто повышенной сложности!». «Да это не Вы, а я придумала. И, пожалуйста, можете мою идею использовать, мне не жалко, только сделайте скидку». Так цена за пошив не только вернулась к первоначальной, но даже стала ниже прейскуранта. Хотя был ранний март, Марина не удержалась и надела его, и вот, пожалуйста, такая незадача…

За невеселыми мыслями она не заметила, как дошла – нужный подъезд, второй этаж. Маринка не любила улицу Комлева – на первом курсе она опоздала на лекцию – выросшая в маленьком военном городке, с всего лишь тридцатилетней историей улиц, не ожидала, что в старой Казани застройка сплошная – чтобы не было ветров на холмах, промежутков между домами и дворами нет. Она свернула не на ту улицу, и собиралась просто вернуться через ближайший двор… «Опоздание десять минут, – серые глаза Лябиум смотрели довольно холодно. Тонкий носик был презрительно сморщен, – можете не проходить на занятие, придется отработать». Маринка вздохнула, но спорить не стала – бесполезно. Любви к городу это не прибавило. «Вот окончу институт, получу диплом и сразу же уеду – даже на выпускной не останусь», – в который раз уже подумала она.

Улица Комлева и с фасадов зданий выглядела довольно убого. «Долой трущобы!», «Снести развалины!» – эти и менее оптимистичные «Ванька – козел» и «Серковы – ведьмы» украшали деревянные старокрашенные доски. Тем не менее во дворах одно и двуэтажных зданий было еще безысходнее. Весеннее солнышко не могло ни расцветить слежавшиеся кучи мусора около непонятного предназначения ржавых бочков ни уничтожить запах мочи и чего покрепче из туалета, покосившегося в сторону дома, к которому вела пока еще не растаявшая натоптанная ледяная дорожка.

Да-а, и изнутри такой же, без попыток хозяев приукрасить действительность, старый дом, стойкий запах кошачьей мочи, сумрак, пыльные подъездные окна, обитая непонятно-серым материалом дверь… Открыла женщина неопределенного возраста, одетая в халат и поверх – растянутую коричневую кофту. В квартире тоже было пыльно и неряшливо. Деревянные полы, старая мебель, выцветшие занавески, бардак, газеты на полу, казалось, были одного возраста с мебелью. «Проходите – проходите, не разувайтесь, вот он, ему же в армию нельзя, ну как он там будет?» Не очень ориентируясь в происходящем, Марина все же прошла в указанном направлении к разложенному дивану, на котором без простыни, но на подушке с несвежей наволочкой лежал то ли парень, то ли уже пожилой мужчина. Наклонившись, Марина рассмотрела – парень, но с сильно помятым лицом, редкими, нечесаными волосами, желтушной кожей, и расширенными, почти без радужки, зрачками. Марина оттянула веко – склеры желтушные, взгляд расфокусирован. Печень плюс два, край закруглен, умеренно болезненный. Живот мягкий, безболезненный, Пастернацкий отрицательный, моча темная, кал светлый, вот уже пять дней, – привычно застрочила она в карточке. Задрала рукав порванной рубашки. Как и ожидалось, вены локтевого сгиба склерозированы, на кисти также следы многочисленных инъекций. «Ну так как? Как он в армию?», – опять спросила по-видимому, мать парня. «Вот Вам направление в первую инфекционную, на Достоевского. Сами доедете?» – «Нет, доктор, миленькая. Куда он сам?», – запричитала женщина. «Хорошо-хорошо, не волнуйтесь, телефон есть?» «Да, сюда, пожалуйста». «Алло, скорая? Вторая поликлиника, седьмой участок, врач Мишина… средней тяжести, ближе к тяжелому… ВГВ под вопросом… Комлева, 17-23… 30 минут?… Спасибо…Номер госпитализации?…А извещения?…Ага.» Марина повесила трубку, вздохнула, отодвигая три сотни, протянутые ей в прихожей и вышла, наконец, на улицу, торопясь в детский садик… Уже у дома Марина вспомнила, что к ужину надо хлеб, и, держа дочку за руку, повернула в магазин. У витрины ее маленькая, всегда скромная, никогда ничего не клянчившая Дашка, вдруг сказала, указывая на новый чупа-чупс в яркой красной обертке: «Мамотька, купи, позалуйста, кофетку!», – она старательно выговорила слова, подняла голову и просительно посмотрела снизу вверх на Марину. Продавщица умилилась, глядя на большие Дашкины глаза и смешные русые хвостики. «Я буду себя очень хорошо вести», – чувствуя Маринино замешательство, поспешно добавила она. Марине не надо было заглядывать в кошелек, она и так знала – там оставалось ровно 15 рублей на половинку черного или на чупа-чупс. А до зарплаты оставалось еще два дня. Марина и готовила, покупая продукты спозаранку с колхозных машин – так дешевле, и считала каждую копейку, но на зарплату врача и инженера ведь не разгуляешься..

В тот самый год, когда Марина получила красный врачебный диплом, вышло постановление правительства, которое гласило о невозможности работать лицам с врачебным дипломом на ставках с более низкой квалификацией. «Переходи на врачебную ставку, в день», – уговаривала ее начальница, Элеонора Викторовна, но Марину не смогла уговорить даже главный врач, которую она очень уважала: «Нет,– сказала ей, – днем я буду лечить людей, я для этого мединститут закончила. Не хочу бумажки перебирать». Да и платили по дневной ставке врачу дезстанции в три раза меньше, чем помощнику врача – эпидемиолога. То есть столько, сколько сейчас Марина и получала, работая врачом – инфекционистом. И не было больше вещевых премий: мешков сахара, муки, теплых пледов, которые нет-нет да и выдавались Марине и другим работникам стараниями строгой, но справедливой главврача.

Стряхнув тяжелые мысли, Марина наклонилась к дочке и виновато шепнула: «Прости, солнышко, сегодня у нас только на хлебушек. Вот скоро мама получит зарплату и накупит тебе «касеток». Торопливо купила хлеб, и, не глядя на продавщицу, опять взяла ручку грустной, притихшей Дашки и они вышли…

Эпизод 4. Мадина.

2002. февраль. Равия Газовна отодвинула овсяную кашку в фарфоровой тарелке поглубже, к середине стола, и строго сказала трехлетнему Ильдарику: «Не вертись!» Ее дочь, Мадина, участковый терапевт, на хорошем счету, с перспективой стать заведующей терапевтического отделения, опять задерживалась на работе. Равия Гаязовна, заслуженный врач РТ, кардиолог, еще работающий, понимала дочь, и, в душе, не осуждала ее за частые задержки. Но, считала она, детей надо воспитывать строго. И это правило распространялось не только на трехлетнего Ильдара, но и на тридцати двухлетнюю Мадину. Дверь хлопнула и на пороге появилась дочь с пакетом продуктов. «Мама!», – громко закричал Ильдарик, выбежал в прихожую и бросился ей на шею. «Кашлял?», – спросила скорее у бабушки, Мадина. «Да, и задыхался» – «А я ингалятор купила». Она очень осторожно достала квадратное устройство. «Дорогое», – полуспросила – полувздохнула Равия Гаязовна. «Папа оплатил», – отшутилась Мадина. Папа вот уже пять лет был региональным менеджером, РМ, крупной западной компании. Первое время Мадина радовалась и заработку супруга и блестящей черной иномарке и появившемуся дома компьютеру. К компьютеру Мадина в отсутствие мужа подходить не решалась, но, когда он работал за ним, потихоньку присаживалась неподалеку – училась. Беда началась как-то незаметно: муж стал сначала отсылать Мадину к ребенку или на кухню, не давая ей наблюдать за его работой, а, потом, если она быстро возвращалась, стал раздражаться и прикрикивать. «Устает», – думала Мадина. Она терпела его холодность, упреки, жалела. А он относился к этому как к чему –то само-собой разумеющемуся… Был очередной обычный тренинг в Москве. Необычной стала его задержка на субботу и воскресенье после тренинга, а в понедельник, когда он приехал, все прояснилось. Мадина вечером принесла чай с губадьей мужу к компьютеру и на экране увидела письмо: «Русланчик, скучаю очень. Милый, твои горячие поцелуи греют меня в холодной Москве»… Письмо было длинное, но Мадина не стала дочитывать, поставила поднос и прошла в соседнюю комнату. Чемодан мужа был еще не разобран после тренинга. Мадина достала еще один, побольше. Покидала туда рубашки, галстуки, два новых, купленных с последней зарплаты, костюма. Огляделась. На шкафу стоял покрывшийся легким слоем пыли кубок мужа с прошлого тренинга: «Лучшему региону по итогам 2001 года». Мадина подпрыгнула, ухватила кубок, но при этом задела их семейную фотографию на подставке, та упала, ударилась о край прикроватной тумбочки и разбилась. На шум заглянул Руслан. Оценил картину и спросил: «Ты уверена?», – Мадина кивнула. Слезы стояли у горла, реветь она не собиралась, поэтому говорить не хотелось. Руслан еще раз, уже как на чужую, оценивающе посмотрел на нее: тоненькая, светлые короткие взъерошенные волосы, «как одуванчик»,– подумалось ему. Прибежал и светловолосый, растрепанный Ильдарик, зацепился за ее ногу и, засунув палец в рот, насупившись, посмотрел на отца. «Копия – мать», подумал Руслан и решился: подхватил оба чемодана и вышел. Уже в прихожей он обернулся и зло бросил: «Ты без меня пропадешь, терапеоид. Что ты без меня сможешь?» дверь хлопнула, а Мадина вскинула подбородок, подхватила сына и потащила на кухню: « Пойдем с бабой чай пить!» «С пирожными?», – обрадовался Ильдар, – «С пирожными», – радуясь его радости и его пока такому непонятливому возрасту, откликнулась Мадина, вытирая плечом мокрые щеки. Как там, у Ахмадулиной?:

«Ты думаешь, что я из гордости хожу,

С тобою не дружу?

Я не из гордости, из горести

Так прямо голову держу».

Эпизод 5. Галина.

2002. ноябрь. Начмед Галина Дмитриевна Минченко аккуратным, буковка к буковке почерком, дописывала заключение КЭК: «ИБС I-II стадии, стенокардия напряжения, дисциркуляторная энцефалопатия II-III стадии, сопутствующий ОА коленных суставов, метаболический синдром». Она захлопнула карточку, сняла очки и посмотрела на дверь. В проеме было видно коридор и пять человек, ожесточенно спорящих, кто пойдет первым. Галина Дмитриевна подошла к двери, взглянула, улыбнулась: «Тише, граждане. Всех приму. Так, Геннадий Семенович, давайте карточку, проходите в дневной стационар на систему, Клавдия Ивановна, давайте направление, сейчас медсестра Вам все напишет, сидите, ждите. Так, Пеньков, Вы с чем? На КЭК? Через пять минут зайдете, и не шумите, граждане», – заключила она, возвращаясь в кабинет. «Марина, заполни, – она положила направление, карту, взяла со стола ключи от девятки и модную сумочку и вышла. Около машины сняла и аккуратно сложила на заднее сиденье халат, села за руль и плавно, задом, вырулила со двора больницы. Синяя восьмерка без задних дверей покупалась несколько лет назад, чтобы маленький Владя не открывал дверцы машины и не высовывался на дорогу с риском выпасть.

Сейчас Владя был уже школьник, старшеклассник и уже начинал ухаживать за девушками из класса. Маленькая квартирка Галины была упакована, жила она без мужа, но на жизнь не жаловалась. Просвещенный, передовой доктор, знала и умела все – и массаж, и иглоукалывание, и пиявки, и блокады, и охотно помогала своим пациентам и в поликлинике и на дому, и они ее «не обижали». Жизнь удалась. Владя рос умным и спокойным. Черноволосый, высокий, красивый, немного сутулящийся, в очках, он нравился и девочкам в классе и девушкам постарше. Вылитый отец, ласково думала Галина. С отцом Влади у нее был бурный, но, как часто бывает, кратковременный роман. Она понимала, что не удержит гулену – красавца надолго и планировала забеременеть, оставить себе ребенка. Целеустремленная во всем, очень быстро получила желаемое и бросила будущего отца первой, не дожидаясь неизбежного влияния детского крика и мокрых подгузников на любимого. Он, в свою очередь, грустил недолго и к концу первой недели разлуки нашел замену Галине. Больше они не встречались. Раз в год, в день рождения Влади приходили деньги или подарок от отца, на который рано повзрослевший ребенок реагировал очень спокойно. Владя любил мать, восхищался ею, и ему вполне хватало ее заботы и ее советов. Она всегда была впереди – впереди соседок, впереди своих коллег – врачей и втайне гордилась этим. Последнее время, например, ей не давала покоя президентская программа подготовки кадров. Она навела справки: попасть в нее можно было только руководителям. Умные люди объяснили, что руководителем можно стать быстро в фармкомпании – там самая быстрая карьера и Галина вот уже три дня обдумывала, с какого конца лучше взяться.

Глава 2.

Такие люди.

Эпизод 1. Мадина.

«Ты ничего не добьешься. Ты без меня ничего не добьешься. Ты – терапеоид» – в различных вариациях крутилось у нее в голове вот уже месяц. Просто сумасшедствие какое-то. Мадина вытащила почту из почтового ящика. «Фармвестник» – газета, которую забирал муж во время своих набегов к сыну с очередной порцией дорогих подарков. Нет, «набеги» – это не о нем. Он слишком важный, с не вмещающимся никуда чувством собственного достоинства. Визитов. Визитов на дорогой иномарке с супердорогими подарками и снисходительным тоном по отношению к бывшей жене. «Добьюсь! Но с чего начинать?» Машинально Мадина свернула «Фармвестник» вдвое и в подвале первой страницы прочитала объявление: «Молодой отечественной компании требуются специалисты с высшим медицинским образованием, опытом работы врачом не менее двух лет, коммуникабельные, целеустремленные. Наличие водительских прав и владение компьютером приветствуется. Контактные телефоны…» Мадина не стала дочитывать и помчалась на второй этаж – звонить. Чуть резкий хриплый голос устроил ей по телефону настоящий допрос – час сорок минут; за это время она сама узнала о себе больше, чем за всю предыдущую жизнь. «Хорошо», – в конце концов на том конце телефонного провода удовлетворились и вынесли вердикт: «Приезжайте на собеседование, в 16.00». «На какой день?», – успела спросить Мадина. «Завтра, билеты мы возместим», – и раздались короткие гудки. Семь вечера. Поезд отходил в 19.54. Мадина заметалась по комнате, одеваясь. Деньги, паспорт, платье. Зачем платье? А что надеть? Позвоню мужу – что надеть на собеседование? Нет, не буду, сама справлюсь. Знаю. Костюм! Костюм, костюм… Ага, юбка, блузка… Пиджак? Нет, с пиджаком определенно не получалось – он болтался, как на вешалке. До рождения Ильдарика Мадина была на пару размеров представительней, этак килограммов на восемь. Ну и ладно. Зато к юбке есть сумка и туфли в тон. Руслан постарался, привез сумку из последней командировки. Наверно не один выбирал… «Мама!, – Мадина решительно вошла, почти вбежала в комнату к Равие Гаязовне, – я уезжаю!» «Куда?» – «В Москву! На собеседование! В фармкомпанию, как Руслан». – «Дался тебе этот Руслан. Все свое доказать хочешь? И зачем ты это затеяла?» – «Я не ему, мама, я себе. Себе доказать хочу». «Ну поезжай, раз себе. За Ильдариком посмотрю», – и суровая Равия Гаязовна неожиданно обняла дочку.

Эпизод 2. Продолжение.