Тем утром мы долго и основательно собирались. У нас оставалось меньше трех суток, а мы транжирили время и разгуливали по квартире, словно уже опоздали, и теперь можно не торопиться.

Лида ходила по комнатам. Водила ладонью по стенам и мебели. Поливала цветы и шептала им что-то нежное. Протирала листья и стебли… Листья и стебли шептали ей что-то в ответ. Зелёные, сочные, полные жизни.

Когда чемодан был собран, Лида посмотрела на меня – коротко, с просьбой во взгляде. Я кивнул. Знал, что ей это нужно. Мы подошли к детской.

Перед тем как войти взялись за руки. Постояли у порога пару мгновений. Потом Лида повернула дверную ручку. В комнате Алисы всё было так же, как и три года назад. Ни у кого из нас не поднялась рука хоть что-то здесь изменить, и поэтому время тут схлопнулось, словно на фотографии.

На розовых обоях висели плакаты с динозаврами и планетами. Мальчишеская любовь дочери к космосу и древним ящерам всегда умиляла меня. Помнится, однажды я зашёл в детскую и увидел, что над плакатом тираннозавра висит картинка с горящим метеоритом. Рядом с ящером угловатыми буквами была нацарапана фломастером надпись. «ЗАТО НИ НАДА БОЛЬШЕ НА РАБОТУ». Я смеялся тогда до самого вечера.

В дальнем углу комнаты сидели игрушки. Компания плюшевых друзей. Я помнил их по именам: Медвежонок, Принцесса, братья Волчата, и Барсик, который на самом деле был крокодилом. Место посередине было пустым. Раньше там жил главный любимец – Заяц. Белый, ушастый, одетый в рубашку с оторванной пуговицей. Алиса таскала его везде с собой. Именно он разделил с ней последний сон.

Я закрыл глаза. На мгновение в ушах зазвучал ливень… Капли барабанящие по чёрным зонтам. Ручейки, стекающие в землю с лакированного дерева.

Скрипнул комод, и я очнулся. Лида достала из ящика черное платьице в желтый горошек.

– Кот. Хочу…

– Конечно. Бери.

Лида благодарно кивнула. Она сложила платье в несколько раз и с нежностью провела ладонью по ткани. Затем взглянула на детскую и вместе со мной вышла в гостиную.

…мы ехали в трясущейся прокуренной иномарке, и позади оставался город с его серыми зданиями, серым небом и серой рутиной. Бетонные коробки становились всё меньше и ниже, пока не превратились в полуразрушенные деревянные халупы. Потом жилые дома и вовсе исчезли. В запотевшем окне проносились лишь автозаправки, придорожные кафе и гостиницы. Через какое-то время не осталось и их. Дорогу обступил лес. Изредка его разрезали высоковольтные линии с четырехногими башнями, и каждый из этих решетчатых исполинов напоминал мне неудачную пародию на новогоднюю ёлку.

В салоне машины потянуло сыростью.

Просто проехали Енисей, подумал я.

Лида сидела рядом, положив голову мне на плечо. Всё что я хотел – это ехать с женой вдвоём, слушая тишину, но водитель такси то и дело нарушал наш покой. Он оказался конченой сукой, этот водитель. Дело было даже не в том, что он содрал с нас втридорога, – деньги уже не имели значения, – а в том, что этот лысый, похожий на обезьяну таксист не понимал очевидных намёков. Каждый раз, когда он начинал разговор о политике, или ещё о чем-то настолько же мерзком, я смотрел на него в зеркало заднего вида и убедившись, что он видит, едва заметно качал головой. Мол, мужик, давай завязывай. Просто молчи. Лысый не понимал, либо делал вид, что не понимает. Очевидно, ему было скучно ехать два с половиной часа, погрузившись в молчание, поэтому не проходило и пяти минут, как он снова нарушал тишину. Чем больше он раскрывал рот, тем сильнее оттуда сквозило глупостью. Лысый был младше меня лет на десять; казалось, только вчера выпустился из техникума, а говорил с таким видом, будто имел учёную степень по политологии. Он талдычил про особую судьбу России и врагов на Западе. Говорил о патриотизме и о других неуместных вещах. Мне хотелось ударить его головой о руль.

Потом он включил музыку. Бьющую басом дешёвку про кокаиновые дорожки и шлюх. Я не выдержал.

– Слушай, родной. Приглуши шарманку, будь другом.

– Да ладно, че? Нормальная песня, – возразил таксист. – Качает.

Я глубоко вдохнул.

– Андрей… – погладила меня по руке Лида.

– Попробуем ещё раз, – сказал я и посмотрел в водительское зеркало. – Выключи, пожалуйста, музыку.

Таксист поймал мой взгляд. И тут же опустил глаза. Он словно уменьшился в размерах – вжался в сидение, осунулся и, потянувшись к панели, щёлкнул кнопкой. Музыка затихла.

– Спасибо, – произнёс я, с трудом не добавив крутившееся на языке оскорбление.

Лида улыбнулась и погладила меня по голове.

– Всё хорошо, кот. Не злись.

Я опустил ресницы в знак согласия. Сжал Лидину ладонь и уставился в окно. Очень хотел ни о чём не думать, но мысли летели сами – одна за другой. Все мрачные, словно осеннее небо.

Лес за окном сменился полями. Трава на них пожухла, упала и оголила черноту земли. «Мир умирает, – подумал я. – Всё умирает». Подумал и вспомнил, что скоро придёт зима. Придёт обязательно, как приходит всё неизбежное. Когда мы с Лидой вернёмся в Красноярск, холодный ветер уже сорвёт с деревьев листву. Он обсыплет ею тротуары, забьёт ливневую канализацию, и с первым серьёзным дождем город, как обычно, утонет.

А потом выпадет первый снег. Как всегда неожиданно. Из домов повылезают люди – восторженные, удивлённые, словно и не в Сибири живут. Казалось бы, что диковинного в этой белой искрящейся порошке? Это ведь происходит год за годом. Как можно быть не готовым к тому, что неизбежно наступит?

Как оказалось, можно. Ещё как можно.

«Ты вернёшься в Красноярск один», – мелькнула мысль, и в груди невыносимо засвербело. Захотелось курить. Я попытался успокоиться. Попытался поймать то бездумное тягучее состояние, которое порой наступает, когда очень долго всматриваешься в вид за автомобильным окном.

За грязными стеклами проплывали разрушенные посёлки. Поросшие бурьяном улицы, покосившиеся заборы, дырявые крыши. «Неужели в этих домах до сих пор кто-то живёт?» – подумал я. Безобразные кривые постройки торчали из земли скелетами, словно все эти деревни давным-давно похоронили, но земля их не приняла, и выдавила сгнившие избы наружу.

Посёлок, в который мы ехали с Лидой, был совершенно не похож на эти мёртвые земли. Там, в Роще, всё ещё жила русская сказка, которую не коснулись годы. Будто дух места, спрятавшись за тайгой, пережил все войны, голод, развал страны, а главное – стремительно надвигающееся будущее и перемены, не щадящие никого.

В моём будущем до перемен оставалось меньше трех дней…

В воздухе вновь потянуло рекой. Енисей был далеко позади, но запах большой воды неотступно шёл вслед за нами. «Потому что никакой это не Енисей», – сказал я себе, и курить захотелось ещё сильнее.

Мне стало интересно, где она сейчас? Где её видит Лида? Может, она сидит рядом – вот здесь, на заднем сидении? Или летит вслед за машиной? В белом сарафане, с чёрными глазами, как в одном из рассказов, что я читал в детстве.

«Снова ты пришла. Снова рядом…»

В молодости я был знаком со смертью чересчур близко. В силу профессии. Каждый день чувствовал её дыхание за левым плечом. А после того, как поверил в видения Лиды, работать следователем больше не мог. Смерть стала для меня живой.

Каждый раз, стоя на пороге очередного дома, в котором орали пьяные голоса, я чувствовал, как она смеётся мне в спину. «Заходи, не бойся, Андрей. Всё равно не убежишь, когда захочу прикоснуться. Так иди же, делай свою работу». Я шёл и делал. Боялся, конечно. Бывали моменты, когда приходилось заходить одному в грязные, насквозь пропитавшиеся вонью притоны, сжимая в кармане лишь дешевый китайский электрошокер. К счастью, никто так и не кинулся на меня с ножом, и не ударил ничем тяжелым. Максимум, что случалось – это немного брани и чуть-чуть дерзких жестов. Правда, и они пропадали, стоило намекнуть, кто в доме хозяин. Общаясь с пьяными уголовниками, я, словно заходил в клетку со львами. Не показывать страх. Не суетиться. Знал, что стоит немного проявить слабость, и шанс того, что незримая спутница прикоснётся, тут же взлетит до небес. А я вовсе не хотел взлетать до небес. Тем более я догадывался, что мне скорее в другую сторону – туда, ближе к земному ядру.

«Рай, ад… Такие сказки…» – подумал я. И вспомнил вдруг картину, которую увидел однажды в сети. Кажется, она называлась «Старый рыбак». На ней был изображен старик, опирающийся на трость. Он смотрел с холста чуть исподлобья, совсем как живой. Не злой и не добрый, а просто усталый. У картины имелся секрет. Когда к её середине подносили зеркало, старик превращался то в Бога, то в дьявола, в зависимости от того, какую половину заменяло собой отражение. «Вот и куда ему? – думал я. – В рай или в ад? По каким правилам происходит распределение? В мире нет никого доброго, как нет и злого. А значит нет ни небес, ни преисподней. Всё – сказки. Нет ничего после смерти. Одна лишь тьма. Да и тьмы, наверное, нет. Просто ничего».

– Чего-о? – заворчал водитель, – чё ты машешь мне палкой своей? Приехали, твою мать.

Нас остановили на посту. Полицейский сообщил таксисту, что тот забыл включить фары, и пригласил для составления протокола.

– Кажется, это надолго, – сказал я. – Пойдем, подышим воздухом?

Лида кивнула, и мы вышли из иномарки.

По трассе проносились автомобили. Из-под колёс летел грязный щебень, и от шума звенело в ушах, поэтому мы решили уйти с обочины. Рядом с полицейским постом оказалось кафе. Оттуда тянуло древесным углём и жареным мясом.

Не сговариваясь, мы с Лидой пошли на запах. Купили по порции шашлыка, который подавали здесь в пластмассовых тарелках, пополам с овощами и сладким луком. Встали за высокий столик на улице – так, чтобы увидеть водителя, когда тот выйдет от полицейских.

– Андрей.

– Да?

– Много нам осталось?

Вопрос вогнал меня в ступор. Потом я понял, что Лида имеет в виду лишь дорогу.

– Через час будем на месте, – сказал я, взглянув на часы. – Ещё двенадцати нет. Успеваем.

Лида посмотрела в сторону и улыбнулась, прикрыв на секунду ресницы. Я почувствовал себя идиотом.

– Прости.

– Всё хорошо. Забудь.

Я уткнулся в тарелку. «Успеваем». Нашёл, что брякнуть.

Лида съела кусочек мяса и одобрительно замычала.

– А у них тут вкусно. Жирновато, но вкусно.

– Хочешь, приготовлю кролика вечером? – предложил я.

– Хочу. Только где найдёшь крольчатину? Думаешь, у них есть в магазинах?

– Наверняка кто-нибудь разводит. Купим живого.

Лида задержала на мне осуждающий взгляд.

– Что? – развёл я руками.

– Ничего. Сам будешь свежевать.

– Договорились. Как приедем, позвоню Максу. Он точно знает, кто у них в Роще разводит ушастых.

– Ты бессердечный живодер. Ты в курсе?

– Возьмем кроля и как следует поперчим.

– Заткнись, родной.

– Потом зарумяним на оливковом масле.

– Как у тебя рука поднимется?

– Потушим в сливочном соусе. С грибами, тимьяном и луком…

– Чёрт… Помолчи, пожалуйста. Я хочу кролика.

– И съедим, запивая вином.

– Ну что ты за сука, Андрей.

Лида отвернулась и глубоко вздохнула.

– Замечательно. Ты опять выиграл, – сказала она, – ладно, сегодня на ужин кролик. Дай мне сигарету.

Я достал пачку и протянул Лиде.

– На вкус как портянка, – сказала жена, поморщившись. – Не понимаю, почему раньше мне это нравилось?

– Это с непривычки. Скоро пройдёт.

Я достал сигарету и закурил вместе с Лидой. Дым погасил неприятную щекотку в груди, которая разрасталась последние два часа из-за нехватки никотина. Какая же глупость, подумал я. Курить табак – всё равно, что отрубить себе ногу и радоваться каждый раз, когда надеваешь протез. Потерять покой, чтобы вновь и вновь обретать его.

Подумав об этом, я вспомнил, что скоро потеряю Лиду, и в первое мгновение эта мысль доставила мне удовольствие. Короткие расставания шли нам на пользу. Отношения после таких непродолжительных пауз очищались от бытовой пыли и вновь становились чистыми и уютными, словно квартира после уборки.

Потом я вспомнил, что расставание будет вовсе не коротким, и маятник снова качнулся – совсем как утром. Тяжесть свалилась в глубину, куда-то под желудок.

– Какая же гадость, – сказала Лида, выбрасывая сигарету. – О чём задумался?

Я не ответил.

– Что ты сказал Максиму? – жена притворилась, будто не заметила моего молчания.

– Насчёт?

– Насчёт дома.

Я пожал плечами.

– Просто попросил пожить пару дней. Макс согласился. Ему редко удается вырваться в Рощу, а за домом надо присматривать.

– Андрей.

– Да?

Лида взглянула на меня с таким выражением, словно я должен был немедленно извиниться.

– Ты ведь понял, – сказала она.

– Эм… нет.

– Андрей.

– Что?

– Не крути, пожалуйста. Ты планируешь остаться на все три дня?

– Разве ты не этого хотела?

– Я думала мы вернемся в воскресенье утром.

– Зачем? – не понял я.

– Тебе не кажется, что иначе будет некрасиво по отношению к Максиму?

А вот теперь понял. Стало тошно, потом больно, а через мгновение всё прошло. Я не верил, что это действительно произойдёт.

– Андрей, ты же следователь, пусть и бывший. Ты знаешь, что будет. Все эти процедуры, осмотры… Участковый в грязных ботинках. Давай лучше уедем домой пораньше.

– Лид, пожалуйста, не хочу об этом…

– Андрей, – она не позволила закончить фразу. – Пожалуйста, не пытайся верить в чудо. Мы это уже проходили.

– Лид…

– Послушай меня, – голос Лиды стал низким и громким. – Я не просто так тебя об этом прошу. Чем дольше ты бегаешь от неизбежного, тем меньше времени нам остаётся. Пойми… Я хочу быть с тобой. Именно с тобой – с настоящим. С искренним и прямым – с таким, с которым я провела двенадцать лет. Пожалуйста, кот… Я не хочу, чтобы в последние дни ты бегал от разговоров и боялся меня задеть. Или избегал каких-то тем, потому что они приносят боль. Я прекрасно знаю, что ты чувствуешь. Мы проходили это. Вместе проходили. Пожалуйста, давай не будем повторять ошибок.

Она говорила и говорила, а я в какой-то момент вдруг перестал её видеть. Слёзы выступили сами собой – предательски, неосознанно. Я пытался сдержать их, пытался не показывать слабость и прятал глаза, склонившись над столиком. Мне было стыдно перед женой, и я делал вид, что борюсь с залетевшей соринкой, но от осознания того, насколько глупо и жалко сейчас выгляжу, становилось ещё хуже, и мне приходилось задерживать дыхание и прикусывать губы, чтобы хоть как-то погасить накатывающий приступ.

Её ведь увезут, разденут, разрежут на части. Мою Лиду, мою жену. Вчера я купил ей серьги – из белого золота с рубинами. В воскресенье их снимут с Лиды. Это сделает санитар: сначала небрежно задерёт волосы и откинет их в сторону, на секционный стол, потом будет долго материться выковыривая металл из ушей. Потом…

Захотелось закричать и сломать что-нибудь. То же самое они сделали когда-то с Алисой. Раскрыли живот, вытащили всё наружу, разрезали, распотрошили. Я не видел, но знал. Так всегда делают. Я видел сотню других вскрытий. Все они одинаковые. Всё равно, что разделать кролика.

– Тебе нужно поспать, – сказала Лида.

По телу разлились знакомые волны тепла. Лида держала меня за руку.

– Постарайся подремать немного в машине. Хотя бы полчаса. Это поможет.

– Я закажу такси на утро воскресенья.

– Забудь. Я передумала.

– Что?

– Мы останемся. Только поспи чуть-чуть, пожалуйста. А когда проснёшься, мы уже будем в Роще. Поспи, кот. Тебе предстоят тяжелые три дня. Многое случится. Многое придётся увидеть.

– О чём ты говоришь?

– Ты поймёшь. Позже. Пока тебе просто нужно немного поспать. Идём, кот. Вон, кстати, наш водитель.

Я кивнул, и мы пошли к автомобилю.

Чувствуя, как в груди всё рвётся от боли, я думал лишь об одном. Как мне жить дальше, после того, как эти три дня закончатся?

***

Я проснулся, когда машина остановилась. Протёр глаза. Осмотрелся.

Дом стоял на краю посёлка, предпоследний на улице. Сюда вела лишь одна дорога – с трассы через центр, а потом на окраину, в глубину леса. Метров через пятьдесят грунтовка заканчивалась тупиком, и дальше высилась берёзовая роща. Лес окружал улицу с трёх сторон, листва шумела повсюду. В солнечном свете берёзы сияли золотом, а когда солнце пряталось за облаками, золото превращалось в янтарь. Вдали на холмах темнела тайга.

Я вышел из машины и окинул дом взглядом. Последний раз приезжал сюда три года назад, и с тех пор ничего существенно не изменилось. Только деревянный забор местами прогнил у земли.

Дом был двухэтажный, бревенчатый, с простенькой двухскатной крышей. Я посмотрел на тёмно-зелёную кровлю и вспомнил, как мы с Максом выкладывали эти листы черепицы. Мне тогда дали отпуск, и я решил помочь другу в строительстве. Крышу мы с ним так и не сделали, а из пяти дней проработали максимум сутки. Закончилось всё тем, что спустя неделю в палату местной больницы влетела Лида. Она вежливо попросила врачей удалиться, а потом с матом и проклятиями избила меня сумочкой прямо под капельницами. Это был последний случай, когда я уходил в запой.

Вспомнив об этом, понял, что в ближайший месяц мне нельзя приближаться к спиртному. Если начну теперь, то больше уже не выплыву.

– Блин, сдачи не будет, – сказал водитель, крутя в руках две пятитысячные купюры. – Мельче нет?

– Оставь себе.

– Давай телефон мой запишешь. Если обратно со мной поедете, в счёт пойдёт.

– Забудь, – махнул я рукой. – Открой лучше багажник.

– Сейчас помогу, – закопошился лысый.

Он занес сумки во двор, дотащил до крыльца. Потом всё-таки написал на бумажке свой номер, вручил мне и уехал.

Мы остались с Лидой вдвоём. Было непривычно тихо. Ни шума автомобилей, ни людских голосов. Только ветер шелестел листвой, обрывая её с деревьев.

– Пойдём? – улыбнулась Лида.

– Пойдём.

Я несколько раз обошёл вокруг крыльца. Ключ лежал где-то под ним. Макс сказал, нужно отодвинуть дощечку – ту, которая с ржавым гвоздём – и там будет тайник. Но вот незадача. Гвозди проржавели везде.

Подумав немного, я остановился слева. Трава здесь была вытоптана сильнее, а под одной из досок не росла вовсе.

– Бинго, – я сдул с ключа пыль. – Следачий опыт не пропьёшь. Хоть я и пытался.

– Открывай уже, – усмехнулась Лида, поднимаясь на террасу.

Я повернул ключ несколько раз, замок щёлкнул, дверь приоткрылась сама собой с тихим уютным скрипом.

Дом встретил пылью и затхлостью. Я чихнул.

– Давненько здесь никто не бывал, – поморщилась Лида. – Пожалуй, приберусь первым делом.

– Сними хотя бы пальто.

Внутри, как и снаружи, ничего не поменялось. Весь первый этаж представлял собой большую гостиную – два дивана, стоящие уголком, журнальный столик и большой книжный шкаф у лестницы. Кухня была тут же слева, там располагался и обеденный стол. Но главный козырь – это, конечно, камин у противоположной стены. Настоящий, сложенный из белого кирпича.

– Куда положить вещи? – спросила Лида.

– Шкаф в спальне, наверху. Я подниму.

Дотащив сумки до середины лестницы, оглянулся и не сдержал усмешку. Лида уже протирала пыль.

Пыхтя, я кое-как победил ступеньки и вскарабкался с чемоданами в мансарду. Сделав шаг к шкафу, запнулся о край ковра. Выматерился. Единственное окно наверху выходило в сторону леса, и поэтому в спальне всегда стоял полумрак. Нащупав на стене выключатель, я щёлкнул кнопкой, и на стенах зажглись светильники. Светлее особо не стало, но по крайней мере, можно было передвигаться по комнате без риска разбить себе голову.

Задвинув чемоданы в угол, сел на кровать, чтобы перевести дух.

«Да уж… – подумал я. – Всего тридцать пять, а сердечко стучит, и даже вспотел немного. Вот так незаметно и приходит старость».

Я долго пытался восстановить дыхание, и когда наконец отдышался, то почувствовал себя совершенно пустым. Не осталось ни мыслей, ни гнева, ни страха. Утренние истерики иссушили, надрезали острой болью подобно тому, как лесники по весне надрезают берёзу. Жизненные силы вышли из меня вплоть до последней капли. Хотелось откинуться на кровать, закрыть глаза и утонуть в чёрном бесконечном ничто.