Глава 3

Сначала был удар. Жуткий грохот, треск сминавшегося металла и раскалывавшегося пластика.

Потом был полёт. Моя голова мотылялась из стороны в сторону, а руки и ноги подскакивали вверх и вниз, как у марионетки на верёвочках.

Это было хуже, чем на американских горках. Потому что на горках страшно как бы понарошку, и там не бывает боли. Сейчас же мною владел самый настоящий ужас, и было очень больно от сотрясений и ударов, когда машина переворачивалась.

Хотя об этом я узнала позже, в больнице, когда медсёстры шёпотом произносили слово «авария».

Тогда мне было просто страшно. Я не понимала, что происходит, и почему так темно. А потом открыла глаза и поняла, что просто зажмурилась от страха.

Я висела вниз головой. Передо мной было искореженное лобовое стекло, а внизу – осколки, раскрытая мамина сумочка с вывалившимся содержимым. И ещё руки. Окровавленные. Раскинутые в стороны.

– Мама… – позвала я и почувствовала во рту вкус крови, потому что прикусила язык, когда машина кувыркалась в полёте.

Рядом раздался стон. Снизу.

– Мама… – это молчание было очень страшным. И я продолжала звать, повторяя самое важное слово на все лады.

– Помолчи… – раздался снизу скрипучий голос. Он был совсем не похож на мамин, нежный и ласковый. Но я послушалась.

Со стоном она приподнялась на локтях и огляделась. Вниз головой было не так страшно смотреть на её разбитое окровавленное лицо. И я смотрела.

Резко запахло бензином. Я увидела, как изменилось мамино лицо. Снова застонав, она поползла ко мне. Прямо по битому стеклу.

Щёлкнул замок ремня безопасности, и я кулем полетела вниз. Больно ударилась головой и плечом, но плакать не стала. Почему-то казалось, что сейчас не нужно плакать.

– Вылезай из машины, отойди на сто шагов и не оглядывайся, – велела мама тем же скрипучим голосом.

Я немедленно повиновалась, хотя раньше не преминула бы спросить, почему именно сто? Нельзя ли девяносто девять? Или сто один?

Я слышала, как мама за спиной зовёт Любаню тем же скрипучим незнакомым голосом. Но теперь в него добавилось беспокойства. Мне даже казалось, там появился страх.

Я ползком выбралась из машины, через окно. Никогда раньше я не вылезала из окна, но сейчас вряд ли заметила это, потому что прислушивалась к тому, что происходит позади, но слышала только мамино бормотание, какое-то потрескивание и шорох своих шагов по траве.

Шаги я считала:

– Один, два, три… тридцать четыре… – сзади громыхнуло, в спину дохнуло теплом, и я обернулась.

Машина была объята пламенем, а мама лежала, накрывая что-то собой, и тоже горела.

– Мама, мамочка! – объятая ужасом, забыла о приказе идти и не оглядываться. Вереща, я бросилась назад.

Мама уже перевернулась на спину и каталась по ещё влажной после недавнего дождя траве. Рядом с ней лежала Любаня и не шевелилась.

Уже потом я поняла, что мама спасла её, накрыла своим телом, когда машина взорвалась.

А тогда просто стояла и смотрела. По щекам катились слёзы, смешиваясь с кровью из ссадины. И я даже забывала их вытирать.

– Помоги мне, – велела мама, перестав кататься по траве. От неё шёл пар, и это всё казалось каким-то ненастоящим. Как кошмарный сон. – Вера! Помоги!

Я встрепенулась от окрика и опустилась рядом на колени. Вдвоём мы потащили Любаню подальше от горящей машины, пока мама не выбилась из сил. Она вдруг скривилась, коснулась живота ладонью, а когда подняла пальцы, они блестели от крови. Это был красивый красный цвет, но очень жуткий.

Мама опустилась на траву, легла на бок, положив одну руку на Любаню, а вторую протянула мне.

– Иди сюда, – попросила она шёпотом, от которого у меня по спине побежали мурашки.

Я подползла к ней и сжала протянутые пальцы. А потом легла рядом, обнимая маму и чувствуя, как моя одежда пропитывается чем-то тёплым.

– Позаботься о Любане, – прошептала она. – Слышишь, Вер?

– Слышу, – ответила я тоже шёпотом.

– Обещай, что ты позаботишься о сестре… – её голос стал еле различимым.

– Обещаю, мамочка, ты только не умирай…

Больше она ничего не говорила, мы лежали молча, а я дрожала от холода и страха. По щекам текли слёзы, которых я не замечала.

Потом чьи-то руки потянули меня в сторону, я плакала, просила оставить меня с мамой и постоянно звала её. Вокруг были люди, много людей. Они ходили, что-то говорили, что-то делали с мамой и Любаней.

Меня подняли, всё закружилось, вместе с землёй уплывая из-под ног. И я поплыла вслед за ней.

Вздрогнула и проснулась.

Самолёт ровно гудел. Справа через проход негромко переговаривались пассажиры. Моя соседка слева спала, уронив голову на шторку иллюминатора.

Это всего лишь сон.

Всё давно закончилось. Много лет назад.

Мне уже давно не снилась та страшная авария, которая унесла жизнь моей матери и сделала нас с сестрой сиротами.

В больнице мы с Любаней провели последний месяц лета. А в начале сентября нас привезли в детский дом.

Я помнила о данном маме слове. Ведь это было последним, о чём она просила перед смертью. И я не могла нарушить обещание.

Мне было всего восемь лет, но для четырёхлетней Любки я стала взрослой, той, кто может разрешить любую проблему. И приходилось решать. Потому что дети нас задирали, отбирали редкие десерты и игрушки. Там действовали правила выживания в дикой природе: или ты, или тебя.

Будь я одна, скорее всего, меня шпыняли бы все, кому не лень. Но у меня была Любаня и ответственность за неё. Я научилась драться. Очень скоро нас оставили в покое, поняв, что лучше не связываться с «этой буйнопомешанной».

А через несколько месяцев в нашей жизни появились тётя Люда и дядя Коля…

Самолёт легко приземлился, раздались аплодисменты обрадованных пассажиров, следом за ними гул голосов и шорох доставаемых с полок сумок.

Ну вот я и дома.

Четыре года в Америке заставили меня чувствовать себя слегка непривычно. Родная речь вдруг стала словно бы и незнакомой. Хотя в компании работало много русских сотрудников, но общаться мы все предпочитали на английском, словно бы желая слиться с окружающими.

Я дождалась свой багаж и двинулась к выходу. Толпа встречающих уже поредела, и стало ясно, что Любаня не приехала. Если честно, я особо и не ожидала, хотя она клятвенно заверяла, что будет меня встречать. Но всё же надеялась.

Из сбивчивых объяснений сестры я поняла только, что она живёт в доме жениха, ей там плохо, нужна моя помощь и поддержка.

Вопросов оставалось много. Например, зачем выходить замуж за человека, с которым плохо?

Я весьма неплохо зарабатывала и отправляла Любане достаточно, чтобы она могла позволить себе снимать квартиру и кое-что оставлять на скромную жизнь, пока не найдёт работу.

Вот с работой у сестры не складывалось совсем. Она решила пойти по моим стопам и стать экономистом, но не сумела окончить вуз. Преподаватели к ней слишком придирались, отказывались идти навстречу, Любаня психанула и ушла с третьего курса.

Она решила стать дизайнером интерьеров. Получила сертификат каких-то курсов в интернете и стала ждать богатых клиентов. На бедных и мало платящих моя сестрица была не согласна.

Я понимала, что богатые клиенты с неба не падают, и сестре придётся приложить немало усилий, чтобы создать себе репутацию и добиться успеха на выбранном поприще. Вот только объяснить ей эту истину Любе не представлялось возможным, а ссориться из-за такой ерунды мне не хотелось.

Поэтому я поступила так, как поступала все эти годы: поддержала Любаню и выслала ей денег.

Чемодан задорно постукивал колёсиками по плитке пола. Большая сумка оттягивала плечо. Я решила не брать с собой слишком много вещей, потому что собиралась вскоре вернуться. На работе взяла отпуск за свой счёт на четыре недели, посчитав, что этого хватит, чтобы разобраться в Любкиной проблеме, решить её и вернуться в Нью-Йорк.

Я уже привыкла к его ритму, к своей одинокой, спокойной и наполненной работой жизни. И не хотела ничего менять.

Одного любовного потрясения оказалось достаточно, чтобы разочароваться в мужчинах и принять судьбу старой девы. Хотя мне ещё только двадцать шесть, но я чувствовала себя умудрённой опытом и убелённой сединами старушкой. Тем более что любовные коллизии сестрицы только добавляли мне седых волос.

Перед дверьми на улицу я остановилась, глубоко вдохнула, поправила стрижку от модного стилиста и, надев солнцезащитные очки, вышла в душный августовский полдень.

Напротив выхода стоял длинный чёрный лимузин, поблёскивавший в ярком солнце начищенными боками. «Какая-то шишка прилетела или улетает», – мелькнула мысль, когда я мельком бросив взгляд на своё отражение в боковом стекле, процокала каблуками мимо.

Но успела пройти лишь пару шагов.

Стекло опустилось, и знакомый голос позвал:

– Вера, ты куда?

Поражённая я замерла на месте, а вот чемодан по инерции ещё проехал несколько сантиметров и больно стукнул меня по щиколотке. Зашипела и обернулась.

Любаня, изменившаяся, похорошевшая, с отличной причёской и макияжем, улыбалась из окна правительственного лимузина.

– Ты его что, угнала? – опешила я.

Сестра весело рассмеялась.

– Одолжила, – ответила она, легкомысленно махнув рукой.

И тут я заметила одетого в чёрный костюм и чёрные очки мужчину, который спешил ко мне.

Ну всё, сейчас у нас будут неприятности.

– Пошли отсюда, пока не попались, – прошипела я Любане, чтобы не услышал мужчина в чёрном, который уже огибал машину и был в нескольких шагах от меня. – Бежим!

Но сестрица лишь смотрела на меня со снисходительным превосходством, от которого я почувствовала себя бедной родственницей, приехавшей из глухой деревни и разевающей рот на московские красоты.

Что здесь происходит?

Человек в костюме уже был совсем рядом. Я с обречённой усталостью стояла на месте, наблюдая за его приближением. Что Любка творит? Куда она опять влезла?

Перебрав все варианты, решила, что чем-то фатальным нам угон лимузина не грозит. Если начнёт угрожать полицией, откуплюсь. Деньги у меня были. Хоть и жаль отдавать их в первую же минуту пребывания на родной земле, но я давно привыкла разбираться с Любкиными проделками и разгребать последствия.

Впрочем, признаюсь, в этот раз сестре удалось меня удивить.

Я уже открыла рот, чтобы начать оправдываться, на ходу сочиняя что-то о том, что «мы случайно и больше так не будем». Как вдруг чёрный костюм красивым глубоким голосом произнёс:

– Добрый день, – и открыл передо мной заднюю дверцу лимузина. – Прошу.

Он указал рукой. Наверное, для того, чтобы я меньше сомневалась. Уверена, у меня на лице отражалась вся глубина моего изумления.

Что здесь происходит?

Знаю, что повторяюсь, и этот вопрос уже задавала. Вот только я по-прежнему не понимала, куда вляпалась Любаня и насколько глубоко там увязла. Хотя была почти на сто процентов уверена, что это дурно пахнет. Всё же сестрицу я знала давно.

– Залезай быстрей, – прервала она мои активные размышления и передвинулась на сиденье.

Я повернулась к костюму. За чёрными стёклами очков не было видно выражения глаз, но почему-то казалось, что мой ступор весьма его позабавил.

Ладно, будем разбираться с проблемами по мере их поступления. Главное, что никто не собирался вызывать полицию из-за угона лимузина.

Я позволила мужчине взять мою сумку и чемодан и забралась в прохладу салона.

– Хочешь чего-нибудь выпить? Сок или шампанское? – гостеприимно поинтересовалась сестра и тут же капризно скривилась, добавив: – Правда, шампанское придётся самой открывать. Мне не разрешают.

– А ты вдруг стала такой послушной? – не удержалась я от язвительности.

Любаня усмехнулась:

– Просто я так и не научилась открывать. Зачем, когда вокруг так много мужчин?

Мы не о том говорим, и я поняла, что это неслучайно.

– Хватит заговаривать мне зубы. Причём тут мужчины и шампанское?

– О-о, не скажи, эти вещи взаимосвязаны, – снова усмехнулась сестрица, и я подумала, что она изменилась, стала циничнее и жёстче. И вдруг Любаня посерьёзнела: – Егор не разрешает мне пить алкоголь, потому что я беременна.

Внутри привычно сжалась пружина в ответ на это имя, и только потом до меня дошло.

– Ты беременна?

Я бросила взгляд на скрытый оливковым платьем от «Прада» живот, но ничего не заметила. Да и по телефону она ничего такого не говорила. Только про жениха, который её обижает. Теперь понятно, почему сестра с ним живёт – боится остаться матерью-одиночкой.

– Слушай, Люб, – мгновенно созрело решение, – ты не должна выходить замуж только из-за ребёнка, понимаешь? Есть другие варианты. Ты можешь уехать со мной в Нью-Йорк, откроем тебе студенческую визу, твой ребёнок получит гражданство. И даже если захочешь остаться здесь, я смогу вас обеспечить. Мне обещали повышение…

– Вера, – она взяла меня за руку, и я замолчала, удивлённо воззрившись на неё, как-то в нашей семье не были приняты прикосновения, – спасибо тебе.

Любаня произнесла это таким проникновенным тоном, что у меня на глазах выступили слёзы.

– Но такого самца, как Егор, я ни за что не упущу, – с хищной усмешкой добавила она, вызвав у меня оторопь.

В кого превращается моя сестра? В циничную стерву? Должна ли я спасать её от этого Егора? Или позволить жить своей жизнью и совершать собственные ошибки?

И всё же, как нас тянет на Егоров. Надеюсь только, Любане не сделают так же больно, как когда-то было мне…

Я с трудом заставила себя оторваться от невесёлых мыслей и устремила внимательный взгляд на сестру.

– Ты должна мне всё рассказать. С самого начала. И откуда взялся этот лимузин?

Вот теперь я наконец свернула на верную дорогу и не позволю Любане сбить меня с пути. Она мне всё расскажет, и тогда мы с ней решим, как быть дальше.

Но сестрица звонко рассмеялась.

– Это машина Егора, точнее его отца. Он ездит на этом лимузине на работу. Знаешь, где он работает? В Кремле! У Воиновых столько денег, что они могут купить весь наш Порхов десять раз, и ещё останется.

Этого я не ожидала. Тем более нужно выбираться из этой ситуации.

А может?..

– Скажи мне, ты его любишь? – для меня это стало бы серьёзной причиной, чтобы отступиться. Чувствами сестры я не буду играть.

– Конечно, – подтвердила она с каким-то преувеличенным жаром, – с ним у меня есть та жизнь, о которой я мечтала. О которой мы мечтали, Вера…

– Тогда зачем тебе я? – перебила её, потому что моя мечта была иной.

– Мне нужна поддержка, – сестра стала задумчивой и немного печальной, – Егор сомневается…

– Он не хочет на тебе жениться?

– Точно, – Любаня нахмурила брови, её лицо приняло упрямое выражение, – но ему придётся. Или я улечу с тобой в Нью-Йорк. И они никогда не увидят ребёнка.

Она усмехнулась и посмотрела на меня. А я в очередной раз поразилась тому, какой взрослой и циничной стала моя сестра.

Может, всё же я не так хорошо заботилась о ней? И это моя вина?

Я то и дело бросала искоса взгляды на Любаню, наблюдая, как она хмурится, поджимает упрямо губы, и понимала: её не переубедить. Если сестрица решила выйти замуж без любви, она это сделает.

– Ты уверена, что чужие деньги принесут тебе счастье? – сделала я последнюю попытку.

– Они не чужие, – вскинулась Любаня. – Я ношу в себе одного из Воиновых, значит, им придётся считаться со мной. Мой ребёнок стоит очень многого.

– Ты оцениваешь своего ребёнка? – тут уж я не удержалась, так захотелось надавать сестрице по губам за эти глупые слова. – В рублях или долларах?

– Ты меня поняла, – не отреагировала Любаня, – они дадут мне и моему сыну то, что нам необходимо. Или никогда его не увидят.

– Ты уверена, что такие люди позволят тебе собой манипулировать?

– Позволят, – снова усмехнулась она и показала крепко сжатый кулак: – Они у меня вот где.

Оставшийся путь мы молчали, размышляя каждая о своём. Что задумала сестра? Почему ведёт себя так, будто богатое и явно облеченное властью семейство что-то ей должно? Почему уверена, что эти Воиновы сделают так, как она скажет?

Вопросы сыпались словно из рога изобилия. А ответы я решила добыть сама. Всё же хорошо, что Любаня меня вызвала. Ей нужен рядом здравомыслящий человек, способный сохранить ясную голову в любой ситуации.

По крайней мере, последние четыре года утвердили меня в уверенности, что я именно такая. Голову я теряла только один раз. Первый и он же последний. Больше такого не повторится.

А в том, что происходит в жизни сестры, и что она задумала, я разберусь на месте.

Тем более, кажется, мы почти приехали.