Золотых дел мастер Кристоф-Фридрих фон Мерц (1756–1809), в 1792 году проживавший «в Офицерской улице в Голцгаузеновом доме»[41], продолжал исполнять многочисленные наградные сабли и шпаги, табакерки и перстни. Еще 8 сентября 1785 года он стал членом петербургского цеха иностранных мастеров. Коллеги по профессии настолько ценили талантливого и зажиточного сотоварища, что в 1793 и 1794 году избирали его помощником старосты, а в 1797 году – даже старостой цеха. У него было много учеников, и самые достойные быстро становились подмастерьями, а затем и успешными мастерами. Достаточно назвать лишь имя Йозефа (Фридриха-Йозефа) Кольба – одного из лучших ювелиров и золотых дел мастеров Петербурга в 1820-е годы.
Кристоф-Фридрих Мерц настолько разбогател во время правления Александра I, что приобрел дом № 17 по Большой Морской и даже устроил в нем магазин, где можно было «заказывать и получать совсем готовые в новейшем вкусе сделанные бриллиантовые и всякие галантерейные вещи»[42].
Под конец жизни этот саксонец, родом из Эльсница, вероятно, захотел перейти в русское подданство и, соответственно, в русский цех, ибо при паспортной ревизии 1808 года мастер не смог предъявить проверяющим нужный документ. Пришлось Кристофу-Фридриху Мерцу оправдываться, что пришлось, дабы его приняли в гильдию, оставить паспорт «у министра Румянцева». Странное же клеймо-именник Мерца: «GM»[43] обязано, скорее всего, сколу металла, превратившему завершение внизу литеры «С», обозначавшей имя Christian, в «G». Ведь подобный казус случился с елизаветинским ювелиром Георгом-Фридрихом Экартом, когда вертикальная черточка съехала на середину и тем преобразовала «G» (Georg) в совершенно непонятное «ç»[44].
Иоганн-Готтлиб Калау прибыл в Петербург из Дрездена и вступил золотых дел мастером в столичный иностранный цех ювелиров 9 января 1790 года. Один из его трех учеников, Эрик-Йохан Линдберг, уже в 1798 году стал подмастерьем. Иоганн-Готтлиб Калау, предпочитавший именоваться на французский манер «мастером Кало», женился на Марии Бек и работал еще в 1816 году. Его потомок Михаил Львович Ордовский и сейчас живет в Петербурге.
К 10 декабря 1801 года ювелир Кало сделал круглую золотую табакерку с портретом Александра I и украсил ее не только розами, но и шестнадцатью казенными бриллиантами, хотя и 5-го сорта, да зато каждый из них весил не менее 3-х каратов. Готовую табакерку ювелиры Кабинета оценили в громадную по тому времени сумму 23 000 рублей[45].
При Александре I для подарков в Кабинет закупалось много всевозможных перстней и табакерок, украшенных живописной эмалью, часов с цепочками, а также орденских знаков у «золотых дел мастера Гоппе», в котором, судя по подписи «Иоганн (или «Жан». – Л. К.) Гоппе», можно узнать престарелого Йогана-Хенрика, чей брат Йоган-Фредрик, родившийся в Гетеборге в 1735 году и там же обучившийся ремеслу в 1752–1758 годах у Абрахама Виргмана, стал мастером в шведском городе Никарлеби в 1776 году Сам же Йоган-Хенрик Гоппе стал золотых дел и галантерейным мастером петербургского иностранного цеха в октябре 1749 года и, судя по известным документам, довольно активно работал еще в 1806 году.
Неясно, был ли купец Гоппе, о котором в 1823 году судачили столичные жители, родственником или только однофамильцем престарелого золотых дел мастера. Сей негоциант, благочестивый лютеранин и богатый жених, когда его невеста Вильгельмина Бриммер обвенчалась с неким Николаем Циловым, не совладав со своими чувствами, зарезался от неразделенной любви[46].
Много драгоценных табакерок и часов приобреталось для грядущих пожалований и у «купца» Луи Нитарда[47]. Всевозможные же мелочи для самого Александра I исполнял золотых дел мастер Иоганн-Николаус Брант (Брандт), родившийся в июне 1773 года в Штральзунде. В 1793 году он переехал в Петербург, где в октябре 1796 года стал галантерейным мастером иностранного цеха. Вероятно, коллеги его ценили, ибо он в 1810–1811 годах стал помощником старосты, а на следующий срок, 1812–1813 годы, его избрали старостой-алдерманом. На этом ответственном посту мастер Брант и скончался[48].
Даже столичным ювелирам, являвшимся членами цеха иностранных мастеров удостоиться придирчивого внимания «сильных мира сего» было не так-то просто. Чаще у искусных ремесленников покупали в третье отделение императорского Кабинета в запас для будущих подарков от Двора единичные драгоценные вещи, не только понравившиеся красотой, но и подходящие по цене.
В апреле 1812 года продал своей работы «перстень овальный бриллиантовый с аметистом» золотых дел мастер Франсуа Мартен, уроженец Маастрихта, приехавший в Петербург из Гамбурга[49].
Восемь месяцев спустя, подобный же перстень приобрели «у мастера золотых дел Оли». Под столь забавной фамилией, более напоминавшей женское имя, скрывался Даниэль Ола, сохранявший прусское подданство в столице Российской империи более тридцати лет, ибо вступил в достопочтенный цех ювелиров еще в 1799, а упоминался последний раз среди его членов в 1832 году[50].
В начале XIX века в «Северной Пальмире» работали три брата, подданные Датского королевства, хотя и были уроженцами Петербурга: Йохан-Фридрих, Карл-Генрих и Готтлиб Пицкеры.
Старшему из них, Йохану-Фридриху, удалось достаточно быстро сделать блестящую карьеру. Проучившись пять лет (с 1792 по 1797 гг.) у мастера Готфрида-Генриха Лемана и получив по окончании статус подмастерья, он уже 20 октября 1802 года становится золотых дел мастером столичного иностранного цеха, а через какие-то восемь лет, два года подряд (в 1810 и 1811) коллеги избирают его товарищем старосты. Наконец, в 1814 году Йохан-Фридрих Пицкер оказывается на престижном посту старосты цеха ювелиров.
Скорее всего, именно у него, «золотых дел мастера Пицкера» купили бриллиантовый овальный перстень, но на сей раз с аквамарином.
Не исключено, что Йохан-Фридрих Пицкер мог посоветовать своему младшему брату Готтлибу в выборе наставника, поскольку, проучившись у него всего четыре года, уже в 1803 году Готтлиб Пицкер вступил галантерейным мастером в столичный иностранный цех ювелиров. Этим талантливым учителем оказался не кто иной, как соотечественник братьев Франц-Якоб Франк[51].
Неизвестна точная дата появления на свет Франца-Якоба Франка в семье датчанина, корпевшего чиновником на русской службе. После семи лет обучения ремеслу у известного столичного мастера Эрнста-Фридриха Мейснера, юноша уже в 1781 году стал подмастерьем. Однако лишь спустя девять лет Франц-Якоб Франк, успешно выдержав испытания, вступил золотых дел и галантерейным мастером в петербургский иностранный цех ювелиров, в коем через одиннадцать лет стал помощником старосты, потом два года походил в товарищах главы цеха, а в 1804 его самого избрали в старосты. Это было неудивительно. Слава Франца Франка быстро растет благодаря его искусным рукам. Еще в 1800 году талантливый мастер стал поставщиком Капитула орденов, а вскоре ему доверили не только починку, но и исполнение новых всевозможных орденов для Гардероба самого императора Александра I[52]. Какие же ордена приходилось носить на груди победителю Наполеона?
После 1814 года российского самодержца осыпали знаками внимания европейские монархи, и каждый из правителей считал необходимым поднести победителю Наполеона орден своей страны. В результате Александр I стал кавалером трех десятков иноземных орденов.
Но на долю Франца Франка выпало уже с 1813 года не единожды повторять уменьшенные воспроизведения военных наград, которыми награждали монарха союзники по кровопролитной борьбе с французским императором. Сии знаки-обозначения августейший владелец располагал в орденской колодочке на левой стороне груди, ближе к сердцу. Хрупкая эмаль от постоянного ношения покрывалась сначала незаметными трещинами, а затем осыпалась, зачастую скалываясь с букв девизов, отчего те становились плохо читаемыми, да и сам драгоценный металл загрязнялся и темнел.
Поскольку официальный патент на английскую булавку с застежкой был получен лишь в октябре 1849 года[53], то вплоть до середины XIX века как звезды, так и кресты орденов приходилось либо пришивать к мундиру за крошечные, слегка выступающие ушки, либо наскоро (хотя искусно и прочно) через эти ячейки закреплять за называемые тогда «булавками» иголки с небольшими головками. Александр I, а позже и его младший брат Николай I не раз царапали себе пальцы до крови о торчащие острия, когда в порыве гнева самолично срывали с груди опального царедворца награду, ставшую недостойной провинившегося.
Дж. Доу. Император Александр I. Первая четверть XVIII в.
Чтобы исключить малейшую небрежность в прикреплении к очередному мундиру императора в нужном порядке знаков орденов, отобранных для ношения в орденской колодке, требовалось достаточное количество их комплектов. Порядок соседствования в орденской колодочке Александра I отечественных военных наград с пожалованиями западноевропейских союзников по антинаполеоновским коалициям[54] сложился полностью к 1815 году.
Лишь за два первых квартала 1819 года Францу Франку пришлось (помимо всевозможных мелких починок и даже восстановления серебрения медалей) сделать не только высший отечественный Андреевский орден особого вида, но и четыре прусских ордена Железного Креста, два шведских ордена Меча, а также два австрийских ордена Марии-Терезии и семь «новых Австрийских орденов»[55].
Лицезревшим императора Александра Павловича прежде всего бросался в глаза подвешенный на ленточке с тремя черными и двумя оранжевыми полосами золотой с эмалью крест Св. Георгия IV степени, открывающий крайним почетный ряд военных наград на груди государя[56] и напоминавший, что русский монарх, в колыбели становившийся кавалером прочих русских орденов, мог получить даже эту, самую низшую степень военного ордена, лишь побывав на ратном поле. (См. цвет. илл. 1.)
Скромный крестик (как пепел отца Тилю Уленшпигелю) всегда напоминал Александру I о сокрушительном разгроме Наполеоном в сражении при Аустерлице 8 декабря 1805 года союзных армий Пруссии, Австрии и России. Тогда необстрелянный в боях самодержец, не послушав дипломатичных советов маститого и опытного полководца Михаила Илларионовича Кутузова, потерял на Праценских высотах русскую гвардейскую тяжелую кавалерию и бежал под покровом ночи с поля битвы в слезах от бессилия и гнева, задыхаясь от стыда. Тогда же молодой государь впервые столкнулся с коварным предательством союзников, которым он так рыцарски верил. Первое прямое столкновение с полководческим талантом корсиканца для внука Екатерины II окончилось крупным поражением. Однако и царь Петр Алексеевич начал с «конфузии» при Нарве от короля Карла XII, а спустя два десятилетия после окончательной победы над шведами в Северной войне был провозглашен первым русским императором.
Горьким стало возвращение Александра I в Петербург в конце 1805 года. Однако придворные льстецы и тут не утерпели от не совсем уместного скорейшего изъявления верноподданнических чувств. Не прошло и недели, как на собрании 13 декабря кавалерская дума Св. Георгия стала просить государя возложить на себя знаки этого военного ордена, причем сразу первого класса. Их тут же поднес монарху прозванный «Бриллиантовым князем» из-за неумеренной любви к сверкающим алмазам канцлер российских орденов Александр Борисович Куракин, весьма гордившийся обладанием звездой престижного прусского ордена Чёрного Орла, завещанной «верному другу» самодержцем Павлом I, получившим ее в Берлине из рук самого «короля-солдата». Ассистировал любимцу отца нынешнего государя старший кавалер, князь Александр Александрович Прозоровский, в далеком 1778 году награжденный второй степенью Георгиевского ордена за удачное выполнение «всей порученной ему» Екатериной II «секретной комиссии» и уничтожение «всех неприятельских действий» в Крыму Именно этому престарелому военачальнику, которому 30 августа 1807 года Александр I пожалует за заслуги фельдмаршальский жезл[57], его сотоварищи доверили посвятить молодому царю льстивый доклад.
Воспитанник Лагарпа не знал, плакать ему или смеяться, но, помня мудрые заветы августейшей бабки, взял себя в руки: сначала вежливо поблагодарил собравшихся, а затем не преминул напомнить, что первый класс по орденскому статуту полагается за распоряжения начальственные. Он же, хотя и разделял опасность со своими воинами, но не командовал ими, а только привел их на помощь своему союзнику, «который всеми оного действиями распоряжал по собственным своим соображениям». Поэтому он, если и заслуживает, то лишь самой младшей степени столь почетного военного ордена, а дабы не обидеть собравшихся заслуженных георгиевских кавалеров бестактным отказом, Александр I, вступая в их сообщество на том заседании, возложил на себя скромный крест IV класса[58].
Но и впоследствии российский монарх отказывался от более высоких степеней Георгиевского ордена, ибо полагал, что успехами на поле брани он обязан Всевышнему, а воинской награды достойны те, кто в сражениях проливал свою кровь за Отечество и избавление Европы от богопротивного узурпатора тронов и захватчика чужих земель.
Чтобы не обесценивать первую степень престижного военного ордена, ее кавалерами стали за свои подвиги и ратные заслуги в 1812–1814 годах лишь семеро героев:
12 декабря 1812 года генерал-фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов, получил вместе с титулом «светлейшего князя Смоленского» и отечественный Георгиевский орден высшей степени «за поражение и изгнание неприятеля из пределов России».
И.И. Олешкович. Светлейший князь фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов-Смоленский. 1813–1814 гг.
На следующий же день после кровопролитной двухдневной баталии 17 и 18 августа 1813 года при Кульме, где русские ратники так яростно сражались, что прусский король, восхищенный их мужеством и отвагой, всем им пожаловал военный орден Железного креста, а их предводитель, генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай-де-Толли, за проявленные на поле сражения храбрость и победоносную тактику стал кавалером высочайшей отечественной воинской награды. Позже русский полководец получит за блестящее сражение при Бриенне золотую шпагу с алмазными лаврами и памятной надписью «За 20 января 1814 года», а через год удостоится не только звания генерал-фельдмаршала, но и княжеского титула.
После взятия Парижа Георгиевский орден первой степени 22 июля 1814 года вручили «за успешные действия против французов в войну 1814 года» командующему 2-й Южной армией, генералу от кавалерии, графу Леонтию Леонтьевичу Беннингсену, за два года до того получившего от императора «алмазный эполет с вензелевым изображением Высочайшего имени». Александр I постарался «забыть», что именно этот «длинный, как шест, сухой, хладнокровный, как черепаха»[59]
О проекте
О подписке