Ля Гуш снова достал свиток, развернул его, поискал глазами, предложил:

– Правила поведения короля на воде.

– Интересно, – сказал Сеня.

Ля Гуш, подбодренный его замечанием, радостно зачитал:

– Не зная броду не суйся в воду!

– Мудро, – пробормотал Сеня.

В этот момент в коридоре послышался шум, шаги, и в спальню стали заходить слуги с ведрами горячей воды. А потом и еще слуги – с полотенцами, мочалками, губками, мылом, какими-то флаконами.

Воду налили в высокую белую эмалированную ванну, стоявшую на четырех золотых лапах, полотенце и прочее положили на стул рядом с ней. Двое слуг остались. Сеня подумал, не ждут ли они чаевые – кто его знает, как в этих дворцах заведено?

И он готов был уже извиняться, что у него нет при себе денег, как один из слуг шагнул к нему и схватил за рубашку:

– Я помогу Вашему Величеству раздеться…

Сеня оттолкнул его, крикнул от испуга:

– Да вы что! Я сам…

– Но… – сказал удивленный слуга.

– Идите, идите, – велел им Сеня.

– А – спинку потереть? – вежливо осведомился второй слуга.

– Я сам, сам! – сказал Сеня.

– А – с кувшинчика полить? – удивленно спросил первый.

Сеня вздохнул и снова повторил:

– Сам.

Слуги, несколько обиженные, ушли.

Мыло оказалось душистым, вода горячей. Сеня вымылся с удовольствием, не спеша. Вылез и вытерся большим льняным полотенцем. Заметил на втором стуле сложенное белье. Это были панталоны и рубашка. Все из тонкого хлопка ли, батиста. Все с кружевами и завязочками. Он надел все это, а свои красные трусы постирал в ванной и повесил на спинку стула, рассчитывая надеть их, как только они высохнут. Потому что удобнее они. Если бы он знал, где и когда он их увидит в следующий раз, он бы их тут не оставлял так беспечно, а велел стеречь и закрыл бы ванную залу на замок.

Когда он вышел из ванной, он увидел, что в спальне успели прибраться: пол блестел, а мебель будто стала ярче – видимо, с нее вытерли пыль, на кровати красовалось другое покрывало.

А еще он увидел с десяток слуг, выстроившихся в линию. В руках каждый из них держал предмет гардероба. Ля Гуш стоял перед ними, как дирижер, у него в руках снова был развернутый свиток. Ля Гуш повернулся к Сене и сказал:

– Ваша одежда для коронации, сир.

– Но коронация вроде бы вечером, а сейчас… – неуверенно произнес Сеня.

Ля Гуш достал из кармана камзола часы на цепочке:

– Сейчас четверть пятого. Коронация в шесть. То есть менее чем через два часа! – в ужасе воскликнул он. – Мы едва успеваем!

Он живо спрятал часы обратно в карман, снова раскрыл свиток и торопливо провозгласил:

– Рубашка парадная, с кружевами шириной не менее тридцати двух сантиметров.

Первый в шеренге слуга, в руках которого было что-то, напоминающее белоснежно-золотую пенную гору, шагнул к Сене.

Парадную рубаху полагалось надевать поверх нижней. Что Сеня и сделал с помощью слуги. Ушло на это всего минут двадцать. Благодаря круглым пуговичкам в количестве штук ста. Причем они были гладкие и маленькие. И, похоже, жемчужные. Наверное, одна эта рубашка стоит целое состояние.

Слуга обошел Сеню, чтобы поправить воротник. И Сеня услышал тихое «Ох!» за спиной. Он обернулся, слуга отошел обратно в шеренгу, пряча глаза.

Ля Гуш строго посмотрел на него, сам подошел к Сене, заглянул за спину, произнес спокойно:

– Ничего. Поверх будет камзол.

– Да что там такое? – спросил Сеня.

– Ничего особенного, – невозмутимо ответил Ля Гуш. – Небольшая… прореха.

Прорехи в этом дворце, как уже понял Сеня, действительно были в порядке вещей. И Сеня только пожал плечами. Под камзолом так под камзолом. Главное значит: не снимать камзол.

За дырявой рубашкой последовали: чулки с протертыми пятками («Ничего, – сказал Ля Гуш, – поверх же будут туфли»), пышные штаны с оборванным кружевом на правой штанине (Ля Гуш оборвал его и на левой, выкинул в окно и сказал: «Главное – симметрия»), и туфли с пряжками, усыпанными алмазами (туфли оказались размера на два больше). С камзолом все было вроде бы в порядке. По крайней мере, нигде не жало.

После этого Ля Гуш сделал знак рукой слугам, одни бросились раздвигать полузакрытые шторы, другие выкатили откуда-то из угла большущее зеркало. И подкатили его к Сене.

Сеня с радостным нетерпением шагнул к нему, потерял туфлю и чуть не упал, Ля Гуш метнулся к нему, поддержал, кивнул слуге, тот подобрал туфлю и снова надел Сене на ногу.

«Хоть бы во время коронации так не опозориться», – подумал Сеня. И посмотрел наконец на себя в зеркало.

Он увидел коротышку, который тонул в ворохе одежды. Он понял, почему камзол был такой удобный – он был шире самого Сени раза в два. Голова Сени выглядывала из всего этого пышного бело-парчового великолепия, как голова цыпленка из скорлупы. Жалкая маленькая белобрысая голова на тонкой шее. И Сеня еще воображал себя величественным! И его поза – он встал, подбоченившись и выпятив грудь – была совершенно смешной и нелепой.

Ля Гуш, похоже, все понял по выражению Сениного лица и сказал:

– Это еще не все, Ваше Величество!

«Неужели?» – мрачно подумал Сеня, но ничего не сказал, а послушно уселся за небольшой туалетный столик и позволил накинуть себе на плечи простыню.

В кожу его лица втерли какой-то крем, потом лицо посыпали розовой-прерозовой пудрой, потом на голову надели белый кучерявый парик, так что Сеня стал похож на Мальвину. Потом опять посыпали пудрой – уже золотой, и уже вместе с париком. И побрызгали ужасно душистыми духами – так что Сеня, старавшийся не вдохнуть пудру, сейчас все же расчихался.

– Великолепно! – с восхищением сказал Ля Гуш, глядя в зеркало.

Сеня ничего великолепного не видел и надеялся только, что коронация –это единственный день, когда королю положено пудриться.

А потом слуга принес ту деталь парадного туалета, что привела Сеню в восторг – и это была шпага.

На Сеню надели портупею – широкую замшевую ленту накинули на правое плечо, она пересекала грудь наискосок, и у левого бедра к ней привесили шпагу. То есть ножны.

Когда дико обрадованный Сеня схватился за золотой витой эфес, и вытащил шпагу, оказалось, что шпаги, как таковой, и нет. Есть всего сантиметров пятнадцать клинка.

– Кхм, – смущенно кашлянул Ля Гуш, – вы не вынимайте ее, Ваше Величество. Вы же не на войну идете и не на дуэль.

– Ну да, – огорченно пробормотал Сеня, засовывая шпагу обратно.

В общем, нужно было только не снимать камзол, не терять туфли, не вынимать шпагу – и все будет отлично.

От волнения и от смущения, что ли, но Сеня почувстовал зверский голод, и вспомнил, что он давным-давно не ел.

– Знаете, – робко сказал он Ля Гушу, – я что-то немного проголодался…

– Разумеется! – огорченно сказал Ля Гуш. – И как я сам не подумал!

Он свирепо поглядел на слуг и крикнул:

– Ча-ю королю!

Три человека тут же сорвались с места и убежали.

Ля Гуш вынул из кармана часы, сказал:

– Не волнуйтесь, Ваше Величество, мы успеваем!

– А сколько сейчас? – спросил Сеня.

– Без двадцати пяти шесть, – ответил Ля Гуш немного нервно.

– А коронация – здесь же, во дворце? – осведомился Сеня.

– Да, – кивнул Ля Гуш вежливо, – в парадной зале. Она на первом этаже.

– Значит, идти недалеко, – улыбнулся Сеня. – Успеем.

– Да, – сказал Ля Гуш, – недалеко. Минут за пять дойдем. Хотя учитывая м-м-м… туфли…

Да, в этих туфлях кросс Сеня не побежал бы.

Ля Гуш стоял и постукивал башмаком по полу. Сеня стоял и теребил эфес шпаги, чувствуя неловкость, что так обеспокоил людей. Он хотел было сказать, что обойдется и без чая, как в дверях появились слуги. Один нес поднос с шоколадными пирожными, а другой – поднос с чайником, чашками и прочей посудой.

– Садитесь, садитесь, Ваше Величество, – проговорил Ля Гуш.

И Сеня плюхнулся на ловко подставленный Ля Гушем стул. Ля Гуш моментально схватил с подноса с посудой большую салфетку, встряхнул ее, расправляя, и повязал Сене на шею. Потом писарь-церемоннимейстер быстро налил чаю, спросил: «Сливки?» и после Сениного кивка налил сливок, так же по согласию Сени бросил два кусочка сахара и, не успел Сеня и взяться за ложечку, сам размешал чай и подал его Сене в руки. Похоже, в экстремальных ситуациях церемоннимейстер предпочитал все делать сам, не полагаясь на слуг.

Сеня взял одно из пирожных и проглотил его в два откуса. Не хотелось ему подводить Ля Гуша. И к тому же опоздать на собственную коронацию!

В итоге Сеня расправился с двумя пирожными и с двумя чашками чая за две минуты! По одной на каждую порцию!

Ля Гуш, не успел Сеня и воспротивиться, промокнул ему губы краем салфетки, потом пару раз взмахнул помпоном с пудрой перед лицом Сени, и Сеня опять расчихался. А Ля Гуш сказал:

– Пора! – и буквально выхватил из-под Сени стул.

– Да-да, – пробормотал Сеня, спеша к выходу из спальни и все же успевая еще раз мельком взглянуть на себя в зеркало. Издалека казалось, что вместо цыпленка из кучи одежды теперь выглядывает белый баран.

В коридоре Ля Гуш снова вынул часы.

– Сколько? – на ходу спросил Сеня.

– Без десяти шесть, – будто бы спокойно произнес Ля Гуш, но голос его предательски дрожал.

А Сеня вдруг как назло почувствовал, что ужасно хочет… «И зачем было пить столько чаю!» – подумал он. Можно было и потерпеть, но коронация может продлиться неизвестно сколько времени…

– Кхм, – кашлянул Сеня на бегу.

– Что, Ваше Величество? – с подозрением спросил Ля Гуш.

– А где у вас тут…

– Что? – с еще большим подозрением спросил Ля Гуш.

– Н-ну… туалет, – сказал Сеня.

Сене повезло. Туалет находился буквально в двух шагах – в эркере. Ля Гуш проводил его до деревянной досчатой двери. Возле двери стоял гвардеец в серо-голубой форме.

– Это король, – сказал гвардейцу Ля Гуш.

Гвардеец посмотрел на Сеню с недоверием, но посторонился.

Туалет оказался небольшой комнатой. Под малюсеньким окошком-бойницей было нечто вроде деревянного короба и на этом коробе была деревянная овальная унитазная крышка. Сеня ее открыл – да, это и был обычный унитаз, но встроенный в этот короб.

У другой стены стоял умывальник. Обычный, деревенский. С подвешенным к емкости звенящим штырьком. И, как выяснилось минутой позже, в умывальнике даже была вода, так что Сеня смог вымыть руки.

Выходя из туалета, Сеня заметил, что к двери прикреплена золотая эмблема-корона. Гвардеец, проследив за его взглядом, тихо хмыкнул.

Когда они с Ля Гушем спускались по винтовой лестнице, Сеня спросил:

– А зачем охрана?

– Возле туалетного кабинета? – уточнил Ля Гуш. – Чтобы обеспечить персонализацию.

– Что? – не понял Сеня.

– Чтобы только для короля, – пояснил Ля Гуш.

– А остальные как же? – поинтересовался Сеня. Народу в этом дворце работало уйма.

– Для остальных есть туалеты снаружи, – сказал Ля Гуш. – На заднем дворе.

По извилистым коридорам первого этажа туда-сюда бегали слуги – с подносами, канделябрами, стульями, цветами в вазах.

Ля Гуш остановился перед двойными дверями, богато украшенными золотыми завитушками. По бокам двери стояли два стражника – эти, как и гвардеец около туалета, тоже были одеты в серо-голубую форму, но только более нарядную, обшитую серебристым шнуром. В руках стражников были пики. Тот, что стоял слева, ел рогалик. Крошки сыпались на пол. Ля Гуш строго взглянул на жующего, и тот, замявшись, быстро спрятал рогалик в карман куртки.

Ля Гуш взглянул на свои часы, убрал их, повернулся к Сене:

– Я сейчас зайду и объявлю о вашем прибытии, сир. И вы тогда войдете в залу.

Сеня кивнул.