ГЛАВА 1. Шаги и тени

Следи за своей тенью. Иногда она может подойти слишком близко.

(Из заметок Константина Чернорецкого)

– Ева, Евочка, мы так переживали!

В просторную палату влетела Наденька в белом халате и бахилах. В руках трясся набор больничного романтика – букет мелких хризантем и пакет с апельсинами. Ева отложила телефон. Соседки по палате неодобрительно покосились на шумную девицу, но промолчали.

Любовь Тимофеевна, благообразная старушка, занимавшая койку напротив, отвлеклась от книги, чтобы долго и укоряюще посмотреть на Надю поверх очков. Надя стушевалась, задушенно поздоровалась и умостила апельсины на тумбочку. Судьбу цветов торжественно вручила Еве в руки и села на край кровати.

– Это от всего нашего коллектива! Девчонки хотели конфеты подарить, но тебе витамины нужны, какие конфеты?

– Спасибо. – Ева с удовольствием уткнулась носом в солнечные головки, вдыхая горький и чистый аромат. – Но меня завтра уже обещали выписать.

– В субботу?

– Пораньше выпускают за хорошее поведение – голова не болит, ушибы проходят. Врач хороший, говорит, нечего мне тут на выходных делать, а дома и стены лечат. Но в понедельник за справками нужно зайти.

Ева встала с покрывала, сходила к раковине в углу палаты, чтобы налить в кружку воды для цветов вместо вазы, и вернулась. Цветы пришлось опереть на светло-зелёную стену, стоять самостоятельно в низкой кружке они никак не хотели.

– Хочешь, заедем за тобой утром? Я мужа попрошу, встретим тебя.

– Нет, спасибо. Меня родители заберут. Думаю, мама не верит врачам, что со мной всё хорошо, и надеется оставить тут ещё на недельку.

– Как она? – тон Наденьки сменился на сочувственный.

– Да она переживает больше меня! – Ева уселась на койку, под спину положила подушку. – Когда увидела новости, оборвала все телефоны.

– Ещё бы! Я потом посмотрела эти выпуски. Остановка огорожена, кровищи море, машина горит, везде сирены. Блокбастеры отдыхают!

Ева мысленно поёжилась:

– Да уж.

– Ко мне полиция приезжала, опрашивали. Но я толком ничего и сказать не смогла. Даже парня того не разглядела. К тебе приезжали?

– Конечно. Я тут местная знаменитость, всем интересно, – едва заметно нахмурилась она. – Ко мне ещё журналисты прорывались, спасибо персоналу, не пропустили.

– И как? Ты хоть помнишь, как этот парень выглядел?

Перед глазами Евы будто вживую всплыл образ из памяти. Напряженное бледное лицо, правильные черты, ледяные и расчётливые зелёные глаза, растрёпанные короткие тёмные волосы.

От воспоминания внутренности обожгло холодком, затошнило, и Ева тихо ответила:

– Совершенно не помню. Врач говорит, это от стресса. Психологическая защита.

Наденька серьёзно покивала.

– Да. Наверное. В новостях тоже ничего не говорят.

Ева и сама это прекрасно знала. Соцсети и новости в поисковиках вездесущи, поэтому обо всём, о чём узнавали СМИ, узнавала и она. По вполне понятным причинам, её это происшествие волновало. И похоже, убийство простого и непримечательного парня из техподдержки сулило стать преступлением века. Особенно Еве нравилась растиражированная из какого-то интервью фраза «По невыясненным следствием причинам, в салоне брошенного автомобиля произошло возгорание». Дескать, ничего не нашли, но так старались, так старались. Потом они установили, что автомобиль числился в угоне… Потом начали строить теории заговора. Потом говорить о политическом следе в жизни паренька, потом о наркоманском…

Вздохнув поглубже и отогнав навязчивые мысли, Ева откинулась на подушки и сменила тему:

– Как на работе?

Наденька закатила глаза.

– Одно слово: детские новогодние мероприятия!

Ева хмыкнула:

– Это целых три слова!

Подруга поморщилась:

– Позавчера была встреча с детской писательницей, ну ты ещё афишу готовила. «В гостях у сказок». Вчера перебирали книжный фонд на списание. Сегодня опять дети. Я уж отпросилась, к тебе сбежала. Скорее бы уже праздники. Тебя, говоришь, во вторник ждать?

– Угу.

Они ещё немного пообсуждали работу, Наденька пожаловалась на заботливого и послушного мужа, который недавно принёс в дом большую радость – мешок сахара по акции и по цене двух мешков. Посмеялись, поделили напополам апельсин, и Наденька ушла.

А Ева осталась. С телефоном, полным жутких новостей, и со своими мыслями.

Говорить больше ни с кем не хотелось. Сунув маленькие наушники в уши, она включила радио и бездумно уставилась в окно. Серое небо прекрасно дополняло настроение, а мягкая музыка успокаивала. Ева прикрыла глаза. И снова из темноты воспоминаний на неё взглянули холодные зелёные глаза.

Чёрт!

Уже третий раз она соврала, что не помнит, как выглядит неизвестный убийца. Почему? Себе она говорила, что просто хочет выжить. Человек с оружием, убивающий средь бела дня (ладно, вечера) кого-то на остановке… Неужели что-то помешает ему узнать, в какую больницу отвезли болтливую свидетельницу? Если сюда просочились даже настырные репортеры.

Только вот, эта причина что-то царапала внутри. Как будто это тоже была ложь. А правда была безумна. Безумна!

В тот миг, когда он направлял на неё, то есть, на того парня за ней, дуло пистолета, в его глазах была ледяная уверенность в том, что он делает всё правильно. Ни ярости, ни злости, просто уверенность. И он спас её. Парень, держащий за горло, дважды угрожал её жизни – когда душил и прикрывался, а потом ещё и бросил под колеса случайных машин. И если бы не этот хладнокровный убийца, поехала бы она в морг вместе с душителем, а не в тёплую терапию.

Музыка, которую Ева уже не слышала, оборвалась резким проигрышем новостной заставки. Она быстро сдёрнула наушники вниз и выключила радио. Такое чувство, что новости окружили её жизнь.

***

Утром Ева собрала вещи, вежливо отказалась от завтрака и подошла на медсестринский пост попрощаться, чтобы её не потеряли. Молоденькая медсестричка отвлеклась от заполнения журнала и улыбнулась.

– Ева Владимировна, верно?

– Да, шестая палата.

Она угукнула и записала это на стикере.

– А вас ваш молодой человек забирает?

– У меня нет молодого человека, – улыбнулась Ева девушке. Та округлила глаза.

– Ну как же. Тёмненький такой, симпатичный, заходил на днях, спрашивал, когда у вас выписка назначена.

Почему-то на словах «тёмненький» и «симпатичный» вспоминался только тот убийца. Ева похолодела и непослушными губами повторила:

– У меня нет молодого человека.

Медсестричка поколебалась:

– Странно. Я, наверное, перепутала что-то. Или репортер опять…

– Может быть, – вымученно ответила Ева, борясь с желанием обернуться. – Что вы ему сказали?

Девушка виновато повела плечом:

– Что после завтрака вас разрешили отпустить домой. Вот, подпишите тут, – она смущенно подала ей бумагу и показала ручкой поле для подписи.

Ева чиркнула нетвердую подпись и, подхватив с пола сумку с вещами, попрощалась и пошла к лифтам. Значит, он уже здесь. Здесь! Хотелось поскорее сбежать. Она сжала в ладони телефон и всё-таки обернулась на коридор. Репортер не стал бы узнавать дату выписки, раз уже прошёл к палате. Нет, он прямо туда вломился бы и наделал бы фоток на смартфон для первой полосы. По коже снова прошел мороз, оседая липким потом на спине. Лифт медленно, с шорохом, раскрыл створки, и она заскочила в пропахшую лекарствами кабину.

Опускался он тоже очень медленно и скрипуче, и несколько минут показались вечностью. А кабина – тесной клеткой. Ева почувствовала, как к горлу подступает приступ паники, становится нечем дышать. Опустив голову, она попыталась совладать с собой, прошла от стенки до стенки. Успела досчитать до двадцати, пока лифт достиг первого этажа. Сдерживая желание выбежать на воздух, Ева прошла по просторному холлу к ряду металлических решетчатых сидений и села подальше от пациентов и посетителей. Она оглядела холл, будто ожидала увидеть незнакомца с ледяными глазами прямо здесь. Опасение не подтвердилось. Никого, похожего на мужчину из её личного кошмара не было, но чувство, что он рядом, не прошло. Может, она накручивает себя?

Телефон вдруг зазвонил и завибрировал, Ева вздрогнула и выронила его. Экран светился фотографией счастливой мамы с букетом роз.

– Милая, мы у въезда. Там шлагбаум, мы заезжать не будем. Выйдешь?

– Мам, а ты пальто моё забрала? – напомнила она, оборачиваясь к окну, за которым мёл сухой и мелкий снежок.

– Ой, прости, детка, забыла совсем. Я сейчас! Несу!

Желудок невовремя напомнил, что завтрак они пропустили. Ева оставила сумку на стуле и подошла к киоску с газетами, газировкой и выпечкой. Выбрав румяный пирожок с рисом и яйцом, расплатилась, надкусила и замерла – в огромном окне холла мелькнула смутно знакомая тень в чёрном пальто, оставляя в воздухе таять облачко табачного дыма.

– Ева! – окликнула от дверей мама и помахала рукой.

Неужели теперь каждый мужчина в пальто будет вызывать у неё такую нездоровую реакцию? Она махнула в ответ и пошла навстречу маме.

– Ну как ты? – спросила родительница, глядя, как чадо с пирожком в зубах облачается в пальто. Сама она достала из кармана зеркальце и проверила, не растеклась ли тушь. Растаявшие снежинки мелким бисером усеяли шубку и тёмные локоны.

– Хорошо. – Ева взяла сумку. – Ничего не болит, отдохнула, выспалась.

– И голова не болит?

Ева пожала плечами:

– Были бы мозги, было б сотрясение, а так легко отделалась, синяками.

Мама цокнула языком и поправила её светло-каштановые волосы, попавшие под воротник светлого кофейного пальто. От рук пахло духами.

– На работу когда?

– Во вторник, – дожёвывая пирожок, она направилась к выходу.

– Может, у нас останешься на выходные? Аня с детьми заедет.

– Тогда у меня точно будет болеть голова, – отмахнулась Ева. – Врач сказал – полный покой и отдых. Никаких родственников с детьми.

– М-да? – с сомнением протянула мама. – Хороший врач. Может, и мне такое назначение выпишет?

– Мам, ты хотела внуков.

– Просто я поздно поняла, что ещё слишком молода для них, – кокетливо взмахнула она накрашенными ресничками.

Смеясь, они дошли до машины, Ева уселась с сумкой на заднее сиденье и чмокнула отца в подставленную колючую щёку.

– Куда, мэм? – шутливо спросил он у супруги, когда она пристегнулась. Леонардо Ди Каприо из него получился своеобразный.

– К Еве домой, не хочет она с тобой в шашки играть. Только заедем ещё в магазин. Её неделю дома не было, нужно купить что-нибудь, чтобы ребенок не голодал.

Мотор уютно заурчал, машина стронулась и с шорохом покатилась к выезду. Ева счастливо откинулась на спинку сиденья и обернулась. У заснеженного газона больницы стоял лоснящийся чёрный седан. Водитель лениво курил, положив локоть на открытое окно. Бросив сигарету в снег, он поднял стекло, и машина медленно, крадучись, поехала следом за ними.

Ева тревожно опустила взгляд в колени, сердце застучало, тошнота подскочила к горлу. Кажется, у неё начинается паранойя. Нужно обратиться к кому-то, пока это окончательно не свело с ума. Осторожно обернувшись через некоторое время, она снова увидела этот дорогой блестящий седан в потоке.

***

Он преследовал их почти до самого дома, но Ева упустила момент, когда машина пропала во дворах. Если бы это ещё успокоило… До самой двери она дёргалась, ожидая, что преследователь выскочит, как чёрт из табакерки. Вооружённый.

Но зайти в квартиру оказалось, как попасть в прошлое: там было так тихо и привычно, что всё произошедшее на той неделе словно бы приснилось и никогда не случалось. Дом наполняли знакомые тёплые запахи, мерное стрекотание часовой стрелки, урчание холодильника. Реальность, обыденная и простая, мягко стирала воспоминания. Мама повесила шубу в прихожей и сразу прошла на кухню с пакетами еды. Оттуда немедленно раздалось знакомое ворчание, какой у Евы бардак. По мнению мамы, конечно. Папа разулся и пошёл следом, ободряюще погладив дочь по спине.

Ева покачала головой и скрылась в ванной мыть руки и пережидать грозу. Привычно взглянула в зеркало над раковиной. И задержалась. Она всё та же, да? Те же светло-каштановые волосы, карие глаза, бледная, как у всех в этом городе, кожа. За неделю ничего не изменилось, только взгляд стал каким-то загнанным. Она стёрла пальцем потёк подводки и потянулась к мылу. Пальцы уткнулись на сухую и пустую мыльницу. Обмылок исчез. Она удивлённо посмотрела вниз и полезла в шкафчик за новым куском. Вроде, недавно же положила…

На плите оглушительно засвистел чайник, словно звал на помощь. Она вытерла руки и вышла. Мама уже разливала чай по чашкам, по-домашнему щебеча о делах старшей дочери, отец заботливо резал шоколадный торт. Ева села на стул, поджав к себе ногу, папа поставил перед ней блюдечко с куском торта. Как в детстве.

– Спасибо. – Она подтянула поближе чай, любуясь родителями. По сердцу растекалось тепло.

– Ну что? – смущённо спросила мама, вонзая ложечку в торт.

Ева помотала головой, сжимая ладонями чашку. День прошел за семейными разговорами, воспоминаниями и планами на Новый год.

Провожая родных к дверям, Ева почти пожалела, что не поехала к ним на выходные. Она уже давно была взрослой девочкой и жила отдельно, но иногда так не хватало семьи… Жаль, что детство невозможно вернуть. Целуя и обнимая их на прощание, она уже чуть не плакала.

– Милая… Может, с нами поедешь? – Мама ласково погладила её по щеке, вопросительно заглядывая в глаза.

– Нет, мне нужно почту рабочую проверить. Наденька обещала комментарии по новым макетам прислать для афиш. Займусь ими.

– Ну, смотри. Если что, мы на связи.

– Знаю. Двадцать пропущенных меня убедили.

Мама очень укоризненно прищурилась, потрепала её по щеке и вышла на лестничную площадку.

Закрыв за родителями дверь, она подошла к окну кухни и подождала, пока они выйдут из парадной. Темнело, зимние сиреневые сумерки сгущались. Мама повернулась и помахала ладошкой, толкнула плечом мужа, он неловко повернулся, расплылся в улыбке. Ева помахала им в ответ и обняла себя за плечи, глядя, как они садятся в машину.