Читать книгу «Измена. После нее» онлайн полностью📖 — Лилы Каттен — MyBook.
image

Глава 7

Вторник я была загружена по полной. Убежала из дома и приползла назад кое-как почти к девяти. В этом были свои плюсы: у меня не оставалось времени на Тимура.

Он пытался заговорить со мной и в одно, и в другое утро уже среды, когда мы пересекались, но были рядом дети, и я, конечно, отвечала.

Каждый вечер я перетаскивала все больше вещей в комнату для гостей, понимая, что занимаюсь ерундой и утром пока спали все, выходя готовить завтрак быстро выбегала в прежнюю комнату и уже спокойно дефилировала вниз.

Да, это кажется смешным и глупым, но завтра уже четверг. Значит, все закончится…

– По Алене соскучились? – спрашиваю за завтраком детей, когда Тимур поднялся наверх.

– Ага. И по тете Кристине тоже.

– Тогда может, к ним поедете завтра после уроков?

– Типа с ночевкой? – поднимает кулаки вверх сын и, дождавшись кивка, вскакивает и изображает рок на гитаре, тряся головой.

Пока смеялась, смотря на него, обратила внимание, что Лиля не так весела.

– В чем дело, солнышко? Не хочешь ехать? Только скажи, и я все отменю.

– Нет, мам. Что ты? Я рада, – искажает лицо в подобии улыбки.

Мне не нравится это. Очень не нравится.

Что-то с ней не так. Что если она видела их, ведь, судя по всему, Тимур не так сильно шифровался.

– Поговорим? – смотрю как можно ласковей в ее грустные глаза.

– Давай на выходных, погуляем в парке. Обещали тепло.

– А на коньках поедем кататься? – вмешивается сын.

– Мишуль, думаю, мы сначала с Лилей прогуляемся, а потом поедем на каток, хорошо?

– Опять ныть будет про своего любимого, – кривляется поддразнивая.

– Ну-ка, так нельзя, – угрожаю пальцем и встаю из-за стола. – Я пойду поправлю макияж и спущусь. Вы пока что можете почитать.

– Ну мам, давай телик.

– Я не знаю, что такое «телик», Миш. Поэтому бери книгу и учись говорить на русском языке.

Перерываю свою косметичку в сотый раз и не нахожу все-таки своей помады.

– У кого же она еще может быть? – выглядываю с верхнего этажа и предупреждаю дочку, что забираю свою вещь.

Ищу то, зачем пришла, но нахожу другую.

Смотрю на небольшой тюбик, известного бренда косметики и довольно дорогого, пытаясь припомнить, покупала ли я его своей дочери, или нет. Хотя прекрасно знаю ответ.

Снимаю крышечку, и один раз прокрутив рассматриваю цвет.

– Лиль, ты красишь губы красной помадой? – зову дочь, которую слышу за дверью.

Она медленно выходит в комнату и смотрит так, что я понимаю: любое ее слово сейчас будет ложью.

– Это не моя, мам. Это кого-то из подруг.

Не хочу на нее давить. Но она прекрасно знает, что будь эта помада ее, Лиля бы так и сказала, а я попросила не наносить ее на учебу, и только. А значит, ей есть что скрывать.

– Дочь, ты же знаешь, что я не стану тебя ругать. Максимум – это разговор.

Она, опустив голову, молчит и мне все, кажется, в ужасных картинках.

– Милая, ты взяла ее без спроса? – ну а что я еще должна была подумать?

– Что? – тут же вскидывает голову прикрикнув. – Нет мам, ты что? Я бы никогда этого не сделала.

– Тогда, ладно. Я думала, ты молчишь и скрываешь нечто нехорошее. Если она и правда твоих подруг, то я тебя больше не отвлекаю.

Улыбаясь кладу обратно в сумку причину недоверия моей дочери своей матери.

Она все также стоит с опущенной головой.

– Все в порядке? – ставлю тюбик уже своей помады на комод и подхожу к моей девочке. – Посмотри-ка на меня.

Трогаю пальцами подбородок и пытаюсь поднять ее голову, чтобы взглянуть на лицо, но Лиля вдруг рывком притягивает меня и обнимает всхлипывая.

– Боже, солнышко. Что случилось? – но она просто молча плачет. – Только не молчи дочка, умоляю. В чем дело? – сжимаю ее крепко надеясь, что она таки поделится своим секретом.

Я, наверное, впервые вижу ее такой. Потерянной и еще слезы эти.

– Прости, мам. Я соврала тебе. Прости.

– Ну что ты. Все в порядке. Эй, эй, тише. Я не злюсь, слышишь? Не злюсь.

– Я нашла ее, – чуть заикаясь отвечает.

– Пойдем-ка, водички попьешь. И как раз спокойно, потом все расскажешь.

Веду ее к столу, на котором всегда стоит графин с водой, чтобы не спускаться вниз.

Усаживаю в кресло и смотрю, как Лиля отпивает немного, стерев влагу с лица.

Сажусь напротив на мягкий пуф и улыбаясь смотрю на мою красавицу. Мое самое драгоценное сокровище. Глажу ее по руке успокаивая.

Она выпрямляется и водит по ободку фужера пальцем.

– Помнишь вечер, когда я у Лизы на вечеринке была?

– Да, конечно.

Забыть тот вечер, наверное, никогда не получится.

– На следующий день папа повез меня в торговый центр, помнишь? И я… – меня начинает изнутри колотить оттого, что я сейчас услышу. – Я уронила телефон в машине, а когда наклонилась его достать, нашла эту помаду. Которая была и… на папиной рубашке белой. Я случайно заметила пятна, когда относила свои вещи в стирку.

Меня пробрало крупной дрожью, потому что меньше всего на свете я хотела, чтобы дети были в курсе наших разборок. Но так вышло, что им не по пять лет.

– Я запаниковала и в машине тогда и потом. Помню твое отношение к такому цвету. Не знала, что делать и как сказать, кому, – сбивчиво объясняет свои поступки. – Поэтому закинула в стирку все светлое, а помаду… забыла выкинуть.

Смотрю на нее, испытывая муки совести. Мой ребенок один на один с мыслями об ошибках взрослых. Боже.

– Папа тебе изменяет, да? – на меня посмотрели самые добрые и не запятнанные грязью этой жизни глаза, переполненные слезами печали и обиды.

– Лилечка, солнышко, – хочу обнять, но она машет головой, и я останавливаюсь.

– Нет мам, ответь, прошу.

– Послушай. Ты и твой брат должны понять, что между мной и папой, может быть, сотни причин для любви, ненависти и прочих разногласий, но вы, вы всегда будете вне их. И ты должна это помнить всегда, как бы ни сгущались тучи над нашей семьей.

– Мам, я знаю, что вы нас любите, но мне не пять лет. Даже Мишка почти все понял. Он сказал мне сразу.

– Что сказал? Когда?

– Сегодня утром. Поделился мыслями, что вы с папой разводитесь, раз ты такая ходишь странная с красными глазами. И он видел, что ты не ночуешь больше в комнате вашей, а возвращаешься в нее утром из гостевой.

– Боже, – закрываю глаза руками и проклинаю Доронина, да и себя тоже, что так рано открыла эту правду неосознанно.

– Что теперь будет… с нами? – слышу ее вопрос и открыв глаза, вижу заплаканную и потерянную дочку с трясущимися губами.

Обнимаю ее. Целую и не знаю, что сказать.

Я не знаю, как сказать моей девочке что это конец. Как вселить в нее веру в то, что так бывает не всегда. Но порой происходит со взрослыми, чтобы она не разочаровалась ни в семье, ни в отце.

Я не знаю…

– Все будет хорошо, доченька, все будет… – дверь в комнату открывается и входит Тимур.

Мы обе поворачиваем головы и смотрим на него…

– Лиль, еде… – не заканчивает свой вопрос, остановив себя на полуслове.

Я не знаю, что он увидел в наших лицах и глазах. Я не знаю, что он понял или не понял. Но его лицо посерело, а губы стали бледными.

Он смотрел, не проходя вперед, и видел результат его поступков. Результат того, что бывает, когда вдруг решаешь разрушить все, что так долго строил и по итогу разочаровываешь всех, кто тебя любил.

– Отвези Мишу в школу, Лилю я сама, – надломленным голосом произношу ему свои слова, и мы обе разворачиваемся к Тимуру спинами.

Пара секунд и двери закрываются, но ощущение такое, словно линия была только что подведена, между нами.

Глава 8

– Давай пересядем? – держась за руки, опускаемся на ее кровать и я, подбирая слова, начинаю:

– Лиля, ты права, ты не ребенок и все равно на этой неделе все узнала бы, как и твой брат, – она силится не плакать, но слезы все равно стекают по щекам моей девочки. – Мы с твоим отцом разведемся. Пока что не было разговора, он даже не в курсе, что я знаю о другой женщине, но в четверг я хотела с ним все обсудить.

– Мам…

– Тише, солнышко, тише, – стираю с ее щек слезы, не замечая своих. – Да наша жизнь изменится и нам нужно будет решить многие бытовые моменты, но я и папа будем в вашей жизни, как и прежде. Это только наши с Тимуром отношения. Любовь к вам не изменится.

– Я знаю, но… это же не одно и то же.

– Милая, мы взрослые люди и такое происходит порой.

– А как же я?

– А что ты?

– Ну я же тебе неродная…

– Так, стоп, Лилия, – ее слова меня почти уничтожили вдобавок ко всему происходящему. – Ты моя дочь. Законная дочь по всем правилам конституции и прочих там законов. А твой отец – порядочный и хороший человек, он не станет требовать от тебя или твоего брата выбора. Об этом не думай и не говори, что ты не родная, – улыбаюсь ей, тяжко вздыхающей. – Ты моя самая родная дочка. Да, Соня не забыта, но ты моя.

– Поверить не могу, что папа так поступил с тобой. Почему он так сделал?

Ее слова опаляют сердце.

– Думаю, твой папа просто полюбил другую женщину.

– А я думала, что если любишь, то это навсегда.

«Я тоже так думала, Лилечка», – отвечаю мысленно на ее слова.

– Быть может, он понял, что она дама его сердца, а не я. Думаю, что папа сам ответит на твои вопросы. А пока, нам стоит немного сплотиться, но верить, что все в итоге образуется.

Она встает с кровати, поправляет волосы стоя перед зеркалом и задумчиво произносит:

– Что бы ни было, ты моя мама. А по-прежнему уже никогда не будет.

Не знаю, как мне удалось все минимизировать. Быть может, находка в машине Тима позволила ей все обдумать заранее и в какой-то степени смириться с будущим что коснется нас всех. Надеюсь, что она не оставила внутри себя массу разочарования. Но вот с Мишей как поговорить?

Отвожу Лилю в школу. Разговариваю с учителем, что опоздание вышло по моей вине и попрощавшись уезжаю на работу.

В дороге мне звонит Тимур и я от злости только и поднимаю трубку.

– Слушаю.

– Что произошло?

– С кем? С тобой? Мной? Дочерью? С кем Тимур произошло?

– Ты знаешь, о чем я говорю.

Его голос не такой бойкий и радостный. Он будто притаился.

– О нет, дорогой. Я ни черта не знаю. Не знаю и не понимаю. Может, ты скажешь? – поднимаю голос даже не сразу заметив этого.

– Кира, почему моя дочь не ездит со мной в школу третий день подряд? И почему она плакала?

– Будь я рядом, ударила бы тебя по щеке, клянусь. Ты настолько зациклен на своей «работе», что дома слепнешь. Ты правда не видишь, что происходит?

– Я вижу, что моя жена отдалилась, зовет на серьезный разговор, дети поступают так же. Что это значит?

– Святой Тимур, все против тебя. Чем же ты не угодил своей семье?

– Вижу разговор у нас не ладится по телефону. Где ты?

– Еду на работу. И не вздумай туда явиться. У меня куча дел.

– Которые мешают нам поужинать сегодня?

– Которые я буду решать до самой ночи. А ходить с тобой по ресторанам уже есть кому. На четверг оставь для меня времечко.

– Ты опять за свое?

– За твое скорее. Все ждешь, когда я тебе облегчу жизнь своими претензиями? Надеешься улизнуть, сочинив какую-то ерунду, в которую Кира так легко поверит, да «детка»? – коверкаю его слова последние нарочно.

Молчит. Так «громко» молчит, что прям в ухо звон его офигевшего мозга слышен.

– Что, больше не желаешь задавать вопросы? Знаешь, ты прав, мы поговорим сегодня.

Сбрасываю вызов, уже находясь на парковке возле офиса. Прошу Кристину забрать детей со школы и усердно работаю весь день, а вечером все на том же адреналине подъезжаю к дому, где на подъездной дорожке стоит и его автомобиль, с хозяином внутри.

Смотрим, друг на друга повернув головы. И оба, видимо, знаем, что сейчас будет начало нашего конца.

Вылезаю, растеряв боевой дух. Вхожу в дом через дверь гаража, не оборачиваясь назад, стараясь не слышать, что он где-то там, позади. Спускаюсь вниз, переодевшись и застаю Тима в гостиной.

Стоит, сложив руки на груди перед линией фотографий нашей семьи в разные периоды общего необъятного счастья. Казалось, бесконечного на тот момент…

«Ты сам все разрушил!», – убеждаю себя в этом, чтобы рвать эти нити безвозвратно, но так больно это… как же больно.

– Ты поверишь, я помню дату каждой фотографии что тут стоят?

– Поверю, потому что и сама их наизусть знаю.

Тимур повернулся своей массивной фигурой и встал напротив. Между нами был только журнальный столик, но если исчислять его в величине измерения, то он мог быть километровым. Таким казалось расстояние, между нами, не меньше.

– Ты хотела поговорить?

И по классике жанра все слова исчезли вдруг. Я же понимаю, что сейчас должна поставить точку, но как же это тяжело. Почему у него вышло это сделать так легко со своей Мирой, а я стою и жмусь?

«Потому что ты все еще его любишь, Кира!».

– Хотела Тимур. Хотя ждала, что ты первым придешь, но это уже неважно. Теперь вот смотрю на тебя такого спокойного и все мои мысли о том, «как» сказать и «что» ушли. Остались лишь факты.

– Какие? – сует руки в карманы своих брюк рабочих.

«Я буду любить тебя вечно… мой неродной», – признаюсь в любви своей потерянной недавно душе и отвечаю.

– Я подаю на развод.

– Ты что… Ты подаешь на развод, Кира?

Ошеломлен. Потерян. Растерян.

– Да. Завтра этим займусь в обеденный перерыв.

– Погоди, – пытается обойти столик, но я выставляю руки.

– Не надо. Сохраняй дистанцию, пожалуйста.

***

Не подходи. Не трогай грязными руками.

Твои права на мое тело недействительны.

Внутри меня теперь измены камень.

И твои выпады, слишком унизительны.

(с)Лила Каттен

***

– Да какого, черта? Какой развод?

– А ты считаешь у меня мало оснований для него?

– Ты все про тот ужин? Кира, я же объяснил…

– Тим, а как давно я стала ненормальной и закатываю истерики по поводу твоих ужинов? Я настолько глупа и не понимаю, что это часть твоей работы? Неужели ты думаешь, что я увидела тебя с той девушкой и меня вдруг перемкнуло? Неужели ты ни разу не подумал о том, что я могла видеть гораздо больше?

– Послушай. Черт, – трет переносицу, встав ко мне боком и запрокинув голову, а я жду, когда начнет оправдываться. – Это не то… Кира… Дорогая…

Он пытается придумать себе алиби, ищет слова, а меня в этот момент будто в грязь снова толкают и толкают.

– Неужели я не заслуживаю правды, Тимур? – голос срывается и лицо, которое было смирным, тает, намокая под моими слезами.

Потому что это до того обидно и горько, что я больше не могу стоять и делать вид, что мне все равно.

– Только не плачь, Кира.

– Я плачу с пятницы. Мои слезы заметили все в нашей семье, кроме тебя. Поэтому давай ты сейчас не будешь делать вид, что тебя это как-то беспокоит.

– Но меня беспокоит… все, что связано с тобой и нашими детьми и нами… Меня все это беспокоит.

– Когда ты совал свой язык в рот той девке, тебя мало беспокоило, что я или же твоя дочь, общие знакомые могли тебя видеть, Доронин.

Он застывает точно скульптура гипсовая. А мне хочется толкнуть, чтобы разбился, подобно мне в тот день…

– Кира… Я ошибся, и я знаю это. Я готов просить прощения у тебя и соответствующее наказание. Но развод…

– Хочешь сказать, что между вами были только слюнявые поцелуи?

– Кира… – отворачивается, мечась по комнате.

– Хоть раз в жизни, можешь быть честным до конца?

– Я был с тобой честен всегда.

– Тогда оставайся таким и сейчас. Я хочу знать правду. То ты мне говорил, что я себя накрутила по поводу девицы, сейчас согласен с моими словами о поцелуях, потому что я их видела лично, а что дальше?

– Ничего. Я отвел ее в отель.

Вот так просто? Отвел в отель, на просьбу сказать правду? Сделать для меня поблажку в знак уважения за столько лет честной и преданной любви?

Смотрит в мои глаза, бегая своими по лицу, не останавливаясь в одной точке. Я вижу смятение, вижу все, что он чувствует, а он, кажется, не видит ничего… Ведь я не прячу свою боль, показываю ее открыто. Видно зря.

Я стою на пороге испытаний и новой главы. Снова моя жизнь разделится на «до» и «после», как до встречи с Тимуром. Тогда я вступала в мир счастья и любви, обретая его, а сегодня я его потеряю. В том, что это конец я не сомневаюсь. Мужчина, решивший прикоснуться к другой, и испытать чувства автоматически перестает быть моим и нужным мне.

– Отвел в отель и поехал домой ко мне? Так? – не отвечает, и теперь больше не смотрит в глаза. – Стал прикасаться ко мне грязными губами, руками… Вот только я все видела сама.

– Что видела?

– Ваш красивый выход из ресторана. Ваши обжимания, поцелуи. Траекторию движения к отелю. А что дальше?

– Кира прошу…

– Просишь? Как просила тебя она?

– Что? – оторопев смотрит, пытаясь понять, то я имею в виду или нет.

– Молодец, что не мучил долго свою детку, Тим, – произношу леденящим тоном.

Холод сквозит отовсюду. Из каждого взмаха ресниц, из каждого вдоха и выдоха…

– Ты…

– Была там. И все видела своими глазами. Потому что, скажи мне кто-то, что мой верный и… – ломаюсь морально и сил нет, – любимый муж… Мой Тимур мне изменил и пошел в номер с какой-то девицей, я бы рассмеялась, еще бы и в лицо плюнула. Так сильно я верила тебе… любила… А ты… ты…

Голос срывается, и камень в горле давит на голосовые связки, что даже перекрывает кислород. Глаза режет от сухости и заполняющих их капелек соленых, обжигающих слез, а он стоит с поникшим видом и опустошенными глазами смотрит на меня. Смотрит, как рушится его Кира.

Как на колени падает подкошенная унижением, по-прежнему верная жена и мать его детей.

– Ты привел ее в место, которое мы называли нашим. Нашим, Тимур… Как ты мог так поступить со мной? Как ты мог… Это была наша постель, наш вид из окна, наш мир.

– Кира… – на его щеках блестят слезы, которые катятся к кисти, обхватившей челюсть.

– Посмотри, что ты сделал? Ты же… Ты же все разрушил. Ты втоптал в грязь годы нашей жизни. Нашу любовь и любовь детей, их веру в семью. Ты все это сломал, уничтожил. Как ты мог так поступить с нами всеми? Ты ходил с ней в наш ресторан, в наш отель, номер, который мы снимали все эти годы с момента открытия гостиницы, чтобы сбежать от суеты и побыть наедине. Боже, ты все это перечеркнул. Ты меня унизил так, что я смотрю на себя в зеркало и вижу клеймо на лбу. Ты совершенно не думал обо мне, ты ни секунды обо мне не думал в объятиях чужой женщины, пока я сидела и ждала тебя на ужины. Ты променял нас на нее. Осознанно. Ты потерял меня Тим… – дрожащими губами говорю ему. – Ты меня потерял навсегда.

Размашисто стираю проклятую влагу, от которой щиплет кожу вокруг глаз. Стараюсь восстановить дыхание.

– Я тебя не прощу… Я никогда не забуду того, что ты сделал. То, как ты лгал, как был с ней там в кровати на белых простынях… Ты настолько противен мне, что я готова содрать с себя кожу от мысли, сколько раз ты приходил домой после нее и трогал меня этими руками, губами…