Глава 2

Саша проснулась в так себе настроении. Из зеркала в тесной ванной смотрело помятое лицо. Брови, широкие, правильной формы. Пожалуй, брови Саша любила больше всего. Нос. Чуть вздернутый вверх, остренький, бабушка называла Сашу «лисичкой». Нет, нос не был курносым, но эта излишняя приподнятость доставляла немало проблем в школе, ее постоянно дразнили «нос задрала». Саша была далека от этого описания, она бы и рада задрать иногда нос, но слишком отчетливо звучало в голове «скромность – главное достоинство».

Губы. Губы как губы. Слегка опущенные вниз уголки придавали лицу меланхоличное настроение. И даже если Саша радовалась, всё равно лицо оставалось печальным. Завершал портрет подбородок, такой же, как и нос, остренький, с небольшой ямочкой в центре.

Саша умыла лицо шампунем, у нее был единственный шампунь для всего: волос, рук, лица и тела. Приняла душ, наляпала по-быстрому крем на руки, этот же крем быстро растерла на лице. Весь небольшой набор уходовой косметики дарила ей Люба, подбирала по типу кожи. Но из всего набора Саша использовала один крем. Для рук.

Она потерла вертикальную черточку между бровей. Складка появилась недавно, у Любы такой не было.

– Это межбровка, я ее скребком тру и на ночь пластырем заклеиваю, напрочь исчезла, – деловито разъяснила Люба и подарила Саше такой же скребок Гуаша, который Саша благополучно разбила в первый же день.

Саша натянула серое платье-халат.

– Ты всегда в одном и том же, – дразнила ее Люба.

– Оно не то же, просто цвет похож. Я покупаю всегда сразу пять платьев, пять рубашек, пять пар обуви, чтобы не мучиться потом.

– Это же так прикольно – выбирать наряды.

– Мне не прикольно, для меня это трата времени.

Саша нырнула в метро. Два подкаста – и она в офисе.

Утром отослала начальнику анализ рынка, поработала над описанием лекарства от тошноты. Саша запустила руки в волосы, пытаясь подобрать альтернативу слову «мутит». Она смотрела в экран компьютера, а видела себя подростком, сидящей у огромного бабушкиного стеллажа с книгами. Эх, с каким бы удовольствием она читала сейчас те любимые тексты…

– Саша, мы идем обедать, а ты?

Она очнулась и посмотрела на часы.

– У меня бутерброды, спасибо.

Из кабинета вышел начальник и попросил зайти.

– Хороший анализ, Саша, ты молодец.

Начальник расстегнул пиджак и, тяжело вздохнув, сел в кресло.

– Извини, угостить особо нечем, разве что могу таблетку дать, если у тебя голова болит.

Саша кисло улыбнулась.

– Пока не болит.

Начальник прокашлялся, сложил руки на груди, посмотрел исподлобья.

– Короче, этот клиент, – он кинул взгляд на таблетки от головной боли, – ушел к конкурентам. – И этот, – показал он в сторону микстуры от кашля. – В общем, надо мне сократить кое-кого, – он опять прокашлялся.

Что-то внутри Саши оборвалось, ладошки вспотели. Начальник виновато спрятал глаза.

– Прости… Уходить можешь уже завтра, я до конца месяца заплачу, ну а там… надеюсь, что ты быстро найдешь работу… Ты хороший копирайтер, просто у нас их три, и я не могу платить трем копирайтерам, к тому же «головная боль» и «кашель» были твоими клиентами.

Домой возвращалась пешком, выбрала какую-то дурацкую дорогу через стройку. Старые кроссовки сдавливали, казалось, вот-вот большие пальцы вылезут наружу. Голова раскалывалась. Надо было и правда взять таблеток впрок.

Придя домой, Саша поставила чайник и плюхнулась на кухонный табурет, подарок бывшего, Жени. Времени он ей не особо уделял, слов нежных не говорил, подарков не делал. Забывал поздравить с днем рождения.

– Ничего страшного, – говорила она себе.

Женя ее любил делами. Например, смастерил табурет, твердый и жесткий, но в хозяйстве пригодится. И полку прибил.

– Зато не пьет, – прокомментировала мама, – и вообще, чего ты хочешь, не то чтобы ты была звездой, да и возраст уже как-никак.

Саша стучала пальцами по столу и внимательно смотрела в смартфон на открытое приложение банка. Денег хватит на два месяца аренды, а потом всё.

«Меня уволили», – написала Саша в семейном чате.

Мама тотчас же перезвонила.

– А что ты такого сделала?

Саша постучала по столу сильней. Вечно обвиняющий назидательный тон.

– Ничего не сделала, клиент ушел, и я попала под сокращение.

– А как же Катя… – пробормотала мама.

То есть, как Саша, никому не интересно.

– Ну найдет себе подработку, не маленькая уже, 19 лет.

– Там же другая страна, она не знает языка, ох, беда. А как же с работой сейчас? Не найдешь ведь так быстро…

– Ладно, мам, как-нибудь разберусь.

Саша вздохнула, взяла с подоконника бабушкину фотографию и нежно погладила. Как бы она хотела сейчас положить ей на колени голову, и чтобы бабушка долго-долго ее гладила, а потом Саша, убаюканная бабушкиными ласками и сказками, легла бы на диван рядом. Бабушка накрыла бы ее мягким покрывалом, потому что во сне, любила повторять она, тело теряет тепло.

Саша сжала в руках бабушкину чашку, сколотую со всех сторон.

Утром проснулась от дикой головной боли. Нос заложило, горло болело. Саша встала, но тотчас легла, по всему телу бегала мелкая дрожь. Холодной змейкой дрожь заползла за ворот рубашки и добралась до пяток. Стало еще холодней…

– Брррр… – Саша забралась под одеяло.

– Психосоматика, – резюмировала Люба, – заеду после работы, привезу тебе бульон. Спи пока.

Саша полезла в сумку, взяла какие-то таблетки, выпила и заснула. Во сне она носилась по длинным комнатам. Добегала до конца, дергала ручку, но дверь оказывалась заперта. Саша стучала кулаками, ногами, но никто не открывал. Она видела поворот, такую же длинную комнату слева. И опять то же самое, она добегала до конца и билась в закрытую дверь. Не хватало воздуха. Запыхавшаяся, она носилась но нескончаемым душным лабиринтам без входа и выхода…

Проснулась в поту, в дверь кто-то стучал. Она еле поднялась и, шатаясь, направилась в прихожую.

– Ну и лицо у тебя, видно, что совсем плохо. – Люба быстро ринулась в ванную, вымыла руки и начала хлопотать на кухне. – Саш, иди ложись, ты совсем никакая.

Подруга вернулась с тарелкой, подоткнула Саше подушку и начала ее кормить.

– Ложечку за маму…

Саша скривилась.

– Ну ладно, не хочешь за маму, давай за меня.

– Меня уволили. – Саша отпила глоток и поморщилась, очень болело горло. – Я так и знала, дали работу той новенькой, ее взяли, меня уволили.

– А как они это объяснили?

– Сказали, что клиенты, для которых я делала тексты, ушли, и бюджета на мое содержание нет.

Саша запустила руки в короткие волосы и потрясла головой.

– Я вся в долгах, за квартиру этот месяц заплачу, а дальше не знаю, помощи ждать не от кого. Написала друзьям, они у конкурентов работают, ответили, что сами на волоске держатся.

Саша съела еще ложку и поморщилась.

– Дикая боль…

Люба нежно погладила Сашу по голове и посмотрела на нее своими карими бархатными глазами.

У Саши глаза были серыми, и ей всегда казалось, что это самый некрасивый цвет на свете. В детстве у Саши была кукла Катя, немецкая, с белыми волосами, большими карими глазами и милым ротиком. Для Саши Катя была самой красивой на свете, и она несколько раз спрашивала у мамы, можно ли со временем поменять цвет ее глаз на куклин.

– Нет, конечно, какой дали, такой и есть. Не самый удачный, но что сделать, – объяснила мама.

– Ты такая красивая, Любаша… – прошептала Саша.

– Сашулечка, и ты красивая… – Люба убрала в хвост свои золотые, нежно струящиеся волосы.

– Нет, я какая-то несуразная, и вся жизнь моя какая-то сложная, всклокоченная, как мои волосы.

Волосы у Саши и правда торчали в разные стороны.

– А я люблю твою шевелюру, – подруга потрепала ее по голове, – и тебя люблю, моя Сашуля.

Она сильно обняла Сашу, а та, уткнувшись в ее руку, закрыла глаза.

– Что, правда любишь?

Люба вздохнула.

– Знаешь, Саш, самое главное, чтобы ты себя любила…

– А за что мне себя любить?

Подруга округлила глаза.

– Как за что? Я себя люблю просто так. За то, что я – это я. И хвалю себя за каждую ерунду. «Сделала отчет – молодец». «Приготовила суп – умница». «Позаботилась о Саше – герой», – она засмеялась.

Саша пожала плечами.

– Ну я ничего такого не делаю, чтобы меня хвалить. Никем особо не стала, все проекты провалила, и еще уволили.

– Саша, твоя ценность не зависит от твоих достижений. Ты всё время концентрируешься на неудачах, а я даже свои недостатки перевожу в достоинства. Вместо «ты ошиблась» говорю себе «ты сделала всё возможное, презентация прошла хорошо, ты оставила прекрасное впечатление. Ты молодец».

– А если клиента в итоге не получили, какая же ты молодец?

– Вот в этом всё и дело. Ты чувствуешь себя виноватой из-за того, что клиент ушел, а я нет. Это решение клиента, я тут ни при чем. У него может быть куча своих причин.

– Ну знаешь ли, так ты избегаешь ответственности. – Саша легла и натянула одеяло до подбородка, ее знобило.

– Нет, ты делишь ответственность со Вселенной. Мол, я сделала всё, что от меня зависит, а уж как получилось, я не виновата.

– Не, я так не могу, я всегда ответственна за всё.

– Ага, и загрязнение Тихого океана тоже ты, и снег в Риме в марте. О, идея! – встрепенулась Люба. – Сейчас мы устроим с тобой кинотерапию. Поставим итальянский фильм и будем балдеть, а?

– Даже не знаю…

– Ну же, Саша, тебя уволили, у тебя ангина, и даже сейчас ты не можешь позволить себе немного расслабиться?

– Хорошо, – покорно согласилась Саша, – только смотреть будем в оригинале…

– Удовольствие – ничто! Польза – наше всё, – подруга нежно потрепала Сашу по волосам, которые и так стояли торчком.

Глава 3

Саша провалялась в кровати неделю. Спала, пила горячее, старалась, по совету Любы, не принимать таблетки. Подруга принесла несколько новых книг, и Саша, у которой в последний год не было ни минуты прочесть что-то кроме брифов и медицинских анализов, погрузилась в любимый с детства мир образов, метафор и хорошего слога. Как же она любила читать! Каждую неделю бабушка водила ее в библиотеку, и они выбирали книги для чтения. Записаны были в разные, и в ту, что ближе к дому, районную, и ту, что ближе к дому бабушки, и в центре, имени Маяковского.

Самой большой радостью были покупные книги. Иногда бабушка приносила сверток грубой крафтовой бумаги, и Саша заранее понимала, что внутри. Подскакивая, выхватывала сверток, тащила бабушку на диван, забиралась на него с ногами и раскрывала. Внутри оказывалась новая книга. Новая, с запахом типографской краски, твердой обложкой, иногда – с золотым тиснением на корешке, и обязательными иллюстрациями. Чаще красочными, реже – черно-белыми. Перед тем как листать, Саша соскакивала с дивана, шла мыть руки и вновь брала книгу. Сначала нюхала, потом бережно листала страницы – это был целый ритуал, пропустить который было сродни отказу от половины удовольствия.

Удовольствие… ведь когда-то были в ее жизни такие моменты. Куда это всё подевалось?

Они читали книгу вместе с бабушкой, читали медленно, всегда помечая место, где остановились, самодельной закладкой. Картонной полоской с аппликациями. Книги всегда оборачивали в газетную бумагу, чтобы не испачкать, а однажды бабушка даже смастерила обложку из остатков золотой и голубой кожи, оставшейся ей в наследство от отца. Прадедушка Саши был сапожником. Когда книгу дочитывали, ее освобождали от обложки, ставили на полку и заносили в каталог. Саша вела учет с карточками, как в настоящей библиотеке.

Валяясь в кровати и зачитываясь романами, Саша взяла листок и начеркала маленький рассказ.

После работы Люба принесла свежие булочки и опять бульон.

– В последний раз. Вижу, идешь на поправку.

Подруга села рядом с кроватью и начала кормить Сашу.

– Давай я сама. – Саша взяла пиалу, отложила ложку и начала пить.

Люба увидела рядом с Сашей исписанный листок, протянула к нему руку.

– Это что?

– Да так, писала в бреду ерунду разную. – Саша попыталась засмеяться, но издала лишь хрип.

Люба взяла листок и принялась вчитываться.

– Саша, как здорово, это же шедевр!

– Тоже скажешь, шедевр, не преувеличивай, – хмыкнула Саша.

– Да ладно тебе, красиво же очень, – Люба перечитала строки вслух, – так поэтично…

Саша прищурилась.

– Ты спрашивала меня о мечтах?

Саша молча встала, подошла к серванту, достала из верхнего ящика небольшую коричневую тетрадку. Грустно улыбаясь, положила к себе на колени.

– Когда я дочитала всю француженку Саган, то записала в своем дневнике то, как хочу жить. – Саша замолчала.

– Ну и что? Что ты там написала? – торопила Люба.

Саша открыла на первой странице и протянула дневник. Подруга зачитала вслух:

– Я писатель, и я живу у моря.

Люба удивленно посмотрела на Сашу.

– Как видишь, это просто глупые детские мечты, я не писатель и живу не у моря.

Саша замолчала, натянула одеяло и продолжила:

– В детстве я писала стихи, рассказы, и единственная, кому давала их читать, была бабушка… «Талантливая моя кошечка», – говорила она.

Саша села на диван, обхватив ноги.

– Я начала ходить в литературный кружок, учительница хвалила мои рассказы, публиковалась в школьной газете, потом районной, потом городской, потом в литературном журнале, даже выиграла конкурс юного писателя, написала школьную пьесу… А потом…

Саша нахмурилась. Она держала бульон, пытаясь согреться, но он порядком остыл, и Саше стало еще холодней.

– А потом не стало бабушки… И хранитель моего таланта ушел… Я хотела поступать в Литературный институт, но мама сказала, что писатель – не профессия.

«Надо заниматься чем-то, что приносит результат, причем материальный. Нужна конкретная профессия. Пиши себе спокойно после работы и в свободное время», – сымитировала Саша мамин голос.

– Я выбрала иняз, потому что это престижней, языки и так далее. Первое время продолжала писать какие-то рассказы, заметки, но потом оставила: не было ни сил, ни времени. А позже улетучилось и желание.

Саша поставила пиалу на тумбочку и легла в кровать.

– Стала рекламным копирайтером. Концепции, слоганы, довольствовалась креативом в рамках брифа. Тексты на английском и итальянском…

– И ни разу не вернулась к писательству?

– Была еще одна попытка в универе. Там был литературный клуб и мы писали разное. Я написала повесть. Помню, это был такой невероятный драйв, я писала, писала, не переставая, несколько недель. Преподаватель литературного мастерства Раиса Марковна прочитала текст и сказала: «Дааа. Это вряд ли можно назвать литературой». – Саша вздохнула. – Ну и всё, я перестала. Хотя каждый раз, когда узнаю, что кто-то из знакомых пишет, публикует роман, у меня щемит очень сильно здесь, – Саша потерла область солнечного сплетения. – А однажды, – продолжила она, – года два назад, мне приснилась бабушка. Она спрашивала, почему не пишу… причем так интересно: она приснилась мне возле картины Модильяни, наша с ней любимая «Девушка в матроске». Помню, я проснулась ночью, взяла тетрадь и исписала тридцать страниц. На следующий день перечитала, и это был готовый сценарий фильма…

– Какого?

– Про любовь Модильяни и Ахматовой, это наша любимая с бабушкой тема.

– Так это же тот фильм, который снимает Алла?

Саша грустно покачала головой.

– Не говори мне, что ты отправила Алле те тридцать страниц… – тихо полуспросила подруга.

Саша тяжело вздохнула. Люба погладила Сашу по руке и вздохнула следом.

* * *

Столкнувшись в кафе с бывшей одноклассницей Аллой и услышав, что та собирается делать кино про Модильяни, Сашины глаза загорелись. Она решила выпить еще один чай.

Уселись у окна, и Алла рассказала про идею и про то, что она собиралась подать заявку в один международный фонд, чтобы получить финансирование.

Саша смотрела на Аллу восхищенными глазами. Прошло девять лет с момента их последней встречи. Алла стала независимым продюсером и создавала международные проекты: разного формата кино и мультипликационные фильмы.

Всё в Алле было красиво. Даже то, как она сидела сейчас. То, как была смята ее салфетка, то, как трогала своими красивыми пальцами чашку. Ее украшения, сочетания цветов ее наряда. Шелковая блузка цвета Rosa antica, а под нею грудь точно на два размера больше Сашиной. Наброшенный на плечи серый пиджак в полоску, кожаные брюки с высокой талией такого же цвета, как блузка, модные лоферы. Волосы, идеальные, густые, блестящие, как в рекламе шампуня, были уложены крупными волнами.

– Они у меня от природы такие, – пояснила Алла, – откидывая тяжелые локоны с плеч.

Саша поправила свои коротко остриженные и торчащие в разные стороны волосы и суетливо застегнула кофточку.

На пальцах Аллы блестели тонкие кольца. Сашу всегда восхищало, как некоторые женщины умеют сочетать украшения, – способность, ей самой не свойственная. Тонкое кольцо на Аллином указательном пальце, такие же тонкие на среднем, на безымянном, на большом, и каждое с какой-то мелкой деталью, камушком или цепочкой, соединяющей два соседних кольца. На запястьях браслеты, красная веревочка рядом с чем-то золотым, элегантные фенечки, полузолотые, полукожаные. Всё вместе смотрелось так же идеально, как в глянцевом журнале.

Идеальным был и парфюм Аллы – цитрусовый, но не бодрый мандариновый, как в Новый год, а ласковый и теп-лый. Хотелось мгновенно оказаться среди лимонной рощи, кипарисовых аллей и лениво растянуться на разогретом полуденным солнцем средиземноморском побережье.

– Это Eau D’Hadrien, – промурлыкала Алла название парфюма.

Международный продюсер. В стильной одежде. С блестящими волосами и красивой грудью.

Алла рассказала свою идею: она хотела делать детектив про Модильяни. Саша задумалась.

– Хм, не знаю, а я бы снимала про отношения Модильяни с Ахматовой, там же такая любовь невероятная!

И она начала взахлеб рассказывать всё, что знала на эту тему. Она говорила, а в голове мелькали те случаи, когда она листала альбомы и слушала истории от своей любимой бабушки, преподавателя истории искусств. Саша, изголодавшаяся по чему-то творческому, чему-то, где ей позволено выражать свое мнение, нашла в этом сюжете отдушину. Она говорила, а Алла всё записывала и записывала. Позже Саша отправила Алле те ночные страницы.