Пятнадцать лет назад, 3 декабря 2004 г., мой единственный любимый брат Вадим, Вадик, как его звали друзья и домашние, покончил с собой. Это событие было самым ужасным, что произошло в моей жизни. Оно рассекло ее на «до» и «после» и во многом изменило меня как личность. Прошло какое-то время, и я, пытаясь объяснить себе и окружающим, что произошло, написала книгу. Самый первый, сырой вариант вышел в интернет-журнале «Популярная психология» под названием «Мальчик с мечом деревянным». Переработанный текст стал книгой «Самоубийство: до и после. Для тех, кто переживает утрату». Книга стала своего рода психотерапией, она помогала мне справляться с моим горем, проговаривая то, что было немыслимо и непредставимо для меня всю мою предыдущую жизнь. Написать эту книгу подвигло меня еще и то обстоятельство, что на русском языке, насколько мне известно, почти отсутствует литература, рассчитанная на рядового читателя, на такую мрачную тему, как самоубийство, а тем более не найти книги в помощь тем, кто пережил самоубийство близкого человека. Существует по крайней мере несколько объяснений (или оправданий?) дефицита литературы по данному вопросу. Не вдаваясь в подробности, скажу, что была и остается такая причина, как стигматизация психических заболеваний и самоубийства. Тема эта настолько больная, что люди избегают говорить о ней, скрывают или отрицают случившееся.
А между тем Остров под названием «Самоубийство любимого человека» обитаем. Он заселен душами тех, кто страдает от чувства утраты и вины, кто задается вопросами «почему» и гадает «а если бы». Этим душам надо дотянуться друг до друга, услышать друг друга и понять, что они не одни в мире. Я пыталась рассказать, что и как происходило со мной и с другими, чтобы на этих примерах читатель мог увидеть, как выжить, преодолеть горе.
Уже не верила, что найду российских специалистов, кого моя книга могла бы заинтересовать, как вдруг, на мое счастье (о чудо!), книгу поддержал Борис Сергеевич Положий, профессор, доктор медицинских наук, заслуженный деятель науки Российской Федерации, руководитель Отделения суицидологии Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и наркологии им. В. П. Сербского Минздрава России. С его предисловием книга вышла в 2013 г. в Чикаго. Все же меня терзала неудовлетворенность, что российский читатель не может держать в руках книгу. Ведь писала я на русском языке, для русскоязычного читателя. В США, где я живу, издано немало книг на тему потери близких от самоубийства, есть мемуары, есть советы, как помочь тем, кто мучается от депрессии, словом, целая гора литературы создана на эту табуированную и тяжелую тему, противную человеческой природе и естеству. В России же, насколько мне известно, картина другая. Частотность самоубийств на душу населения не меньше, а выше, чем в Америке, а говорить об этом вслух не хотят. Издательства отказывались издавать мою книгу. Причины? Слишком мрачная тема; не соответствует профилю издательства; кем был мой брат, чтобы вызвать специфический интерес? Некоторые отказывали и вовсе без объяснения причин.
В декабре 2013 г. в Москве состоялся 5-й Национальный конгресс по социальной и клинической психиатрии, организованный Государственным научным центром социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского. Меня пригласили выступить и рассказать об опыте волонтерской работы в США, и я приехала в Россию «двадцать лет спустя». Рассказывая на конгрессе о волонтерской работе в помощь тем, кто пострадал от самоубийства близких, я упомянула, что, к моему глубокому сожалению, ни одно издательство в России не заинтересовалось изданием моей книги. И вдруг я слышу выкрик из зала: «А меня вы заинтересовали!»
Это был профессор Евгений Борисович Любов, в те годы заведующий отделом суицидологии Московского НИИ психиатрии. Так завязалась наша переписка, результатом которой стала книга «Брат мой, брат мой». Если бы не профессор Евгений Любов, сподвигнувший меня на дополнительную работу над текстом книги и сам его изрядно перелопативший, то в России этот материал не увидел бы свет. С помощью профессора и под его редакцией книга вышла измененной, переработанной и под другим названием – «Брат мой, брат мой… Горюющим после самоубийства близкого» – в издательстве «Новые возможности» (2014). Я глубоко благодарна Борису Сергеевичу Положему и Евгению Борисовичу Любову, Нелли Борисовне Левиной – председателю правления московской организации «Новые возможности», а также спонсору проекта Евгению Хрусталеву. Книга была набрана вручную членами московского отделения общероссийской общественной организации самопомощи «Новые возможности». Капля в море, вернее, в океане горя и слез. Интересующихся отсылаю на сайт, где книга находится в свободном доступе. (Режим доступа: http://nvm.org.ru/nashi-izdaniya‐3/brat-moy-brat/ (дата обращения: 29.08.2020)).
Прошло еще несколько лет. Книгу многие прочли, я получала иногда совершенно неожиданные письма с выражениями благодарности, как и письма от тех, кто претерпел сходную катастрофу. Сегодня существенную роль в моей жизни играет волонтерская работа – помощь тем, у кого близкие погибли от суицида. Я посчитала нужным поделиться своим опытом в надежде, что с книгой ознакомятся люди, находящиеся в том же положении, в котором некогда оказалась я. Мне захотелось переделать книгу, включив в нее материалы о том, как выжившим после катастрофы не просто влачить существование, а жить полнокровной жизнью, ценя каждый ее миг. Эту новую книгу я и предлагаю российскому читателю.
Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) каждый год отмечает Международный день предотвращения суицида. Взгляните на статистику, представленную в докладе ВОЗ[1]. К несчастью, самоубийство остается огромной проблемой в мировом масштабе. За последние 45 лет число самоубийств в мире возросло на 60 %. Миллион человек ежегодно кончают с собой, то есть каждые 40 секунд кто-то умирает от суицида, что приблизительно составляет 800 тыс. человек в год. Это больше, чем погибают от войн, от рака груди, от бандитизма и драк. У молодых людей от 15 до 29 лет смертность от суицида стоит на втором месте после причины № 1 – дорожно-транспортных происшествий. Мужчины кончают с собой чаще, чем женщины, зато у женщин больше попыток самоубийства[2].
В докладе ВОЗ подсчитывается частота смертности от суицида на 100 тыс. населения. Россия, Литва, Украина, Белоруссия, Казахстан имеют высокие показатели, превышающие, к примеру, американские. Если в США показатель суицида в 2016 г. был 15,3 % (обоих полов), а мужчин – 23,6 %, то в России – 31 % (обоих полов), а мужчин – 55 %. За последние годы в Америке наблюдается рост числа самоубийств, и во многом это связано с так называемым опиоидным кризисом, то есть передозировкой наркотиков.
Как считают специалисты, на каждого покончившего с собой приходится от 8 до 14 человек ближайшего окружения, а число тех, кто знал погибшего и на кого самоубийство негативно подействовало, доходит до 135. Я уж не говорю о знаменитостях, весть о кончине которых облетает весь мир. Словом, актуальность этой проблемы не нуждается в дополнительных аргументах.
Ночью 3 декабря 2004 г. мой брат, Вадим Алавердов, встал с постели, которую заботливо постелила для него мать, снял цепочку со Звездой Давида, подаренную ею же, положил цепочку в ящик компьютерного стола, стоявшего в его комнате, тихо, чтобы не разбудить спящих в спальне родителей, прошел на балкон и выбросился с балкона 10-го этажа бруклинского 16-этажного дома. Эта ночь – самая страшная ночь моей жизни. Голос матери, позвонившей мне по телефону, мне не забыть никогда, покуда моя жизнь и/или моя память не покинут меня.
Вадик был моим младшим и единственным братом. 31 января, почти через два месяца после этого последнего прыжка, ему бы исполнилось 43 года. Он был красив, физически крепок, окружен любящими его родителями, племянницами, которые его обожали и называли «самым веселым дядей в мире», имел сына-подростка, оставшегося на Украине, которым очень дорожил, был талантливым программистом, практически самоучкой освоившим это нелегкое дело, был окружен друзьями, любящими его с детства. Брат, я верю, тоже любил своих близких, был добр и щедр, полон юмора. Он дорожил любой жизнью, даже комариной. Как оказалось, только не своей.
После того, что случилось, сместилась моя система координат, жизнь представилась иллюзорной и хрупкой, чем-то вроде оболочки мыльного пузыря, исчезла опора под ногами. Наша прежняя жизнь откололась от нас и легендарной Атлантидой опустилась на дно океана.
Накануне вечером я говорила с мамой по телефону. Как обычно, спросила о брате: «Как Вадик?» Мама ответила, что все в порядке, он, вроде, успокоился и сейчас спит. Это было в девять часов вечера. «Молодец! – сказала я. – Нам надо брать с него пример. А то мы все крутимся, крутимся допоздна». Затем я, мой муж и наши три дочери пошли спать. Где-то в час ночи меня разбудил звонок. Я подумала, что это либо ошибка, либо кто-то звонит из-за границы, «перепутав» время. Когда я взяла трубку, услышала материнский голос, страшный, как никогда. «Папа?» – спросила я первое, что показалось мне наиболее вероятным, так как сразу же подумала, что стряслась беда с отцом.
За год до того, как произошло это событие, возраст отца перевалил за 70. У него избыточный вес, повышенное давление, и он к тому времени пережил инфаркт. Когда мама мне сказалa, что сделал брат, я закричала, но этого не помню (о том, что кричала, мне позднее сказал муж). Знаю только, что своим криком разбудила детей, они вскочили с кроватей: «Что случилось?» – «Тихо, тихо, у дяди Вадика сердечный приступ, его забирают в больницу. Мы с папой поедем к бабушке». Я не могла среди ночи сказать детям, что стряслось с их дядей, а потом убежать, оставив их зареванными. Я не думала о том, что я им скажу или не скажу потом. Главное, что в эти страшные минуты мне нужно было быть рядом с моими родителями, как во время урагана, держаться друг за друга… Чувство нереальности происходящего меня не покидало. Я помню, что надела зеленую бархатную кофту, шерстяные брюки. Была холодная декабрьская ночь, и мы оделись по сезону. Казалось диким и страшным, что мы двигаемся, одеваемся, ведем себя «нормально» в ненормальных обстоятельствах. Я не рассыпалась, не разбилась на мелкие куски… Как можно???
Когда мы приехали, в квартире находились двое полицейских, которые не пускали родителей на балкон, как те ни просили. Надо отметить, что нью-йоркские полицейские поразили меня своим тактичным и мягким отношением к нам. Если они и следовали инструкциям, то эти инструкции были очень гуманными и разумными. Полицейские также не разрешили нам сразу спуститься вниз и подойти к телу брата. Полиция ждала приезда medical examiner (врача, в обязанности которого входит засвидетельствовать смерть при любых необычных обстоятельствах вне врачебного присутствия. – П рим. автора). Только через какое-то время после наших просьб нам разрешили спуститься. Брат был прикрыт простыней и лежал за невысокой оградой под балконом. Мы не могли себя заставить (или нас не пустили, не помню точно) перелезть через ограду и подойти к нему. Я была в шоке и не помню этих деталей, зато помнит мой отец. Потом, когда тело брата вынесли из-за ограды, он лежал завернутый в большой белый мешок. Мама просила открыть его, чтобы поглядеть на сына в последний раз. Ей этого не разрешили – видимо, тоже действуя по инструкции, чтобы избежать страшной реакции. Помню, как я и мама стояли, дрожа от холода и гладя на тело через белый покров. Тогда и приехал с Манхэттена medical examiner. Мне показали фотографии брата для освидетельствования. Я не знаю, когда их сделали: возможно, когда полиция только приехала по сигналу о том, что чей-то труп лежит около дома. Его лицо не было изуродовано, только две-три ссадины. Medical examiner
О проекте
О подписке