3. Сатториус

Ренато, как велел дон Мигель, тормошил хозяина. Тот, не просыпаясь, пил выдаваемые три глотка – и спал себе дальше. Ему снилась степь, пёстрая змея, которая очень ему нравилась; шумный Коринф, красивый фонтан, похожий на дикий водопад и на кусочек свободы; горячие камни мостовой под ногами, кувшин на плече; океан, скованный вековыми льдами, и заснеженные горы… Словом, всё то, чего он никогда не видал.

Разбудило его энергичное похлопывание по плечу:

– Просыпайся, просыпайся, малыш! Просыпайся, к тебе доктор пришёл. Доктор будет тебя лечить.

Великан хотел было спросонок потянуться, по обыкновению, – но вспомнил, что ранен. Именно что вспомнил: сами-то раны не напоминали, как нет их. Чудеса.

– Кто Вы? – склонившегося над ним человека он видел впервые.

– Я и есть доктор, – отвечал тот.

Длинные, до плеч серебряные локоны. Резкие, но правильные черты: тонкие губы, тонкий орлиный нос, прямые брови – белые и густые. Интересное лицо, необычное. Глубокие морщины на щеках. Серые ясные глаза, лучистый взгляд. Старик внушал спокойствие и доверие. Михаэль слышал о нём: доктор Сатториус, местный. В отличие от большинства современных медиков, он – из благородных, даже титул имеет. Барон. Как хирург не имеет себе равных: врач от Бога. Именно у него лечится элита. Говорят, к нему обращался сам полковник де Сарсо.

Чудеса продолжались. Лучший врач, какого только возможно найти.

– Очень болит?

– Нет, – Михаэль дивился тому, как звучит голос: чисто и сильно – словом, нормально. Точно колдовство. – А Вы немец: у Вас акцент.

Врач внимательно и быстро проводил беглый осмотр: глянул под веко, пощупал лоб, измерил пульс…

– Да, правда, – отвечал он рассеянно, – я немец – но слышат это далеко не все. Ты ведь умеешь хранить секреты? Так вот: я – местный. Понял? – Он отвернул одеяло. Новая повязка осталась совершенно чистой: волшебное средство надёжно «запечатало» рану. Харрада хотел сесть. – Лежи-лежи, мой мальчик, вставать не нужно. Ты, я вижу, чувствуешь себя совсем неплохо? – Барон обернулся к стоящему за спиной Мигелю:

– Тот самый Ваш друг?

– Ага. Моя нянечка.

– Какой великолепный экземпляр! Ничего подобного не видал. Вы хотите сказать, что это из-за него мы так спешили, что я чуть не умер? Напрасно, коллега, напрасно. Судя по его состоянию, время вполне ждёт.

– Не ждёт, барон, Вы не видели раны. Ему куда хуже, чем он показывает, он и меня сперва одурачил. А состояние, – Мигель указал на опустевший перстень: – вот его состояние.

Врач охнул: информация сразила наповал:

– Но как же Вы?!.. Вы хоть понимаете!..

Гарсиа отвечал очень странно, и взгляд его был твёрд и ясен:

– Плата не важна.

– Ого! С каких это пор?

– Не медлите, не медлите, доктор! Посмотрите скорее, что можно сделать, пока он в силах это перенести. И пока средство может действовать.^[9]

– Ну что ж, малыш, – лекарь вернулся к Михаэлю. – Давай, наконец, разберёмся с твоей раной – да и успокоим твоего друга? А то он у нас совсем извёлся, да и меня совсем извёл. Я уверен, что внутри у тебя всё цело, но надо же в этом и убедиться! Ну как, согласен?

Великан чуть не рассмеялся. Его забавляли манеры хирурга. Стало легко и спокойно; он почему-то доверял старому немцу.

– Давай-ка посмотрим, что там у тебя. Ох, какая мускулатура. Вот это рельеф! Просто редкостный рельеф.

Зубы заговаривает, понял Рыжий Чёрт. Смешно. Старик велел ему руки хорошенько сцепить под головой – чтобы сам себя «держал», переплетя пальцы в «замок» и придавив «замок» затылком. Совершенно излишняя мера: не стал бы Харрада позориться – хватать врача за руки. Что бы ни делал лекарь, где бы и как сильно ни нажимал, раненый отвечал только:

– Нет, не больно.

Рыжий Чёрт стыдился не то что пожаловаться на боль, он считал, что уронит своё достоинство, даже просто испытав страдание. Мужчина, воин не должен чувствовать боль от ран. Ещё и признаться самому?! Посмешище из себя делать? По счастью, эликсир притуплял «не те» ощущения.

Дон Мигель с напряжением следил за манипуляциями седого хирурга. Ему не было смешно. Он тревожился, очень. Сопереживал по-настоящему, словно чувствовал ту же боль. Точно, как сам Михаэль, когда шили его Чинка.

Это чего-нибудь да стоило? Рыжий Чёрт это оценил. Уж теперь-то он за Гарсию – горой.

Лекарь сказал:

– Я не понимаю, что мы ищем. Вы видите: совершенно никакой реакции. Похоже, пули всё-таки извлечены.

– Нет. Он терпит.

– Невозможно.

– Я вижу: он терпит. Он вздрагивал.

– И только? Хорошо. – Сатториус повернулся к больному. – Сынок, зачем ты скрываешь?

– Я не скрываю. Мне не больно.

– Ну вот видите! Дон Мигель, Вы уверены, что пули не извлечены? Не хотелось бы зря резать: вызовите и допросите хирурга, который здесь был.

Но Мигель с Михаэлем в один голос сказали: «Нет!» А Мигель добавил:

– Разговор у меня с ним будет другой, чуть позже. – Он подозвал Ренато:

– Ты разумный малый.

И «разумный малый» на радостях, что удостоился, вдохновенно залился соловьём: как притащил хозяина из лесу, и сбегал за полковым лекарем, и полковой лекарь быстро нашёл «ковырялкой» первую пулю. А потом час возился со второй и всё злился, что никак не найдёт, а хозяин всё был, как мёртвый. Потом лекарь отдохнул и хотел ещё поковырять, а тут хозяин как раз очнулся и как начал кричать: Мне надо идти, время, время, где мои сапоги!

Харрада побагровел:

– Заткнись, скотина! Кто тебя за язык тянет?!

– Тише, Михаэль, пусть доскажет. Говори, голубчик, не бойся.

Слуга опасливо покосился на своего господина и отодвинулся за спину Гарсии:

– А лекарь-то так и убежал без инструментов – хозяин его чуть-чуть табуреткой не пришиб, самую малость промахнулся. И послал меня за Вами, господин. А потом опять за лекарем. А лекарь сказал, что хозяин бешеный, и надо его закопать, поглубже.

Мигель с трудом сдержал ярость:

– Так ты всё знал. Почему же ты, каналья, не рассказал мне всё это раньше? Сразу почему не сказал?!

Не получилось выслужиться. Слуга готов был под койку залезть, под табуреткой уместиться, лишь бы спрятаться от гнева обоих господ:

– Я побоялся, – пролепетал он, пятясь к двери: – мне хозяин не велел. Он бы меня убил.

– Доберусь я до тебя, – прошипел Харрада. – Трепло.

Старый врач вернулся к больному:

– Да ты озорной? – глаза его смеялись. – Меня, надеюсь, не станешь прогонять табуреткой? Тогда займёмся делом? Убирай руки.

Но и повторный, ещё более внимательный, осмотр картины не прояснял. Лучший, какого только можно найти, хирург был совершенно сбит с толку:

– Почему молчишь? Неужели совсем не больно?

– Нет.

– А так? – и снова осторожно надавил на живот: – Тоже ничего?

– Нет.

– А так? – и резко убрал руку. Всего лишь. Но простой этот фокус оказался ещё хуже выстрела. Михаэля чуть не подбросило под потолок, из глаз полились слёзы. Он весь покрылся потом, но только крепче стиснул зубы, стараясь унять дрожь и выровнять дыхание.

– Я же Вас просил! – вскрикнул Мигель: – Я говорил Вам!

– Тише, тише, маленький, держись, сейчас это пройдёт. Неужели так больно?

– Нет! – прорычал «маленький». – Предупреждать надо! – Ему было ужасно стыдно за свою слабость. Чёрт, и Гарсию напугал. Снова перед глазами всё плыло.

– Извини, сынок, извини, я сам не ожидал, – врач держал руку у него на запястье. – Дон Мигель, Вы видели? Дело-то, оказывается, плохо, чтобы не сказать ещё хуже. Он действительно терпел. Бедный мальчик.

Но «мальчик» уже вполне овладел собой:

– Не смейте. И никакой я Вам не бедный! И жалость Ваша мне не нужна. Делайте своё дело или уходите!

– А всё-таки ты на меня обиделся. Прости, сынок, я же не хотел. Прости старика.

– Не обиделся я. Жалеть меня не надо. Не люблю я это.

– Хорошо-хорошо, – быстро согласился старик, – больше не буду. Ну и норов у тебя. – Старый врач отёр ему испарину и теперь тихонько гладил по непокорным рыжим кудрям, словно успокаивал ребёнка. Тихий голос, казалось, гипнотизировал: – Доктору нужно говорить всё. Игры в железных рыцарей – это сейчас немножко невовремя. Мужество – хорошая штука, когда оно кстати, сынок. Я ведь только хочу, чтобы ты немножко мне помог, а ты капризничаешь. Того гляди, табуретку схватишь, гонять меня начнёшь. Не начнёшь? Ну вот и улыбнулся. Вот и молодец. Ну что, не будешь больше скрытничать? Станешь мне помогать – покажешь, где сильнее болит?

На упрямого «железного рыцаря» снизошло умиротворение. Он почти сдался – и тут встретился взглядом с другом. Лицо дона Мигеля сохраняло, как всегда, суровое, даже жёсткое выражение – но он был так бледен, что Михаэль испугался.

– Нигде не болит, – поспешил он заверить. Суровый лейтенант совсем побелел, даже губы у него стали серыми:

– Что ж ты делаешь!..

Харрада быстро притянул врача к себе и зашептал ему в самое ухо:

– Посмотрите скорее на Мигеля. На нём лица нет, он упадёт сейчас. Сделайте что-нибудь, скорее, ему же плохо!

Сатториус внимательно посмотрел на одного, на другого…

– Вот оно что. Мне бы самому догадаться.

Марес не расслышал их разговор:

– Доктор, что он сказал?

– Давайте-ка отойдём, коллега, на два слова. Сядьте. Выпейте это. Вам, кажется, нехорошо?

– При чём здесь я, – взвился Гарсиа: – Вы снова теряете время! Он слабеет, я же вижу, действие эликсира скоро закончится и перейдёт в фазу реакции, а Вы до сих пор ничего не сделали!

– Именно это я и хотел сказать. Есть у Вас ещё такой препарат?

Мигель покачал головой:

– Вы знаете.

Истрачено всё. А хоть и осталось бы – добавлять всё равно нельзя. Харрада и так получил слишком много. Да, Сатториус знал.^[10] И не за тем спрашивал:

– Нам потребуется средство, способное как-то смягчить, отсрочить реакцию. Найдётся у Вас что-нибудь такое, подходящее?

– Не с собой.

– Так съездите поскорее. А я пока закончу осмотр.

– Нет! – отрезал Гарсиа: – Я не оставлю его. Пошлю Ренато с запиской, мой Лукас всё привезёт.

– Нет, Вы сходите сами, – сменил тон старик: – Проветритесь немного, это пойдёт на пользу вам обоим.

Марес был ошарашен:

– Что это значит?!

– Не понимаете. – Хирург тащил его к двери: – Ваш друг старается пощадить Ваши чувства. Я ничего от него не добьюсь, пока Вы здесь. Идите и будьте спокойны – я хочу его вылечить не меньше Вашего. Мы сумеем договориться.

И не особенно спешите – не загоните ещё и мою лошадь, обе и так еле дышат.

Дон Мигель шагнул было к другу. Старик не пустил:

– Идите-идите, нечего с ним прощаться. Умирать он пока не собирается, – с тем и вытолкал. Снова сел возле раненого: – Ну, доволен? Теперь, надеюсь, упрямству конец?

Харрада набычился, он не был доволен. Он был зол:

– Зачем Вы с ним так!

Врач только руками развёл:

– Ну на тебя просто не угодишь. Нет у нас времени на сантименты, нет! Ты хоть понимаешь, сынок, на краю чего находишься?

– Не маленький, – буркнул Рыжий Чёрт. Всё он уже понял. Старик смягчился:

– Ну, для меня-то – маленький, да и оба вы – маленькие совсем. Ты как? Ещё один осмотр выдержишь? Четвертью часа мы с тобой располагаем точно.

– Не надо. – Он ткнул себя в поясницу: – Здесь. Это ускорит дело?

– Господи! Насквозь. А я тебя так мял. Бедный мальчик, – врач сокрушённо покачал головой. «Мальчик» раздул ноздри и сверкнул глазами. – Не буду, не буду! Сорвалось. Давай проверим. Убирай руки.

Менее чем через минуту старик знал точно, где остановилась пуля. Сказал, извлечь её теперь не составит труда. Разрежем – и дело с концом. Нужно ждать Мареса:

– Отдохни пока.

– Незачем мне отдыхать, – возразил Харрада: – делайте сейчас, сами.

– Нет. – Лекарь накрыл его одеялом, давая понять, что вопрос закрыт, и это не обсуждается, занялся раной на голове. – Мне потребуется помощник. Свет направлять, да и тебя придётся держать.

– Это ещё зачем. Вообще, что ли, нестерпимо?

Хитрый старик поднял брови:

– От тебя ли я слышу подобный вопрос, мой мальчик? Не может быть, чтобы ты струсил, не верю.

Если он хотел разозлить пациента – то ему это удалось.

– Ничего я не струсил! Я вообще ничего не боюсь. Не надо меня держать! Я сам.

Если напугать хотел – тоже получилось.

– Нет. Сам не сможешь. Сам ты уже не смог. – И поднёс руку к его животу, словно собираясь проделать тот же нехитрый фокус. Харрада в секунду покрылся потом. – Понял? Вижу, что понял.

Так «понять» и «сдаться» – не синонимы:

– Ну и что! Я думал, меня громом убило. Потому что Вы не предупредили. Теперь знаю и сдержусь. Ничего особенного.

– Громом убило? Точно сказано, – похвалил барон его лингвистические способности. – Так вот: будет так же, даже хуже – только дольше. Лучше уж тебе знать заранее, а то скажешь опять, что не предупредили.

Михаэль запаниковал.

– Прошу Вас, доктор! – он вцепился в эскулапа мёртвой хваткой: – Пожалуйста, сделайте всё сами, сейчас, пока Мигель не вернулся! Вы видели, что с ним творится! Пожалейте его, сделайте всё сейчас! За меня не беспокойтесь, держать не придётся, клянусь! Я выдержу. Ну же, доктор, решайтесь! Ну хотя бы попробуйте! Скорее! Время, время идёт! Ренато, бери лампу. Стань там.

Врач посмотрел скептически, но – придвинул инструменты.

– Ладно. Попробуем. Но учти: я не намерен ради твоей прихоти стронуть, да и упустить пулю. Хоть чуть двинешься – бросаю всё, и ждём Мареса.

– Не двинусь.

– И молчи, не командуй.

– Молчу.

– Теперь замри.

Последующие несколько минут прошли для Михаэля в сплошном кошмаре. Он призвал всю свою волю, весь сжался, сдавил зубы, зажмурился… И ждал, что вот сейчас – начнётся. Испытание предстояло не из лёгких. Лекарь трогал его бок, спину, позвякивал инструментами, даже, кажется, резал, запустил зонд… Всё это вполне можно было терпеть. Харрада уже устал ждать в таком напряжении, он почти терял сознание – а гром всё не ударял…

– Перерыв, малыш, отдохни, отдышись немного. Как ты? – услышал он над самым ухом. – Да открой же глаза, посмотри. Видишь? – Доктор Сатториус перед самым его носом держал щипцы с зажатой в них причиной несчастий: извлечена. Михаэль не верил глазам. Хирург устало улыбался, по лицу катились капли пота. – Давай руку. Держи, – и в ладонь раненому упало миниатюрное ядро. И второе: – Тяжёлые? Внутри-то они тяжелее. Вот и всё, сынок. Мы с тобой молодцы, оба справились. Больно было?

– Не знаю. Как Вы это сделали! Лёгкая рука?

– А то, что я говорил тебе, ты слышал?

Михаэль обалдело потряс головой.

– Ты так перепугался, что и не чувствовал уже ничего? Это бывает. А оказалось всё не так страшно? Но держался ты хорошо, очень хорошо держался, достойно. Мужества тебе не занимать. Твой отец может гордиться тобой.

– Вот уж вряд ли.

– Почему? – казалось, Сатториус искренне удивлён.

– Я сбежал от него.

– Как сбежал? Зачем?

– Он женить меня хотел.

– Ничего себе причина.

Старый хирург с завидной ловкостью колдовал над ранами: прочищал, промывал, зондировал, опять промывал. И между делом занимал разговором:

– Ты – такой большой, и красивый – и не любишь женщин?

– Отчего же? Я живой человек. И в монахи не стригся. Но зачем любить только одну и непременно всю жизнь?

– Резонно. Так ты баловник. Любишь их всех?

Чрезмерной боли действия врача не причиняли, «баловник» вполне был в состоянии поддержать беседу. Тем более что тема хорошая:

– За что ж их не любить? Они как ангелы. Удивительные! Совсем не такие как мы. Все такие красивые – и такие нежные. Как цветы. А Элвира!.. – и повеса улыбнулся, а после тяжело вздохнул. Старик глянул с понимающей улыбкой, оторвавшись на секунду от своего занятия.

– Что, неужто так хороша?

Рыжий Чёрт сам не знал, почему начал выкладывать едва знакомому человеку историю своего побега – никогда никому не рассказывал. И не собирался. Всё рассказал. Как отец не давал встречаться с Элвирой – потому что она не знатная, она из простых, крестьяночка. Как ни с того ни с сего взъелись на него крестьянские парни – обидно, ведь прежде он со многими дружил. Всей деревней бить ловили.