Многие приматологи полагают, что во всем виновата стремительно набиравшая силу христианская церковь. На просторах цивилизованной Ойкумены возобладало маргинальное учение, родившееся на далекой периферии римского мира. Вчерашние кумиры, как горох, посыпались в пыль, пополняя паноптикум демонических сподвижников врага рода человеческого. Например, блистательный некогда Юпитер (Зевс-громовержец греческих мифов) был низведен до категории одного из заштатных слуг сатаны. Обезьяна не могла избежать печальной участи языческих богов, ибо сплошь и рядом была активным действующим лицом мифологических сюжетов. Справедливости ради следует сказать, что отношение к приматам постепенно менялось и до торжества христианства. Однако даже в поздней римской традиции обезьяна могла в лучшем случае выступать объектом добродушной насмешки или дружеского шаржа, но злая сатира исключалась по определению.

Что можно сказать по этому поводу? Спору нет, христианская церковь не жаловала обезьян. Организатор ордена иезуитов Игнатий Лойола называл врагов Христа «обезьянами, подражающими человеку». На миниатюрах XV столетия, живописующих сотворение Богом животных, только обезьяна располагается справа от Всевышнего, тогда как все остальные звери – слева. А поскольку первым в левом ряду стоит мифический единорог, нет ни малейшего сомнения, что такая оппозиция призвана символизировать противостояние добра и зла.

Безусловно, христиане от души плеснули масла в огонь, и из искры немедленно возгорелось пламя. Но законы физики утверждают, что пламя не рождается из пустоты: ползучее тление, стелющееся по земле, рано или поздно должно пойти в рост. Пассионарные и непреклонные христиане как раз и выступили в роли такой затравки. Биологи несколько лукавят, когда говорят о почитании приматов в античном Средиземноморье. Серьезных оснований для этого нет – греки и римляне просто-напросто терпимо относились к обезьянам, но не более того: толерантность была альфой и омегой их культуры. Обожествление обезьян в современном Перу – это вообще нонсенс. Если речь идет о латиноамериканских католиках, то это невозможно по определению. Если же мы говорим о коренных народах Южной Америки, то следует иметь в виду, что средневековой цивилизации инков предшествовала ольмекская культура, возводившая свое происхождение к ягуару (археологам хорошо известны изображения женщины, совокупляющейся с ягуаром). Что касается центрально-американских ацтеков, то они почитали жутковатую химеру – пернатого змея Кецалькоатля.

Дальневосточные культуры всегда были тайной за семью печатями, поэтому я не могу исключить обожествления обезьян отдельными народностями миллиардного Китая, впавшими в глубокий социальный маразм. А вот с Японией все обстоит далеко не так просто. Я немного знаком с фольклором Страны восходящего солнца и готов засвидетельствовать, что особого отношения к приматам там нет и в помине. Обезьяны японских сказок – это сообразительные, коварные и на редкость изворотливые твари, бесспорно заслуживающие всяческого уважения. Люди к ним так и относятся – с опаской и брезгливой настороженностью, справедливо угадывая в ловких приматах потенциального конкурента.

По поводу Индии – запутанного конгломерата культур – не могу сказать ничего определенного, но целиком и полностью полагаюсь на мнение Киплинга, который неплохо знал местные реалии изнутри. Кто самый презираемый народ на плоскогорьях Декана? Разумеется, подлые, лживые и переменчивые Бандарлоги, живущие одним днем, не только не желающие следовать непререкаемому Закону Джунглей, но даже не умеющие у себя дома навести элементарного порядка. У этих истеричных и нечистоплотных четвероруких созданий, с утра до ночи прыгающих по деревьям, всегда семь пятниц на неделе. Они отвратительны, как падаль, и потому прямодушное киплинговское зверье не выносит их на дух. В лучшем случае их можно оптом скормить мудрому и рассудительному Каа.

Итак, что же мы имеем в сухом остатке? Правильно – Древний Египет, где обезьян обожествляли и даже мумифицировали. Похоже на то, что это как раз то самое исключение, которое только подтверждает правило. Богатейший египетский пантеон – это форменный зверинец. Строители великих пирамид были готовы поклоняться кому угодно – от жука-скарабея, трудолюбиво скатывающего разнообразные фекалии в тугой шарик, до вонючего шакала, пробавляющегося мертвечиной. Поэтому египтян мы оставим в покое.

Между прочим, весьма любопытно, что архаичные народы, добывающие огонь трением и живущие родовым строем, тоже не жалуют обезьяну. В предках-покровителях детей природы может оказаться кто угодно: зубр, леопард, сайга, кабан, антилопа и даже некоторые членистоногие – например, скорпион или паук. Но кто слыхал об удачливом и ловком охотнике – сыне Обезьяны? Таких нету – хоть обыщись. Сравнить с обезьяной можно только соседа – разумеется, лживого и подлого, непременно вынашивающего нечистоплотные замыслы. Чтобы не быть голословным, процитирую авторитетнейшего Э. Б. Тайлора, выдающегося этнографа и историка культуры XIX века, автора замечательной книги «Первобытная культура»: «Зулусы до сих пор рассказывают сказку об одном племени амафен, которое обратилось в павианов. Амафены были народ ленивый, не любили обрабатывать землю, а предпочитали кормиться у других и говорили: “Мы будем жить, не трудясь, если станем есть то, что запасают люди, обрабатывающие землю”. Все племя собралось по призыву вождя из дома Тузи и, наготовив пищи, отправилось в пустыню. Оно прикрепило к спине рукоятки ставших для них бесполезными мотыг, которые приросли к телу и приняли форму хвостов. Тело их покрылось шерстью, лбы нависли, и они, таким образом, превратились в павианов, которые и до сих пор называются “людьми Тузи”».

А вот мусульманская легенда: «Близ одного еврейского города протекала река, переполненная рыбой, но эти хитрые животные, узнав нравы горожан, смело плавали на виду в субботу и тщательно скрывались в будни. Наконец еврейские рыбаки поддались искушению и отправились на ловлю в субботу; но они дорого поплатились за хороший улов, ибо были превращены в обезьян в наказание за нарушение субботы». В языческие времена с ослушниками тоже обходились куда как круто: «…Юпитер таким же образом наказал вероломный народ керкопов. Он отнял у них язык, употреблявшийся лишь для ложных клятв, дозволив им только дикими криками оплакивать свою судьбу, и обратил их в косматых питекузских обезьян, в одно и то же время похожих и непохожих на людей, которыми они некогда были».

Далее Э. Б. Тайлор резюмирует: «Мы видим, что легенды о происхождении человеческих племен от обезьян прилагаются в особенности к племенам и народам, которые более цивилизованными соседями считаются низшими и звероподобными». Не сомневаюсь, что в богатейшем этнографическом материале можно без особого труда найти примеры прямо противоположного свойства, но изобилие антиобезьяньих мифов, нацеленных на ближайших соседей, говорит само за себя. Поэтому представляется весьма сомнительным, чтобы нелюбовь к приматам могла быть сведена к особенностям того или иного вероисповедания. Очевидно, что корни этого неприятия лежат гораздо глубже.

Обратите внимание: даже непредубежденный человек с естественно-научной подготовкой, не возражающий произойти от обезьяны, испытывает некую неловкость возле вольера с приматами (если он, конечно, не приматолог, который души не чает в своем предмете). Уж очень все похоже – мимика, пластика, поведение, отношения в группе, причем не просто похоже, а похоже как-то карикатурно. При этом зеленые мартышки, скажем, вызовут куда меньше раздражения, чем стадо павианов. Мы восхищаемся безукоризненной точностью движений крупных кошек и волков или врожденной грацией изящных антилоп. А эти противные кособокие обезьяны даже двигаются как-то неуклюже и все время кривляются, кривляются, кривляются…

Описанный феномен ученым известен давно и называется этологической изоляцией видов (этология – наука, изучающая поведение животных). Суть его очень проста: близкие виды испытывают взаимное отталкивание, причем неприятие тем сильнее, чем выше степень родства. Многие виды птиц внешне совершенно неотличимы, но разделены формой песни. Между прочим, механизм этологической изоляции лежит в основе национальной и расовой неприязни. Ничтожные, казалось бы, отличия в привычках, одежде, языке, обычаях могут вызывать у родственных народов сильнейшее взаимное раздражение. Украинский или белорусский язык нередко представляется нам откровенной пародией на русский, а вот финский или мадьярский не вызывают ровным счетом никаких чувств, ибо решительно непонятны. По той же самой причине православные христиане терпеть не могут католиков и лютеран, а к мусульманам или буддистам относятся гораздо спокойнее. Еретики всюду и во все эпохи вызывали куда большую ненависть, чем иноверцы.

Таким образом, наша нелюбовь к обезьянам имеет вполне реальную биологическую подоплеку. Стремясь как-то социализовать врожденную инстинктивную программу, культурная традиция изобрела тьму-тьмущую объяснений и толкований, но суть дела от этого не меняется. Механизм этологической изоляции продолжает работать бесперебойно. Смотреться в кривое зеркало всегда не очень приятно.

Нам уже давно пора оставить в покое лирику и поговорить о приматах более спокойно и обстоятельно. Быть может, биология не располагает серьезной доказательной базой и сближает человека и высших обезьян неправомерно? Что может сказать современная наука по этому поводу?

Не хотелось бы утомлять читателя скучной систематикой, но элементарные вещи все-таки следует сообщить. Итак, всех приматов, обитающих сегодня на земном шаре, принято подразделять на два подотряда: высшие обезьяны, или антропоиды (человек разумный тоже входит в этот подотряд), и низшие, или полуобезьяны (лемуры, долгопяты и прочие). В свою очередь, высших приматов делят на широконосых обезьян Нового Света (менее прогрессивных) и узконосых обезьян Старого Света (более прогрессивных). Среди этих последних принято выделять надсемейство гоминоидов (Hominoidae), куда входят гиббоновые, орангутан, горилла, шимпанзе и люди – гоминиды (Hominidae). Крупных антропоидов – гориллу, шимпанзе и орангутана – помещают в отдельное семейство понгид (Pongidae); таким образом, с точки зрения современной систематики люди (гоминиды) и высшие человекообразные обезьяны (понгиды) образуют два родственных семейства. Более того: в свете новейших научных данных многие ученые настаивают на том, что гориллу и шимпанзе следует переместить не только в семейство гоминид (Hominidae), т. е. человека, но даже в его подсемейство (Homininae). Понятно, что с бухты-барахты подобные вещи не делаются: чтобы осмелиться на столь серьезные таксономические перестановки, нужны веские основания. Излишне говорить, что все вообще приматы повязаны единством происхождения и имеют общего предка. Последнее обстоятельство прозорливо отмечал еще Дарвин, поместив, между прочим, предка всех высших приматов в Африку, хотя ископаемые переходные формы в конце XIX столетия были найдены только в Азии.

Сегодня принято считать, что линии гоминид и шимпанзе разошлись по геологическим меркам буквально вчера – 5–7 миллионов лет тому назад. И хотя общепринятая таксономия помещает высших обезьян и человека в разные семейства, многие биологи утверждают, что они куда роднее между собой, чем, скажем, волк и лисица – представители одного семейства. Более того, они ближе друг к другу не только чем лев и тигр – представители одного рода, но даже чем два подвида обыкновенной домовой мыши. (Чтобы читатель не путался в таксономических категориях, приводим типологическое членение по мере убывания родства: вид – род – семейство – отряд – класс и т. д.) Сразу же возникает резонный вопрос: быть может, ученые несколько лукавят, неправомерно сближая высших приматов и венец творения? Давайте разберемся.

Еще дарвиновский последователь Томас Гексли, «главный апостол евангелия сатаны», как шутя называл его сам Дарвин, убедительно показал, что анатомически гоминоиды почти не различаются с человеком. Во всяком случае, эта разница ощутимо меньше, чем расхождение между высшими обезьянами и низшими приматами. Разумеется, XX век с его молекулярными и генными технологиями изрядно пополнил базу данных более чем столетней давности. Так что уже знакомое нам решение Ватиканского собора (о том, что теория Дарвина правильно толкует происхождение человеческого тела), безусловно, имело под собой все основания. Отрадно, что образованные католические священники, в отличие от наших родных заскорузлых попов, не желают ломиться в открытую дверь и выглядеть клиническими идиотами. Между прочим, выдающийся французский теолог и философ Тейяр де Шарден (1881–1955), бывший по совместительству палеонтологом и первооткрывателем останков синантропа, никогда не покушался на эволюционную теорию и даже сформулировал закон цефализации – целеустремленного наращивания мозговой мощи. Можно сколько угодно костерить католическую церковь за реальные и мнимые грехи, но факт остается фактом: бородатым отечественным пастырям до этого интеллектуала – как до Полярной звезды.

Однако вернемся к нашим приматам. В поисках общих черт начнем с малого – с анатомии и элементарной физиологии. У человека и высших обезьян одинаковым образом организован скелет: лопатки располагаются по бокам, а не лежат на спине, как у прочих млекопитающих, и поэтому рука может свободно перемещаться вперед, назад и в сторону, совершая при этом кругообразные движения. Подвижная ключица еще более облегчает этот процесс. У большинства видов пятый палец на кисти руки противопоставлен остальным, что обеспечивает ни с чем не сравнимую хватательную способность и позволяет манипулировать с мелкими предметами. Задние же конечности сравнительно легко выпрямляются, поэтому не только шимпанзе, гориллы и гиббоны, но и макаки, павианы и даже паукообразные обезьяны способны к известной бипедии (прямохождению), а павианы, например, и вовсе предпочитают спать сидя. На пальцах у человекообразных обезьян располагаются ногти (у примитивных полуобезьян ногти могут сочетаться с когтями).

Строение позвоночника у приматов и человека практически идентично. Совпадают не только количество позвонков и число ребер (12–13), но и физиологические изгибы позвоночника, играющие важную роль при передвижении на двух ногах (s-образная форма позвоночника смягчает толчки при ходьбе и беге у прямоходящего Homo sapiens). Так вот, у гоминоидов имеются те же самые четыре физиологических изгиба (правда, менее выраженные, чем у человека), что само по себе достойно удивления, поскольку локомоция приматов все-таки отличается от человеческой. Понятно, что такое сходство в строении позвоночника не может быть объяснено ничем иным, кроме глубокого филогенетического родства.

Кроме того, за счет особенностей своей анатомии все приматы обладают стереоскопическим бинокулярным зрением, которое позволяет им точно оценивать расстояние до интересующего предмета. При этом зрение у них цветное: если собака или кошка видят мир преимущественно в черно-белом изображении, поскольку в лучшем случае воспринимают один-два из основных цветов, то обезьяны великолепно различают все три цветовые гаммы – красную, зеленую и синюю, выстраивая на их основе богатейшее многоцветье окружающей реальности. Такая уникальная способность обеспечивается особенностями строения сетчатки: только у человека и обезьян имеются четыре типа цветовоспринимающих рецепторных клеток.

Благодаря прекрасно развитой лицевой мускулатуре обезьяны обладают богатой мимикой и подвижными губами, а у карликового шимпанзе бонобо губы вообще красного цвета (многие систематики справедливо полагают, что карликовый подвид шимпанзе ближе всего стоит к человеку на эволюционной лестнице). Очень много общего между приматами и человеком обнаруживается и в строении других мышц – живота, грудной, плечевой, лучевой и т. д. У людей и обезьян особым образом прикрепляются к диафрагме внутренние органы, да и в самом их строении выявляется поразительное сходство, причем дело не сводится к элементарной анатомической близости. Даже на тонком, гистологическом уровне структуры сердечных клапанов, легких и трахеи удивительно похожи у человеческого ребенка и детеныша шимпанзе. Практически идентичен у людей и приматов характер дерматоглифики (кожный узор ладоней и стоп), и даже облысение у обезьян напоминает человеческое по мужскому типу.