Лица третьего действия
Аким.
Анютка.
Никитa.
Mитрич – старик-работник, отставной солдат.
Акулина.
Анисья.
Кума Анисьи.
Изба Петра. Зима. После второго действия прошло девять месяцев. Анисья ненарядная сидит за станом, ткёт. Анютка на печи. Mитрич, старик-работник.
Митрич (входит медленно, раздевается). О, Господи помилуй! Что ж, не приезжал хозяин-то?
Анисья. Чего?
Митрич. Микита-то из города не бывал?
Анисья. Нету.
Митрич. Загулял, видно. О, Господи!
Анисья. Убрался на гумне-то?
Митрич. А то как же? Всё как надо убрал, соломкой прикрыл. Я не люблю как-нибудь. О, Господи! Микола милослевый! (Ковыряет мозоли.) А то бы пора ему и быть.
Анисья. Чего ему торопиться. Деньги есть, гуляет с девкой, я чай…
Митрич. Деньги есть, так чего ж не гулять. Акулина-то почто в город поехала?
Анисья. А ты спроси её, зачем туда нелёгкая понесла.
Митрич. В город-то зачем? В городу всего много, только бы было на что. О, Господи!
Анютка. Я, матушка, сама слышала. Полушальчик, говорит, тебе куплю, однова дыхнуть, куплю, говорит; сама, говорит, выберешь. И убралась она хорошо как: безрукавку плисовую надела и платок французский.
Анисья. Уж и точно девичий стыд до порога, а переступила – и забыла. То-то бесстыжая!
Митрич. Вона! Чего стыдиться-то? Деньги есть, так и гуляй. О, Господи! Ужинать-то рано, что ли?
Анисья молчит.
Пойти погреться пока что. (Лезет на печь.) О, Господи, Матерь пресвятая Богородица, Микола угодник!
Те же и кума.
Кума (входит). Не ворочался, видно, твой-то?
Анисья. Нету.
Кума. Пора бы. В наш трактир не заехал ли. Сестра Фёкла сказывала, матушка моя, стоят там саней много из города.
Анисья. Анютка! а Анютка!
Анютка. Чего?
Анисья. Сбегай ты, донюшка, в трактир, посмотри, уж не туда ли он спьяна заехал?
Анютка (спрыгивает с печи, одевается). Сейчас.
Кума. И Акулину с собой взял?
Анисья. А то бы ехать незачем. Из-за неё дела нашлись. В банку, говорит, надо, получка вышла, а всё только она его путает.
Кума (качает головой). Уж и что говорить.
Молчание.
Анютка (в дверях). А коли там, сказать что?
Анисья. Ты посмотри только, там ли?
Анютка. Ну что ж, я живо слетаю. (Уходит.)
Анисья, Mитрич и кума. Долгое молчание.
Mитрич (рычит). О, Господи, Микола милослевый.
Кума (вздрагивая). Ох, напугал. Это кто ж?
Анисья. Да Митрич, работник.
Кума. Ох, натращал как! Я и забыла. А что, кума, сказывали, сватают Акулину-то.
Анисья (вылезает из-за стана к столу). Посыкнулись было из Дедлова, да, видно, слушок-то есть и у них, посыкнулись было, да и молчок; так и запало дело. Кому же охота?
Кума. А из Зуева-то Лизуновы?
Анисья. Засылка была. Да тоже не сошлось. Он и к себе не примает.
Кума. А отдавать бы надо.
Анисья. Уж как надо-то. Не чаю, кума, как со двора спихнуть, да не паит дело-то. Ему неохота. Да и ей тоже. Не нагулялся, видишь, ещё с красавой-то с своей.
Кума. И-и-и! грехи. Чего вздумать нельзя. Вотчим ведь ей.
Анисья. Эх, кума. Оплели меня, обули так ловко, что и сказать нельзя. Ничего-то я сдуру не примечала, ничего-то я не думала, так и замуж шла. Ничегохонько не угадывала, а у них согласье уж было.
Кума. О-о, дело-то какое!
Анисья. Дальше – больше, вижу, от меня хорониться стали. Ах, кума, и уж тошно ж мне, тошно житьё моё было. Добро б не любила я его.
Кума. Да что уж и говорить.
Анисья. И больно ж мне, кума, от него обиду такую терпеть. Ох, больно!
Кума. Что ж, сказывают, и на руку ёрзок стал?
Анисья. Всего есть. Бывало, во хмелю смирен был. Зашибал он и допрежде того, да всё, бывало, хороша я ему была, а нынче как надуется, так и лезет на меня, стоптать ногами хочет. Намедни в косы руками увяз, насилу вырвалась. А уж девка хуже змеи, и как только таких злющих земля родит.
Кума. О-о-о! Кума, болезная ж ты, погляжу я на тебя! Каково ж терпеть; нищего приняла, да он над тобой так измываться будет. Ты что ж ему укороту не сделаешь?
Анисья. Ох, кумушка милая! С сердцем своим что сделаю. Покойник на что строг был, а всё ж я как хотела, так и вертела, а тут не могу, кумушка. Как увижу его, так и сердце всё сойдёт. Нет у меня против него и смелости никакой. Хожу перед ним, как курёнок мокрый.
Кума. О-о, кума! Да это, видно, сделано над тобой что. Матрёна-то, сказывают, этими делами занимается. Должно, она.
Анисья. Да уж я и сама, кума, думаю. Ведь как обидно другой раз. Кажется, разорвала б его. А увижу его, – нет, не поднимается на него сердце.
Кума. Видимое дело, напущено. Долго ль, матушка моя, испортить человека. То-то, погляжу я на тебя, куда что делось.
Анисья. Вовсе в лутошку ноги сошлись. А на дуру-то, на Акулину, погляди. Ведь растрёпа-девка, нехалявая, а теперь погляди-ка. Откуда что взялось. Да нарядил он её. Расфуфырилась, раздулась, как пузырь на воде. Тоже, даром что дура, забрала себе в голову: я, говорит, хозяйка. Дом мой. Батюшка на мне его и женить хотел. А уж зла, Боже упаси. Разозлится, с крыши солому роет.
Кума. О-ох, житьё твоё, кума, погляжу. Завидуют тоже люди. Богаты, говорят. Да, видно, матушка моя, и через золото слёзы льются.
Анисья. Есть чему завидовать. Да и богатство-то всё так прахом пройдёт. Мотает денежки, страсть.
Кума. Да что ж ты, кума, больно просто пустила? Деньги твои.
Анисья. Кабы ты всё знала. А то сделала я промашку одну.
Кума. Я бы, кума, на твоём месте прямо до начальника до большого дошла. Деньги твои. Как же он может мотать? Таких правов нет.
Анисья. На это нынче не взирают.
Кума. Эх, кума, посмотрю я на тебя. Ослабла ты.
Анисья. Ослабла, милая, совсем ослабла. Замотал он меня. И сама ничего не знаю. О-о, головушка моя бедная!
Кума. Никак, идёт кто? (Прислушивается. Отворяется дверь, и входит Аким.)
Те же и Аким.
Аким (крестится, обивает лапти и раздевается). Мир дому сему. Здорово живёте? Здорово, тётенька.
Анисья. Здорово, батюшка. Из двора, что ль? Проходи, раздевайся.
Аким. Думал, тае, дай, значит, схожу, тае, к сынку, к сынку пройду. Не рано пошёл, пообедал, значит, пошёл; ан снежно как, тае, тяжко, идти тяжко, вот и, тае, запоздал, значит. А сынок дома? Дома сынок то есть?
Анисья. Нетути; в городу.
Аким (садится на лавку). Дельце до него, то есть, тае, дельце. Сказывал, значит, ему намедни, тае, значит, об нужде сказывал, лошадёнка извелась, значит, лошадёнка-то. Объегорить, тае, надоть, лошадёнку-то какую ни на есть, лошадёнку-то. Вот и, тае, пришёл, значит.
Анисья. Сказывал Микита. Приедет, потолкуете. (Встаёт к печи.) Поужинай, а он подъедет. Митрич, иди ужинать, а Митрич?
Митрич (рычит, просыпается). Чего?
Анисья. Ужинать.
Митрич. О, Господи, Микола милослевый!
Анисья. Иди ужинать.
Кума. Я пойду. Прощавайте. (Уходит.)
Аким, Анисья и Митрич.
Митрич (слезает). И не видал, как заснул. О, Господи, Микола угодник! Здорово, дядя Аким.
Аким. Э! Митрич! Ты что же, значит, тае?
Митрич. Да вот в работниках, у Никиты, у сына у твоего, живу.
Аким. Ишь ты! Значит, тае, в работниках у сына-то. Ишь ты!
Митрич. То в городу жил у купца, да пропился там. Вот и пришёл в деревню. Причалу у меня нет, ну и нанялся. (Зевает.) О, Господи!
Аким. Что ж, тае, али, тае, Микишка-то что делает? Дело, значит, ещё какое, что работника, значит, тае, работника нанял?
Анисья. Какое ему дело? То управлялся сам, а нынче не то на уме, вот и работника взял.
Митрич. Деньги есть, так что ж ему…
Аким. Это, тае, напрасно. Вот это совсем, тае, напрасно. Напрасно это. Баловство, значит.
Анисья. Да уж избаловался, избаловался, что и беда.
Аким. То-то, тае, думается, как бы получше, тае, а оно, значит, хуже. В богатстве-то избалуется человек, избалуется.
Митрич. С жиру-то и собака бесится. С жиру как не избаловаться! Я вон с жиру-то как крутил. Три недели пил без просыпу. Последние портки пропил. Не на что больше, ну и бросил. Теперь зарёкся. Ну её.
Аким. А старуха-то, значит, твоя где же?..
Митрич. Старуха, брат, моя к своему месту пристроена. В городу по кабакам сидит. Щеголиха тоже – один глаз выдран, другой подбит, и морда на сторону строчена. А тверезая, в рот ей пирога с горохом, никогда не бывает.
Аким. О-о! Что же это?!
Mитрич. А куда же солдатской жене место? К делу своему пределена.
Молчание.
Аким (к Анисье). Что ж Никита-то в город, тае, повёз что, продавать, значит, повёз что?
Анисья (накрывает на стол и подаёт). Порожнем поехал. За деньгами поехал, в банке деньги брать.
Аким (ужинает). Что ж вы их, тае, деньги-то куда ещё пределить хотите, деньги-то?
Анисья. Нет, мы не трогаем. Только двадцать или тридцать рублей; вышло, так взять надо.
Аким. Взять надо? Что ж их брать-то, тае, деньги-то? Нынче, значит, тае, возьмёшь, завтра, значит, возьмёшь, – так все их и, тае, переберёшь, значит.
Анисья. Это окромя получай. А деньги все целы.
Аким. Целы? Как же, тае, целы? Ты бери их, а они, тае, целы. Как же, насыпь ты, тае, муки, значит, и всё, тае, в рундук, тае, или амбар, да и бери ты оттуда муку-то, – что ж она, тае, цела будет? Это, значит, не тае. Обманывают они. Ты это дознайся, а то обманут они. Как же целы? Ты, тае, бери, а они целы.
Анисья. Уж я и не знаю. Нам тогда Иван Мосеич присудил. Положите, говорит, деньги в банку – и деньги целее, и процент получать будете.
Митрич (кончил есть). Это верно. Я у купца жил. У них всё так. Положи деньги да и лежи на печи, получай.
Аким. Чудно, тае, говоришь ты. Как же, тае, получай, ты, тае, получай, а им, значит, тае, с кого же, тае, получать-то? Деньги-то?
Анисья. Из банки деньги дают.
Митрич. Это что? Баба, она раздробить не может. А ты гляди сюда, я тебе все толки найду. Ты помни. У тебя, примерно, деньги есть, а у меня, примерно, весна пришла, земля пустует, сеять нечем, али податишки, что ли. Вот я, значит, прихожу к тебе. Аким, говорю, дай красненькую, а я уберусь с поля, тебе к покрову отдам да десятину уберу за уваженье. Ты, примерно, видишь, что у меня есть с чего потянуть: лошадёнка ли, коровёнка, ты и говоришь: два ли, три ли рубля отдай за уваженье, да и всё. У меня о́сел на шее, нельзя обойтись. Ладно, говорю, беру десятку. Осенью перевёрт делаю, приношу, а три рубля ты окроме с меня лупишь.
Аким. Да ведь это, значит, тае, мужики кривьё как-то, тае, делают, коли кто, тае, Бога забыл, значит. Это, значит, не к тому.
Mитрич. Ты погоди. Она сейчас к тому же натрафит. Ты помни. Теперича, значит, ты так-то сделал, ободрал меня, значит, а у Анисьи деньги, примерно, залёжные. Ей девать некуда, да и бабье дело – не знает, куда их пределить. Приходит она к тебе; нельзя ли, говорит, и на мои деньги пользу сделать. Что ж, можно, говоришь. Вот ты и ждёшь. Прихожу я опять на лето. Дай, говорю, опять красненькую, а я с уважением… Вот ты и смекаешь: коли шкура на мне ещё не ворочена, ещё содрать можно, ты и даёшь Анисьины деньги. А коли, примерно, нет у меня ни шиша, жрать нечего, ты, значит, разметку делаешь, видишь, что содрать нечего, сейчас и говоришь: ступай, брат, к Богу, а изыскиваешь какого другого, опять даёшь и свои и Анисьины пределяешь, того обдираешь. Вот это и значит самая банка. Так она кругом и идёт. Штука, брат, умственная.
Аким (разгорячась). Да это что ж? Это, тае, значит, скверность. Это мужики, тае, делают так, мужики и то, значит, за грех, тае, почитают. Это, тае, не по закону, не по закону, значит. Скверность это. Как же учёные-то, тае…
Mитрич. Это, брат, у них самое любезное дело. А ты помни. Вот кто поглупей, али баба, да не может сам деньги в дело произвесть, он и несёт в банку, а они, в рот им ситного пирога с горохом, цапают да этими денежками и облупляют народ-то. Штука умственная!
Аким (вздыхая). Эх, посмотрю я, тае, и без денег, тае, горе, а с деньгами, тае, вдвое. Как же так. Бог трудиться велел. А ты, значит, тае, положил в банку деньги, да и спи, а деньги тебя, значит, тае, поваля кормить будут. Скверность это, значит, не по закону это.
Митрич. Не по закону? Это, брат, нынче не разбирают. А как ещё околузывают-то дочиста. То-то и дело-то.
Аким (вздыхает). Да уж, видно, время, тае, подходит. Тоже сортиры, значит, тае, посмотрел я в городу. Как дошли то есть. Выглажено, выглажено, значит, нарядно. Как трактир исделано. А ни к чему. Всё ни к чему. Ох, Бога забыли. Забыли, значит. Забыли, забыли мы Бога-то, Бога-то. Спасибо, родная, сыт, доволен.
Вылезают из-за стола; Митрич лезет на печь.
Анисья (убирает посуду и ест). Хоть бы отец усовестил, да и сказывать-то стыдно.
Aким. Чего?
Анисья. Так, про себя.
Те же и Анютка. Анютка входит.
Аким. А! умница. Всё хлопочешь! Перезябла, я чай?
Анютка. И то озябла страсть. Здорово, дедушка.
Анисья. Ну, что? Тама?
Анютка. Нету. Только Андриян там из города, сказывал, видел их ещё в городу, в трактире. Батя, говорит, пьяный-распьяный.
Анисья. Есть хочешь, что ли? На вот.
Анютка (идёт к печи). Уж и холодно же. И руки зашлись.
Аким разувается. Анисья перемывает ложки.
Анисья. Батюшка!
Аким
О проекте
О подписке