Часть I

Понтий Пилат. Суд

Ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду дворца Ирода Великого тяжелой поступью вошел пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Это был атлетически сложенный человек в тоге из легкого египетского полотна с пурпурной каймой понизу, свидетельствующей о его принадлежности к сословию всадников. Весь внешний вид прокуратора олицетворял твердость и уверенность. Лицо отражало жесткость, свойственную римлянам, прошедшим тяжелый воинский путь, а затем ставшим чиновниками римских провинций; эти люди привыкли к подчинению и командованию, точному выполнению воинского, а теперь гражданского регламента.

Однако правильные черты прокуратора свидетельствовали о больших природных данных, не растраченных им в условиях жизненной борьбы. В этих чертах не было ожесточенности и ограниченности, скорее угадывалась склонность к принятию неординарных решений, не говоря уже о недопустимости брутальных солдафонских штучек, столь свойственных выходцам из низов.

Взгляд прокуратора был спокоен: предстоящая процедура полностью ясна, и оставалось только выполнить неизбежные в таких случаях условности. Еще вчера было известно о суде над двумя иудеями, совершившими преступления против граждан Рима. Один из них, Варрава, убил легионера, защищая от посягательств свою жену, за что был обречен на смертную казнь. Другой, уже известный разбойник по имени Гестас, на Сехемской дороге ограбил и нанес телесные повреждения римскому гражданину, направлявшемуся в Иерусалим, но был схвачен разъездом сирийской вспомогательной турмы.

Преступления были очевидны, документы подготовлены, прокуратору следовало только выполнить некоторые формальности. Полный решимости без проволочек закончить эту работу, прокуратор, мысленно воспроизводя порядок судопроизводства, направился к курульному креслу, расположенному под специально натянутым тентом: воздух уже потерял утреннюю свежесть, чувствовалось приближение азиатской жары.

Курульное кресло было изготовлено по официальным канонам. Верхняя часть спинки кресла изображала римскую волчицу так, что открытая пасть зверя со страшными клыками располагалась прямо над головой прокуратора. Горожане, приходившие в преторию под воздействием винных паров или наркотиков, позднее невольно совмещали лицо прокуратора с клыками волчицы и разнесли по всей Иудее молву о кровожадности и хищной беспощадности прокуратора.

Пересекая крытую колоннаду, прокуратор вдруг приостановился, и его внимательный взгляд выразил удивление и досаду.

Удивление объяснялось появлением третьего подсудимого, а досада – задержкой судебного разбирательства: прокуратор плохо переносил жару. Сегодня был день преддверия иудейской Пасхи, и хотя прокуратор никогда не интересовался религией иудеев и в душе относился к ней с презрением, как и к верованиям всех варваров, он все же ощущал приближение большого праздника. И легионеры дворцовой центурии, и чиновники канцелярий, и челядь дворца считали себя уже свободными от любых обязанностей, что, как известно, сопровождает почти всякое празднество. Сам прокуратор неодобрительно относился к судебным заседаниям и тем более казням в праздничные и предпраздничные дни, но понимал невозможность переноса суда также и по той причине, что большая толпа иудеев, собравшаяся на площади, испытывала те же чувства, что и толпы римлян, жаждущих хлеба и зрелищ и с большой радостью занимающих места в цирке во время боев гладиаторов. С некоторых пор Понтий Пилат в силу ряда обстоятельств и под впечатлением воспоминаний о былых бесчисленных баталиях с брезгливостью относился к кровожадным развлекательным инстинктам толпы. В прошлом и сам большой любитель подобных развлечений, прокуратор в свои пятьдесят лет полностью к ним охладел.

Вид толпы, собравшейся перед дворцом Ирода Великого и застывшей в напряженном ожидании, был ему неприятен. Понтий Пилат сразу осознал, что возникшее напряжение толпы имеет прямое отношение к вновь появившемуся осужденному. Прокуратор остановил на нем свой взгляд.

Перед ним стоял сухощавый человек лет тридцати, чуть ниже среднего роста, далеко не богатырского здоровья. Талиф грубой выделки провисал широкими складками до изношенных сандалий. Голова была непокрыта, и волосы ниспадали до плеч, открывая высокий лоб; небольшая бородка окаймляла лицо с тонкими, хотя и несколько неправильными, иудейскими чертами. Темные глаза выражали ум. Вся его поза отрешенности и безнадежности показывала, что он не питает никаких иллюзий по поводу своей дальнейшей участи.

Прокуратор увидел связанные руки осужденного и уяснил степень преднамеренной жестокости. Руки были туго перехвачены сзади веревками, что прекращало приток крови, доставляя страдания осужденному при каждом шаге. Это наводило на мысль о стремлении преследующих не упустить любой возможности мучить его. Однако во взгляде этого человека угадывалось внутреннее упорство.

Уже сидя в кресле, прокуратор повернулся к римскому актуарию, выполняющему обязанности секретаря и ведущему производство дел.

– Галилеянин доставлен стражей синедриона перед самым твоим приходом, игемон, и я даже не успел сдвинуться с места.

У Пилата возникла мысль о неслучайности такого совпадения. Мысль возникла и пропала, как малозначимая для дела, но она привела к новой; прокуратор обратился к актуарию:

– Распорядись, чтобы с галилеянина сняли ремни.

Актуарий подошел к обвинителю синедриона Сарейе, которого знал по прежним разбирательствам, и стал что-то ему говорить. Представитель синедриона, судя по голосу и жестам, возражал. Тогда прокуратор повернулся в кресле всем телом и посмотрел на обвинителя, тот склонился в поклоне, поняв, что в следующее мгновение его просто вышвырнут с территории дворца, и тут же отдал приказание. Еще не успев вернуть тело в прежнее положение, прокуратор услышал шум толпы: последовала реакция на его распоряжение. Он уловил ропот неодобрения. Галилеянин, вздохнув посвободнее, начал с трудом выпрямлять затекшие руки, прокуратор же стал рассматривать толпу, столь неодобрительно отнесшуюся к его сострадательному поступку. Понтий Пилат выделил множество фарисеев в хитонах с голубой каймой, бесноватых фанатиков, мелкого служилого люда, всегда толкущегося около храма, присутствовали, однако, мелкие ремесленники и торговцы – и все эти люди выражали недовольство приказом прокуратора.

«Скорее всего, на суд доставлен бродячий проповедник, – подумал Понтий Пилат, – проповедует что-то неприемлемое для левитов и первосвященников, ненароком задел интересы и мелкого люда. Большинство собравшихся – враги этого несчастного пророка. Кто-то обо всем позаботился заблаговременно».

Вся обстановка указывала на то, что на прокуратора постараются оказать давление. Неосознанно в душе его возникло чувство протеста. Его, римского прокуратора, наделенного громадной властью, хотят принудить принять решение, нужное варварам, неспособным выставить даже одного полного легиона, все усилия которых устремлены на соблюдение каких-то религиозных правил.

– Кем доставлен сопроводительный документ, кто его подписал, в чем обвиняется галилеянин?

Актуарий сделал несколько шагов к прокуратору.

– Документ направлен из канцелярии синедриона, подписал его начальник канцелярии, член синедриона Озания; заключенного сопровождают стража синедриона и обвинитель. Галилеянина обвиняют в попытке захвата власти в Иудее. Речь идет о том, что он громогласно утверждает себя наследником царя иудейского и, следовательно, претендует на трон царей, пренебрегая протекторатом великого Рима. В документе отмечается факт возникновения в городе волнений; дальнейшее развитие событий может привести к непредсказуемым последствиям. По существующим законам человек, претендующий на царствование, должен быть казнен. От имени синедриона Озания требует для галилеянина смертной казни.

Опять интриги первосвященника Каиафы. Какая забота о римском протекторате! Мелкий хитрец! Отлично знает, что два римских легиона укрепят наш протекторат и без его стараний. А вот его истинные цели мне совершенно не ясны.

Прокуратор сделал знак актуарию, поднял левую руку, объявляя о начале суда. Легионеры дворцовой центурии переменили позу, крепче сжав копья, толпа притихла. Слово было предоставлено обвинителю синедриона, и тот хорошо поставленным голосом в соответствии с правилами цветистой восточной речи начал пересказывать содержание сопроводительного документа:

– Богоизбранные иудеи! Вам известно, что находящийся под стражей Иисус бен Иосиф из Назарета бродит по дорогам Иудеи и проповедует свое учение. Суть учения непонятна правоверным иудеям: то ему не нравится запрещение работать по субботам, то он защищает падшую женщину, достойную быть побитой камнями за свою неверность, то он призывает проявлять любовь к ближнему, как будто мудрейшие первосвященники от имени Господа нашего учат ближних своих ненавидеть. Ничего страшного, если бы он просто ходил и разъяснял людям свое понимание вещей, но самомнение этого человека стало настолько вызывающим, что сегодня он уже заявил о себе, как о сыне Божьем, и утверждает о своем праве и возможностях обеспечить царство Божие на земле всем иудеям. Ясно: этот человек рвется к власти. Проповедует он и о том, что храм Иерусалимский – для молящихся глупцов, и отрицает храм как национальную святыню.

Как расценить вчерашние события, когда Иисус из Назарета схватил толстую веревку и стал бить и гнать из храма торгующих, крича при этом об осквернении дома его Отца, нашего Господа? Этот человек арестован стражей. Но он и сейчас не понимает, кто собрался на площади храма и на кого он поднял руку. В портиках храма расположились лучшие финансисты страны, люди торговых гильдий, представители важнейших ремесел. Вся коммерческая элита страны отражена, как в капле воды, на торговой площади храма. Разве человек, прибывший из глубокой провинции, знает, как сложен механизм управления страной, как трудно обеспечить национальное благоденствие? Иисус бен Иосиф стал нас учить, во что верить и как жить, а сам перебивался милостыней своих сограждан. Непонятная крайность – избиение торгующих в храме при его проповеди любви к ближнему. Иисус из Назарета не может принести нам новых духовных ценностей. Конечно, многое исходит от его неграмотности, непонимания, излишнего честолюбия, и многое можно простить, но провозглашать самого себя наместником Бога на земле недопустимо, ибо в писании сказано: если когда-либо между вами явится пророк, который будет творить чудеса, и захочет ввести нового бога, и станет призывать простодушных уверовать в его бога, – этот пророк и духовидец подлежит смерти.

И, чтобы понять правоту сказанного, надо помнить, что сказал Господь: «Я есмь Ягова, вечный, первый и последний. Я не передаю ни имени моего, ни власти. Не было бога до меня, нет бога рядом со мной, не будет бога после меня.

В устремлениях Иисуса из Назарета выдать себя за наместника Бога на земле таится опасность неповиновения властям, противостояние римскому протекторату. Уже сейчас в городе неспокойно, в народе наблюдается брожение религиозных страстей. Священный синедрион, уяснив опасность для страны, источником которой является осуждаемый, считает необходимым в целях устранения неисчислимых бедствий и сохранения благоденствия правоверных иудеев приговорить Иисуса из Назарета к смертной казни. Священный синедрион уверен, что, встав на позицию защиты правопорядка и интересов почитаемого нами великого императора Тиберия, прокуратор Иудеи утвердит приговор…

Доверяя своему актуарию, прокуратор переключился на свои заботы. В отряде дворцовой стражи появился новый центурион, довольно молодой человек – Муний Луперк, имеющий о себе высокое мнение, и к тому же весьма энергичный. Прокуратор не уяснил до конца, то ли это скрытый соперник (особых заслуг за ним не числилось), то ли его направили в Иудею с какой-то тайной целью. Многолетняя служба в администрации заставляла думать об осторожности, о скрытых подводных камнях – особых покровителей у Понтия Пилата не было; хотя император Тиберий и знал его лично, но тем более… Муний Луперк постоянно говорил о своих административных способностях, критиковал решения прокуратора и убеждал всех, что эти обязанности он выполнил бы значительно лучше. Конечно, все это можно было бы приписать глупости юнца, но чувство досады не оставляло Понтия Пилата. Серьезных проступков центурион не совершал и нес службу строго в пределах официальных предписаний.

Окончив свою речь, Сарейя поклонился прокуратору и поцеловал перстень на своей руке в знак того, что сказанное им является истинной правдой.

Прокуратор, размышляя о служебных тревогах, тем не менее уловил суть пламенной речи обвинителя. У обвинителя синедриона хорошо отработана бездоказательная система обвинения. Какие словесные штампы! Он точно знает, как и что следует понимать простому иудею, что желает божественный император и что для этого нужно сделать прокуратору. Штампы! Однако как они действуют на толпу, как быстро они ее ориентируют! Недаром подобные штампы использовали еще в Египте тысячи лет назад и, несомненно, будут использовать в будущем. В сущности, они безотказны, так как не требуют умственного напряжения от исполнителя и каких-либо способностей от власть имущих. А в результате только за то, что проповедник кого-то ударил веревкой, – смерть.

Актуарий, наклонившись к прокуратору, тихо проговорил:

– Никаких новых положений обвинения выступающим выдвинуто не было.