Глава 5

Логическим завершением представления, которое я устроил в частном владении Хачапуряна, явилась безболезненная и почти добровольная сдача последнего под «крышу» Белого. Полагаю, что нужно отметить следующее: вышеупомянутой сдаче предшествовали два незначительных события, которые никоим образом не повлияли на ход разработанного Белым мероприятия, – обращение хитрожопого сына армянского народа к бригадиру Заводского района с просьбой организовать охрану заведения и тотальный шмон, устроенный в тот же день «быками» Соленого в пригородном поселке Лупандерово на предмет розыска вредоносного патлатого буяна, разбившего вдрызг харчевню и прибившего между делом восьмерых «носорогов».

Ни то ни другое результата не имело: «быки» Соленого, сопровождаемые тремя потерпевшими (остальные участники водевиля на некоторое время поселились в травматологии областной поликлиники), разумеется, никакого хулигана в Лупандерово не обнаружили, а взять под охрану харчевню бригадир Заводского района отказался наотрез – и уже не в первый раз. Как уже упоминалось выше, Соленый дураком не был – дураков на таких должностях не держат.

За сие деяние я был слегка обласкан Белым и поставлен в известность, что более о своих проблемах могу не беспокоиться: бригадир пообещал вплотную заняться моим судьбоустройством в самое ближайшее время. Я продолжал валять дурака, понимая, что этому скоро придет конец.

Денька этак через четыре я решил покинуть гостеприимную усадьбу Кротовского по весьма интимной причине: по мере моей адаптации молодая и смазливая дочь бригадира, торчавшая дома целыми днями, начала вызывать у меня непреодолимое сексуальное желание. И что самое страшное, ее поведение в какой-то степени провоцировало меня все время думать о своих грязных помыслах.

Будучи верен кодексу боевого братства, я честно уведомил Кротовского о складывающейся ситуации и попросил его помочь перебраться на другую хазу. Озабоченный Вовка моментально все бросил и уже к вечеру этого же дня подыскал мне полдома в частном секторе – за весьма умеренную плату, с телефоном, а также с одинокой бабкой, имеющей довольно экзотическое имя – Жанна Христофоровна, а помимо имени еще добротный склероз и частичную глухоту.

После этого мой кореш самостоятельно взял на себя решение моих физиологических проблем, рассудив, по-видимому, что в данной ситуации как нельзя более уместен основной принцип гомеопатии – подобное подобным.

Уже ближе к вечеру, когда я закончил обустраиваться на новом месте, Кротовский вывез меня в одно бардачное заведение, которое он то ли по простоте душевной, то ли просто по хилости ума обозвал «уютным местечком». В этом гнусном вертепе, обосновавшемся на какой-то левой даче неподалеку от выезда из города, предавались разнообразным утехам довольно подозрительные личности – Кротовский всех их знал и при встрече радостно лобызался с каждым. Один из них пытался заставить меня уколоться какой-то дрянью, другой предлагал покурить анашу, а когда я от всего отказался и спросил – нет ли у них коньяка, мне сообщили, что я весьма странный тип и многое теряю.

Вовка, с ходу взятый в кольцо тремя не совсем одетыми девами, посоветовал мне не стесняться и делать все, что в голову взбредет, – только никого не убивать. Поскольку у меня в голове вертелась одна мысль – малость потрахаться, я прошвырнулся по даче, во всех углах напоролся на разнообразный разврат и наконец в одной из комнат обнаружил двух чрезвычайно соблазнительных девиц, с виду вполне нормальных – ну разве что слегка окосевших – то ли от ширева, то ли от обычного алкоголя. Телки томно смотрели друг на друга, пили вино и сладострастно зевали. Я без обвиняков предложил одной из них остаться со мной, а второй прогуляться на полчаса, но они пожелали остаться обе и с ходу – даже не спросив, как зовут, – начали меня ласкать, заявляя при этом, что я отличный парниша и они страшно рады тому, что я их посетил.

Начало мне понравилось, хотя, если честно признаться, я не был твердо уверен, что сумею полноценно ублажить сразу двоих – да еще таких вот изощренных. Далее, однако, сценарий нормального группового секса внезапно усугубился садомазохистскими элементами: раздраконив меня до критического состояния, девицы извлекли откуда-то пару наручников и здоровенный бич, наподобие того, чем пользуются сельские пастухи, и страстно пожелали пристегнуть вашего покорного слугу к кровати, а затем отлупцевать этим самым бичом. Ну, это они погорячились: с некоторых пор у меня на наручники аллергия, а потому я вывернулся из цепких объятий, быстренько пристегнул одну милашку к кровати, вторую к батарее и с той, что на кровати, решительно произвел нормальный половой акт безо всяких садомазохистских примесей. Получилось очень даже неплохо, хотя тоже не без странностей: в процессе коитуса моя партнерша взволнованно вопила: «Расчлени меня! О-о-о-о! Вырви мне печень! Сломай меня!» и так далее. Это меня, однако, не особенно расстроило – я целенаправленно продолжал ритмичные движения, а вот момент эякуляции мне чуть было не подпортили: буквально на последнем десятке фрикций в комнату откуда ни возьмись ворвался голый и чрезвычайно волосатый субъект явно гомосечьего обличья, вскочил на кровать и шустро пристроился сзади, лобызая мне спину слюнявыми губами и активно пытаясь возлюбить меня через анус. Может быть, такими вот изощрениями ныне развлекается так называемая «золотая молодежь», пресытившись обычным постным сексом между двумя уединившимися разнополыми особями – не знаю, не знаю. Я в таких вещах не разбираюсь, а потому я двинул локтем слюнявого гомосека так, что он замертво рухнул с кровати, а сам поднапрягся и благополучно завершил акт полноценным семяизвержением. Затем я привел гомосека в чувство и отправил его за сигаретами, определив для этого срок в три минуты и строго предупредив, чтобы не вздумал притащить «заряженных» – а то башку оторву. Волосатик оказался весьма исполнительным – буквально спустя минуту я был наделен непочатой пачкой «Кэмела» и одноразовой зажигалкой.

Удалив гомосека, я перекурил, собрался с духом и поставил скучавшую у батареи деваху в позицию № 4 (см. учебник Камасутры для подготовительного отделения набережночелнинской школы сутенеров, Воениздат. 1976 г.), освободил ее аппетитную попку от ненужных условностей под аккомпанемент мазохистских стенаний и вскриков и отпользовал эту извращенку так, что к концу акта у нее пропал дар речи.

После этого я зачем-то присоединился к большой компании в холле; там был Кротовский; мы пили водку, все ржали как сумасшедшие, и какой-то скользкий прыщавый тип вновь пытался ощупать мою задницу, жарко шепча на ухо, что я отстал от жизни и все творческие натуры в наше время склонны к раздвоению личности и трансвер… транссекс… тьфу, язык сломаешь, – короче, как я понял, – они, эти творческие, все – педики.

Решив, что скандалить при таком большом стечении публики в заведении, где тебя удовлетворили, было бы не совсем пристойно, я тихо сообщил прыщавому, что хочу с ним уединиться, и попросил его прихватить с собой плоскогубцы. Прыщавый просиял и куда-то устремился, озарясь туманной улыбкой, однако тотчас же вернулся, склонился к моему уху и недоуменно спросил: для чего плоскогубцы? Как это для чего? Я, перед тем как трахнуться, выщипываю плоскогубцами волосы с лобка у партнера – иначе не могу возбудиться, ласково сообщил я прыщавому, после чего он с опаской отодвинулся и больше за весь вечер ни разу не подошел ко мне…

Больше я в этом паблик-хаус не появлялся, решив, что еще не созрел окончательно для такого рода развлечений, а Кротовскому, позвавшему меня туда в следующий раз, уклончиво сообщил, что мне надо тренироваться, чтобы обрести форму, чем вызвал его недоумение.

Итак, меня к бригадному труду не привлекали. Десять дней я был предоставлен сам себе и занимался тем, что тренировался по прогрессирующей сетке во дворе до седьмого пота, бегал, прыгал, питался и спал.

Ежедневно меня посещал Кротовский, привозил продукты, интересовался успехами и периодически ненавязчиво предлагал навестить вечерком «уютное местечко». Я отказывался, Вовка сокрушенно вздыхал и отправлялся восвояси – одному ему, видишь ли, не в кайф туда переться.

В общем, все вроде бы складывалось благополучным образом: процесс легализации вскоре обещал завершиться, времени свободного навалом, питание подвозят и… и периодически звонят, напоминая, кто я есть на самом деле.

Первый звонок прозвучал в ту же ночь – после возвращения из «уютного местечка». Я умудрился изрядно принять на грудь и потому долго не хотел выходить в прихожую, несмотря на сердитый призыв Жанны Христофоровны, которая сообщила, что кто-то желает со мной пообщаться. Было что-то около двух пополуночи, когда я выскользнул босиком в прихожую, поджал пальцы на холодном полу и взял трубку, пытаясь сообразить, что могло понадобиться Кротовскому от меня среди ночи. Может быть, объяснение для жены по поводу нашего вечернего отсутствия? В том, что звонит Кротовский, я ни капельки не сомневался – в этом городе… да что там в городе! – во всем мире только он один знал мои координаты.

– Я пьян, зол и страшно хочу спать, – с ходу нарычал я в трубку и капризно предупредил: – Только о-о-очень веская причина может тебя извинить, Вовец. Давай, излагай!

– Здорово, Сыч, – отрывисто произнес молодой баритон и неприязненно поинтересовался: – Ты что – всем подряд докладываешь о своем состоянии?

Хмель моментально выветрился из меня – будто стакан нашатыря зарядил. Мгновенно вспотев, я медленно сполз по стенке прихожей, скрючился возле телефонной тумбочки и, максимально расслабившись, молниеносно произвел в уме все доступные мне вычисления. Пунктуальная аналитическая система боевой машины по прозвищу Сыч незамедлительно выдала однозначный ответ: этот голос мне незнаком. Тем не менее его обладатель звонил в два часа ночи и обращался ко мне, употребляя мою боевую кличку, которая известна не только друзьям и сотрудникам правоохранительных органов, но и ряду других заинтересованных лиц.

– Кто это? – поинтересовался я будничным тоном. – И почему так поздно?

– Конь в пальто, – все так же неприязненно сообщил баритон. – Меньше знаешь, крепче спишь. Ты лучше вот что скажи – как у тебя делишки? Ты в этом городе навсегда собираешься остаться? И все у тебя получается, да?

– Что получается? – не вполне сообразил я. – И потом – почему я должен докладывать какому-то незнакомому типу о своих делах?

– Ну-ну, – скрипуче буркнул баритон, – деловая колбаса! Короче, мы тебя вычислили, мальчик. Вот и соображай. – И, не прощаясь, положил трубку…

Страшная пытка. Если бы я знал наверняка, что меня вычислили «духи», это было бы весьма огорчительно, но вполне знакомо и понятно: а ля гер ком а ля гер^[7], как говорится. Однако киллер, нанятый чеченцами (звонил явно русак), может звонить жертве и предупреждать, что ее вычислили, только в том случае, если он полный идиот, или… или в том случае, если он желает, чтобы жертва по каким-либо причинам избежала своей участи. Потому, например, что он, этот киллер, близкий друг жертвы. Но тот, кто звонил, не был моим другом – это не ходи к гадалке. Не был он и сотрудником правоохранительных органов: в противном случае у моего двора давно бы уже ползал по кустам СОБР и какой-нибудь подполковник милиции, облаченный в бронежилет, хрипло орал в мегафон условия сдачи. Потому что я – маньяк-убийца, психопат и сволочь, с такими сотрудники разговаривают только через мегафон, и предметом разговора может являться лишь обсуждение условий безоговорочной сдачи. По той же причине звонарь не мог быть и человеком полковника Шведова, выполнявшим его поручение. Полковник – он тоже сотрудник… В общем, кругом – вопросы. Очень грустно. Я долго терялся в догадках, страдал от неизвестности и начал спать на полу, в противоположном углу от кровати: гася свет, я аккуратно сооружал на постели из одежды контуры человека, забирался с подушкой и вторым одеялом под стол и, вооружившись топором для разделки мяса, вполглаза дремал, вздрагивая от каждого шороха.

На мою просьбу снабдить меня автоматом и гранатами Кротовский изумленно вытаращил глаза и с минуту озабоченно морщил лоб и кусал нижнюю губу, стараясь уловить в моем взоре признаки помешательства – не иначе. Я успокоил его и сообщил, что времена ныне тревожные, а потому неплохо было бы позаботиться о собственной безопасности, но истинную причину своего беспокойства называть не счел нужным. Вдруг он сообщит об этом Белому и тот из-за внезапно возникших осложнений откажется заниматься моими проблемами? Короче, автомат Вовка зажал, но сказал, что по первому моему звонку сюда припрутся два десятка вооруженных «быков» и устроят всем, кому надо, веселую жизнь. На том и порешили. Я продолжал спать под столом, сжимая рукоятку топора, баритон каждую ночь около двух часов методично названивал и интересовался моими делами. А я, в зависимости от настроения, либо пытался выпытать у него, кто он такой, либо посылал его подальше и шел дремать и терзаться сомнениями. В конце концов меня посетила интересная мысль, за которую я ухватился, как за спасительную соломинку: наверняка это Кротовский дал Белому мой телефон и какой-то мужик по заданию бригадира названивает мне и нагоняет туман! Для чего? А чтобы не выкобенивался! Чтобы знал свое место и был благодарен по гроб за оказанную заботу и бригадирову ласку. Вот здорово! Такое объяснение одним махом все ставило на свои места и, пожалуй, самое главное – оно было логически единственно приемлемым. Больше ничего толкового я придумать не мог, а потому остановился на своей догадке и внушил себе, что так оно и есть на самом деле. Я не трепетал больше, когда в прихожей в два часа ночи раздавалась прерывистая трель, а выходил спокойно, солидно брал трубку и спокойно посылал баритона «в» и «на» детородный орган. Вот так…

Спустя десять суток Белому вновь потребовались мои услуги. Рано утром – я еще не успел приступить к зарядке – заявился Кротовский и безо всяких объяснений повез меня к бригадиру, загадочно пожимая плечами и кривя рот на мои вопросы о цели визита.

По прибытии Белый вручил мне нулевую «эмвэшку»^[8] штучной работы, а к ней импортную оптику, глушитель и пять пачек целевых патронов и велел в течение двух часов освоить оружие так, чтобы я мог с тридцати метров без промаха попадать в мишень площадью 40–50 кв. см.

Вообще-то это задача для солдата-первогодка: я безо всякой тренировки и оптики попаду с такого расстояния в спичечный коробок. Однако армейская служба намертво отбивает желание проявлять дурную инициативу, а потому я добросовестно развлекался с винтовкой часа полтора, сжег четыре пачки патронов и под занавес – специально для бригадира – отстрелил одно за другим пять горлышек у молочных бутылок.

Удовлетворенный результатом, бригадир кратко посвятил меня в детали предстоящего мероприятия, и мы с Кротовским выдвинулись на его «Мазде» в окрестности заброшенного сталелитейного завода. Здесь в 11.00 должна была состояться «стрелка» между Белым и Примаком – бригадиром Центрального района. О содержании предстоящего «толковища» Белый уведомить меня не счел нужным, сообщив лишь, что в последнее время Примак маленько оборзел и начал чересчур много брать на грудь – не по чину, а потому наш бригадир намеревался, как он выразился, «маленько вправить мозги сопляку».

Минут сорок мы с Вовкой сидели на пригорке в кустах, в полукилометре от завода, по очереди обозревая через двенадцатикратный бинокль подступы к объекту, лениво болтали о всякой всячине и грелись под вялыми лучами неласкового уже осеннего солнца.

В 10.30 прибыла боевая охрана Примака: полтора десятка серьезных мужиков на трех тачках, экипированных автоматами, помповиками и еще какой-то дребеденью. Мужики грамотно прочесали окрестности и оперативно заняли удобные позиции, рассевшись парами в разнообразных природных и технических сооружениях. Какой-то лохматый толстый дядька с косичкой потоптался пару минут на пятачке у административного корпуса – предполагаемом месте «стрелки», – поглазел по сторонам, прикладывая ладонь козырьком к бровям, довольно почесал задницу и, усевшись в «Тойоту», уехал прочь – за ним отвалили остальные машины.