Глава 3

Представляете, как бывает нелегко, когда, глядя на всем известное полотно Репина «Приплыли», пытаешься вспомнить, кто именно его написал – Мусоргский или Моцарт? Мозги, перенапрягаясь, принимают коленно-локтевую позу, а все вокруг давятся от смеха. Кхе-кхе-кхе, кхо-кхо-кхо, кха-кха-кха. И вдруг в этом клокочущем и кудахтающем смехе различаешь подсказку: ку-кхе-кхе-кхе, кры-кхы-кхы-кхы, никсы-кхи-кхи-кха. Оказывается, автора нужно было искать среди тех, кто ублажал не слух, а зрение. И от такой подсказки сразу делается легче, и имя «Илья Ефимович» на память приходит, и картина его на стене лучше смотрится. Вот так и со мной было. Я-то в пожиравших меня тварях пытался узнать друзей и близких, а это были мои собственные чувства, страсти и страстишки, воплотившиеся в виде разных чудищ, змей, собак и голодных ослов. А то, что произошло с душившей меня жабой, указывало путь к спасению. Стоит только в очередной атакующей меня сволочи распознать свои былые низменные чувства и пагубные страсти, как она перестает быть агрессивной и превращается в безобидную и иногда довольно-таки симпатичную зверушку.

Итак, я находился в окружении отвратных исчадий ада, порожденных похотью, корыстолюбием, жадностью и чрезмерной гордыней, свойственными молодым людям. «Эх, молодость, молодость», – подумал я с ностальгией. Тем временем еще не узнанные чудовища, оттеснив в сторонку белую и пушистую жабу, обступали меня со всех сторон и скалили алчные морды. Вот так лишь на закате дней своих по достоинству оценишь былое. Мне всегда казалось, что молодость моя прошла в серых казарменных буднях. Ан нет. Судя по многочисленной и разношерстной толпе, молодость моя была бурной.

Челюсти моих мучителей клацали все ближе и ближе. Я отступил и прижался спиной к дереву, в руках у меня появилась невесть откуда взявшаяся дубинка. Огромная крыса, подобравшаяся ко мне ближе всех, сделала неожиданный выпад вперед, и я отбросил в сторону свое оружие, потому что теперь было самое время предаться воспоминаниям. И, слава богу, они нахлынули. В тот момент, когда мелкие зубки гигантского грызуна были готовы сомкнуться на моем горле, я вспомнил, как, будучи шестилетним малышом, злорадствовал, закапывая в песочнице сандалии тихого рыжего мальчика с нашего двора, пока его били другие мальчишки. Серая крыса превратилась в безобидную мышку, и была вытеснена на зады в компанию к пушистой жабе. Эх, безоблачное детство! Следом шел обуглившийся скелет, похожий на обгоревшего Шварценеггера из фильма «Терминатор». Помню-помню, мысленно воскликнул я, как мой младший брат отправился с друзьями жечь костер, вооруженный коробком, в котором я подменил спички на скрепки. И погорелец, оказавшись интеллигентным молодым человеком, удаляется в общество мышки-норушки и лягушки-поскакушки. Ах, отрочество, в людях! Ну, кто на новенького?! Ага, чешуйчатый монстр с головою китайского новогоднего змея! Ну, уж извините, господа, тут явно наказание неадекватно проступку! Сержант, которого я среди ночи разбудил, предварительно вставив в рот пластиковую челюсть с длиннющими клыками, через неделю заикаться перестал, а вы меня монстрами чешуйчатыми травите! А впрочем, это уже не монстр, а просто какой-то зверь – диковинный, но дружелюбный. Эх, юность, мои университеты! А это еще что за клоп лошадиный?! Но поток воспоминаний неожиданно прервался, и я умер, укушенный гигантским насекомым. Едва я очнулся, как клоп нацелился укусить меня снова. Но дудки, второй раз меня не проведешь! Ну да, я порадовался тому, что Игорь Анатольевич с ума сошел до моей прописки в их квартиру, но ведь если б он свихнулся раньше, я бы без жилья остался! А к тому же жизнь в коммуналке с сумасшедшим соседом – разве это недостаточное наказание?!

Так постепенно я узнал всех. Сколько на это ушло времени – два часа или неделя – не знаю? Но наконец-то я смог спокойно присесть и отдохнуть в окружении сказочных животных, преданно глядящих на меня и готовых служить мне. Теперь они не представляли для меня никакой угрозы. Змея больше не капюшонила, пес с глазами по семь копеек гонялся за своим хвостом, а отмороженный осел рыгал, нащипавшись растительности. И глядя на окружающую меня идиллию, я успокоился и почувствовал, что мне смертельно хочется спать. «На том свете отоспитесь!» – говаривал бывало прапорщик Попыхайло, поднимая солдат среди ночи, чтоб покрасить газон перед приездом генерала. «Отоспишься тут!» – подумал я, устраиваясь поудобнее на траве, которая кстати уже затупилась.

И действительно, едва я начал засыпать, как в нос ударил отвратительный запах заплесневевшего нафталина и фундаментальной сырости цокольных этажей. Какие-то женщины всхлипывали вдалеке о безвозвратно ушедшем. Я открыл глаза и увидел над головой летящую на юг, прощально курлыкающую стаю моли. Отдаленные рыдания делались громче, приближалась плачущая процессия. Возглавляла ее – кто бы вы думали? – Света. Она плелась кое-как, опустив плечи и понуро склонив голову, ее лицо распухло от слез и почернело, а вокруг простиралась серая пустыня, и сверху давило низкое небо свинцового цвета. Следом брели какие-то старухи в черных одеяниях, ревели как нанятые плакальщицы и доводили своими завываниями Свету до истерики.

Я вскочил на ноги и выругался от возмущения. Еще бы мне не разозлиться. Я с медалью окончил школу, в училище был отличником боевой и политической подготовки, офицером служил верой и правдой, а теперь выясняется, что в награду мою душу поджидает целая армия мучителей. А какой-то малолетней проститутке, забывшей, когда она в последний раз была в школе, в наказание достались две с половиной старухи, оплакивающие безвременно почившую девственность. Эта мысль привела меня в ярость, и я почувствовал, как все вокруг становится призрачным, я теряю связь с внешним миром и куда-то проваливаюсь. С ужасом я осознал, что через несколько мгновений я окажусь в другом еще более страшном месте, где наверняка меня встретит новая армия омерзительных исчадий ада. Это была расплата за неблагородный гнев. «О блен-да-мед! – подумал я в панике. – Беру свои слова обратно, я вовсе не желаю зла этой девочке, отправьте ее прямо в рай!» Но было поздно. Окружающий меня мир уходил. Я цеплялся за стволы, за кустарник, за лапы своих бывших палачей, смотревших на меня с состраданием, но за что бы я ни ухватился, все легкими облачками просачивалось сквозь руки. И когда мне показалось, что все кончено, меня заметила Света. Девушка бросилась ко мне, вытянув вперед тонкие руки. Она бежала ко мне, надеясь на помощь, и я подумал, что если исчезну, то никто не объяснит ей, как избавиться от старых ведьм, которые своими причитаниями доведут девушку до полного истощения. И мое искреннее желание помочь ей вернуло реальность окружающему, а подоспевшая Света буквально вдернула меня назад. Она прижалась ко мне и рыдала, не подозревая о том, что только что спасла меня. Так мы и стояли, обнявшись, но при этом я находился в своем причудливом лесу с синими деревьями и синим солнцем, а Свету окружала серая пустыня и тяжелое свинцовое небо. Каждый созидает собственный ад, и нет сил расстаться с ним.

– Я устала, я больше не могу, я хочу умереть, – всхлипывала девушка.

Подошедшие старухи зарыдали с новой силой.

Я нежно гладил Свету по спине и как мог успокаивал:

– Да перестань ты реветь, пока тебе задницу не оторвали!

– Я не могу, эти тетки плачут, – рыдала девушка.

– А ты присмотрись внимательнее к этим старым кошелкам. Это же твои знакомые. Ну!

– Я не могу вспомнить их, – плакала Света.

– Конечно, не можешь. А кого ты хочешь в них узнать? Свою бабку? Соседку или классную руководительницу? Но это все не то. Эти рыдающие клячи не что иное, как твои собственные грешные мысли и чувства. Ну, присмотрись к ним и вспомни, что ты набедокурила? Может, место в трамвае ветерану войны не уступила или над своим клиентом насмехалась, что у него член маленький?!

– Я ничего не понимаю, – продолжала всхлипывать девушка.

– Ну, вспомни что-нибудь свеженькое. Ну, например, когда ты со мной встретилась, ведь наверняка радости от этого не испытала и в душе желала мне какой-нибудь гадости. Ну, вспоминай, может, ты хотела у меня часы стибрить или радовалась, что я деньги заплатил, а тебя так и не трахнул?

После этих слов Света умолкла и с удивлением посмотрела на меня. По ее глазам я понял, что она близка к отгадке. И действительно, девушка обернулась и посмотрела на одну из рыдающих фурий, и та на наших глазах превратилась в веселую и аккуратную домохозяйку, эдакую счастливую Фрекен Бок после бурной ночи с Карлсоном.

Глава 4

Через некоторое время и остальные скорбящие мученицы перевоплотились в очаровательных старушек вроде английской королевы. Теперь они резвились на травке с моими зверушками, и Света воспряла духом. Но эта идиллия продолжалась недолго, и, хотя явных причин для беспокойства не было, какие-то неуловимые приметы наполнили тревогой наши сердца – как будто был подан невидимый знак и сонмища саранчи поднялись в воздух, заслоняя солнце и превращая день в ночь; как будто в Риме еще продолжаются зрелища и хлеба хватает на всех, но сквозь тяжелую поступь гладиаторов уже доносится топот сарматских племен, бегущих от гуннов, и близится крушение Римской империи; как будто войну еще не объявили, но в окрестных магазинах уже кончились мыло и спички, и телеги, груженные скарбом, вереницей потянулись на восток за Урал. Впрочем, насчет отступающих я перебрал. Не было таковых. Все в единый миг посуровели и спокойно и торжественно приняли единственное возможное для истинного патриота решение. Вопрос «А ты записался добровольцем?!» задавать было некому. В тылу не осталось никого и ничего, разве что крест-накрест заколоченные доски и соответствующие историческому моменту надписи. Мои зверушки все до единой встали под знамя осла-оруженосца и прямо с парада двинулись вперед навстречу неизвестному врагу. Светкины маркитантки составили арьергард. И мы, любопытные, поспешали следом.

Мы проделали стремительный марш-бросок и оказались на берегу чужого болота, кишевшего фантастическими гадами. Наши сейчас же развернулись в боевую линию и перешли в наступление. И грянул бой! – не на жизнь, а на совесть, не на страх, а на смерть! Правда, по характеру битвы стало ясно, что и та и другая стороны не имели никакой – хотя бы мало-мальской – боевой подготовки. Все смешались в огромную кучу, рычали и рвали друг друга на куски. Однако некоторые продемонстрировали подлинные военные таланты и при определенных обстоятельствах – получи их обладатели необходимое образование – могли бы поразить наблюдателя настоящим воинским искусством. Так, например, осел своим дыханием превращал гадов в ледяные скульптуры, пес отхлебывал из болота и сплевывал в Светкину пустыню, лишая врага жизненного пространства, а Фрекен Бок руководила эвакуацией раненых.

– Бей их! – задорно кричала девушка.

Но я, как специалист, понимал, что, несмотря на численное превосходство наших, победа склонялась на сторону противника. И причина грядущего поражения была очевидна: если наши дрались неизвестно за что, то вражеское войско было одержимо идеей.

– К бабке не ходи, – уверенно сказал я Свете, – этих гадов вдохновляет какой-то параноик. А как говаривал прапорщик Попыхайло, не пойдешь к бабке – не познаешь внучку.

Но недаром же три года назад на всесоюзном конкурсе замполитов по гребле я занял первое место. Я решил во что бы то ни стало поднять боевой дух своей армии и с этой целью разделил ее на две части. Пока одна воевала, с другой я проводил занятия по политической подготовке. Через каждые полтора часа они сменяли друг друга. Я же ораторствовал без отдыха на пределе сил. Впрочем, усталости я не замечал. Еще бы! Я был в ударе. Ведь я выступал не перед сонными солдатами срочной службы, просыпавшимися каждое утро с единственным желанием, чтобы день, едва успевший начаться, побыстрее закончился; нет, передо мной сидели слушатели, только что вернувшиеся с фронта, они жадно ловили каждое мое слово, чтобы через несколько минут вернуться в окопы воодушевленными пламенной речью и с благородной яростью совершить свой ратный подвиг.

– Коммуна, Руси жить хорошо, когда ум, честь и совесть наши – эх – плохи! – говорил я. – Но труд облагороживает человека и потому служи по уставу – отвоюешь честь у Клавы не за деньги, на халяву!

Вскоре заметил я, что количество слушателей моих с каждым разом уменьшается.

– Неужто ударились в самоволки?! – возмутился я.

– Что ты! – замахала руками Света. – Геройски погибли на болоте брани. И погибнут все до одного, потому что нельзя одолеть врага, если не знаешь его оружия. Собирайся, комиссар. Нужно добыть языка, язык до Киева доведет.

И хотя говаривал прапорщик Попыхайло, что язык, который доведет до Киева, не доведет до добра, но Света была права. Необходимо было разобраться, чьи это болото и кишащие в нем гады и ради чего затеяна кровавая бойня? Решив, что в экстремальной ситуации политическую подготовку можно ограничить курсом молодого бойца, я оставил своих слушателей, дав им напоследок самое важное напутствие.

– Помните, – сказал я, – как говаривал прапорщик Попыхайло, когда лезешь в драку, главное – не заработать гайморит на всю голову!

После этого я отправился в тыл противника. Света пошла со мною. Так мы и шли бок-о-бок вокруг болота – я через лес, а девушка через пустыню.

Через несколько минут мы заметили впереди по ходу огромный розовый луг, посреди которого возвышалась чья-то фигура. Мы невольно замерли, отдышались и дальше пошли медленней. Приблизившись, мы увидели, что луг целиком зарос розами. А у самого края, окруженный великолепными распустившимися цветами, стоял молодой человек в белом плаще с аккуратно расчесанными волосами, ниспадавшими на плечи. И он был прекрасен так, как мог быть прекрасен лишь соблазнитель тамары, и розы вокруг него были прекрасны настолько, что даже удобренность осетриной первого сорта при том, что в меню удобрений присутствовал еще и высший сорт, не умаляло их красоты. Не дерзая нарушить процесс созерцания роз, мы продолжали дальнейший путь на цыпочках.

– Ах, блин-да-мёд тебя в душу! Как бы мне хотелось взглянуть ему в лицо, – заворожено прошептала Света.

– Это еще зачем? – покосился я на девушку.

– Я не видела его прекрасного лица, я никогда не видела его внимательных, умных глаз, его длинные ресницы ни разу не щекотали моих щек, но я чувствую… я чувствую…

Света остановилась, прижала руки к груди, закатила глаза и застонала. Ей хотелось вытянуться на цыпочках, чтобы выразить несказанность с пущей вящестью, но мы и так уже стояли на цыпочках, и поэтому Света встала на кончики больших пальцев ног. Цыпочки разбежались. Я растерянно глядел на нее, ожидая окончания фразы, но девушка, казалось, забыла обо всем на свете, застигнутая врасплох несбыточными мечтами.

– Ну же! – прикрикнул на нее я.

Девушка медленно опустилась на пятки, разжала руки и, взглянув на меня, как на ошибку природы, продолжила:

– Я чувствую, что никогда бы не вышла за него замуж.

– Тогда на кой ляд тебе его физиономия?! – удивился я. – Или ты хочешь как следует его запомнить, чтобы не оказаться с ним в ЗАГСе случайно?

– Нет, просто, если бы я была замужем, я обязательно бы изменила мужу с этим парнем.

– А-а, – понимающе протянул я и признался. – Я бы тоже с ним трахнулся, если бы он был девушкой.

Мы продолжали красться за спиной пленительного счастья, однако остаться незамеченными нам не удалось. Когда мы поравнялись с прекрасным незнакомцем, он, не оборачиваясь, спросил:

– Ну-с, друзья, а вы как считаете, что красивее – розы или девятая симфония Бетховена? – у него был тихий, наполненный грустью, голос.

– Идиот! Ты б еще спросил, что зеленее – зеленая улица или зеленая трель милицейского свистка?! – вежливо ответил я.

– Помните, – грустно продолжил он, – все, что не розы, то девятая симфония Бетховена, а все, что не девятая симфония Бетховена, то – розы.

– Чушь собачья! – воскликнула Света.

– И я был того же мнения, – молодой человек обернулся и посмотрел на девушку большими грустными глазами, – и в этом моя Трагедия, – закончил он с патетикой.

– А вы, собственно…

– Да-да, – перебил меня незнакомец, – извините, не представился. Я – Люцифер.

– Лютый Фер? – переспросила Света.

– Люцифер, – поправил ее молодой человек. – Некоторые называют меня Сатаной, Дьяволом, Чертом или попросту Врагом. А мне больше нравится – Излучающий Свет.

– Да ладно, будешь мозги нам пудрить! – воскликнул я. – Какой же ты Сатана?! Я читал в одной книжке, что встреча с Дьяволом вселяет такой ужас, что не найдется человека, который бы в эту минуту вспомнил имя Бога. А ты совсем не страшный. Ну, рыбы несвежей наелся, а в остальном – нормальный человек. Дон Жуан, можно сказать. Плейбой с расстройством желудка.

– А зачем мне вас пугать? – равнодушно пожал плечами незнакомец. – Имя Этого вы и так никогда не вспоминаете. А впрочем, я могу изменить свой облик.

С этими словами он превратился в морскую свинку. Света завизжала. Грызун немедленно превратился в нашего нового знакомого. Но на этот раз он был одет в черный кожаный костюм, увешан цепями, а волосы его были зачесаны в петушиный гребень и выкрашены оранжевой краской.

– Ну, подруга, ты хотя бы крикнула «мама»! – расхохотался он, глядя на мою спутницу, а потом подмигнул мне: – А ты говоришь про Этого!

– Хорошо-хорошо, – отмахнулся я. – Чем лицедействовать понапрасну, скажи лучше, чьи это гады кишат в болоте?

– А вон их повелитель, – Люцифер протянул руку, и, посмотрев вслед за указующим перстом Врага, мы увидели в кустах на берегу сумасшедшего Гошу.