2

Станция метро находилась рядом, но когда живёшь здесь, глупо ездить под землёй. Люди прилетают издалека, преодолевают тысячи километров, чтобы прогуляться каждодневными маршрутами местных. Но петербуржцы, населяющие центр, равно как и обитатели острова Сите, Трастевере, Вестминстера и других исторических районов великих городов, нередко забывают об этом. Горенов помнил.

Иногда всё-таки и ему приходилось спускаться в метро. Тогда к его услугам была расположенная совсем близко станция «Технологический институт» – он терпеть не мог фамильярного названия «Техноложка» – а чуть дальше «Садовая-Спасская-Сенная». Все ветки рядом, кроме зелёной. И, разумеется, Надежда жила на «Елизаровской». Как иначе? Сейчас следовало пройти всего три-четыре километра. По его меркам, принимая во внимание любовь к прогулкам – пешеходное расстояние.

Выйдя из подъезда, Георгий кивнул своему любимому тополю, росшему во дворе. Их спилили почти везде, этот остался последним. Тополь, тополь, Севастополь, Таганрог, бараний рог. Конечно, не последний. Вот рядом ещё один, но будем считать, что сосед – предпоследний, а гореновский фаворит – самый особенный, самый главный тополь Петербурга. Потому что любимый.

Он прошёл дворами, потом свернул на Крюков канал. Однажды Георгий написал о каком-то своём герое: «Во всех городах мира он вздрагивал в полдень, будто слышал пушечный залп». Пунктик приезжего. Правда, где он это написал? Предложение так нравилось автору, что ни в один детектив оно пока не попало. Клише, стоящее в центре сентенции, не позволяло включить его и в книгу G. Однако фраза давно вела жизнь увидевших свет слов, так и не покинув сознания Горенова. В какой-то момент у него возникло ощущение, что раз она не подходит никому из персонажей, то это сказано о нём самом.

В этих словах умещалось многое: любовь к городу, испуг, дискомфорт, важность ритуалов, чувство времени, которое на флоте у Георгия развилось едва ли не до состояния совершенного механизма. Но штука в том, что с переездом в Петербург он будто бы перестал работать. То ли сломался, то ли забыли смазать. Течения минут Горенов более не ощущал. В Таганроге не было случая, чтобы он опаздывал, теперь же случалось всякое.

Это одна из тех загадок города, которые весьма его занимали. Впрочем, устраивавший Георгия ответ уже был найден. Петербург населён не только людьми, но и традициями, в числе которых «полуденный выстрел» – одна из самых примечательных. Обычное дело для крепостей – залпом маркировать знаковые события: наводнение, рождение ребёнка в царской семье, крупную военную победу на дальнем пограничье… Но здесь им принято обозначать каждый начинающийся день. Очень русская привычка – деньги на ветер. Фейерверки, залпы… не по особым случаям, а просто так.

Как и многое другое, этот сигнал задумал ещё Петр I. Он же поручил французскому астроному Жозефу-Николя Делилю разработать научную базу, произвести необходимые расчёты. Собственно, воля императора фактически имела статус государственного указа, но бумаги о высочайшем повелении всплыли почему-то только, когда Петра уже не было. Делиль всё сделал быстро, однако показать царю не успел. Француз принёс свой труд Екатерине, а ей было совсем не до того. Неизвестно, представлял ли учёный выкладки и проект Петру II, но вот к Анне Иоанновне приходил точно. Та ответила суровой резолюцией: «Людям поганым времени знать и вовсе не положено!» Двор же, дескать, слуги разбудят, когда нужно. Являлся Делиль и к последующим правителям, но никто из родных людей, из потомков мятежного мечтателя Петра не поддерживал замысел великого предка. Семья подвела даже его.

Уже после смерти французского астронома его труд принесли Павлу I… Тот шума вообще не терпел, а потому стрелять запретил категорически. Вдобавок повелел сделать мосты деревянными, чтобы по ним колёса не дребезжали.

Больше века мёртвым грузом пролежала работа Делиля. Лишь в 1865 году Александр II воплотил её в жизнь. Правда, стреляли тогда из Адмиралтейства, и не в самом залпе была суть. Каждый день, перед тем, как заряжать пушку, в воздух поднимали огромный белый шар. Полуденное сообщение должны были не столько слышать, сколько видеть в самых дальних уголках города. А сигнал точного времени тогда поступал из недавно открывшейся Пулковской обсерватории. По системе зеркал его передавали сначала в Кунсткамеру, а оттуда уже через Неву в Адмиралтейство.

В 1872 году по велению того же Александра II пушки и ритуал перенесли на Нарышкин бастион. Об этом мало кто знает, историю старались замолчать, но в 1905-м у орудия разорвало затвор, погибли канониры. Пока это единственная трагедия, связанная с традиционным залпом, но не единственная, имеющая отношение к Петропавловской крепости…

По её периметру было установлено более трёхсот пушек, но принято считать, будто боевых выстрелов они никогда не производили. Это не так. После сигнала «Авроры» с приплеска на Заячьем острове пьяная матросня принялась палить по Зимнему дворцу. Разумеется, попала, дело не хитрое, да и близко совсем. Экскурсовод Эрмитажа в угловом кабинете-библиотеке Александра III обязательно расскажет, что в дни революции стена была пробита снарядом, но, скорее всего, умолчит о том, откуда стреляли.

В 1934 году ритуальный залп заклеймили «буржуазным» и отменили. Возродился он в 1957-м. Сигнал точного времени всё ещё получали из Пулковской обсерватории, но уже по телефону. Прямо от астрономов он приходил в институт метрологии на Московском проспекте, а туда уже ежедневно звонил комендант Петропавловской крепости. Получив отмашку, он нажимал кнопку на пульте. Тогда использовался электрический запал, всё управлялось дистанционно. Быть может, сыграла роль трагедия 1905 года.

Позже связь с обсерваторией упразднили, потому что время стоит денег… Да и много ли смысла получать сверхточный отсчёт до одной квадриллионной доли секунды, чтобы потом принимать сигнал по телефону? Это же ритуал, педантичность здесь не важна. Кроме того, летит звук медленно. У Литейного моста он будет только через шесть секунд, а у Большеохтинского – почти через двадцать. По техническим причинам залп иногда задерживался и на минуту.

Несмотря на то что традиция восходит к петровским временам, законный статус выстрел получил только в середине прошлого века. А в уставе города его зафиксировали лишь в 2002 году, хотя кажется, будто нет более незыблемого петербургского ритуала…

Сейчас, Георгий знал это наверняка, для пальбы использовались две гаубицы Д-30 сто двадцать второго калибра. Забавно, энциклопедии вразнобой называют годы их выпуска и почти ни одна не угадывает. Первая произведена в 1970-м, а вторая… неизвестно в каком. Даже канониры не могут разобрать, что на ней написано – «1975» или «1973», а может, «1978». Она потерялась во времени. Но суть не в этом. Горенов как-то увидел, что на стволах обоих орудий красуется тринадцать звёзд. Тринадцать, понимаете? Чему после этого можно удивляться? Эти гаубицы никогда не воевали, но они каждый день сражаются со временем. Они получают награды в виде алых пятиконечников не за сбитые самолёты, не за попадание в цель, а за прожитые годы. Но когда-нибудь, рано или поздно – скорее рано – эти пушки потерпят окончательное поражение, как и все их предшественницы. Как все орудия на свете, как все люди.

Гаубиц две, и на слух никто из горожан не определит, какая сегодня стреляла – правая или левая. А ведь, может статься, вся жизнь в Петербурге течёт по той или иной траектории в зависимости от того, которая из них нынче подала голос. Или обе? Обе звучат чаще, чем вы думаете. Вот приехало много почётных гостей в город, и надо, чтобы не один, не двое, а четверо дёрнули за спусковой рычаг, тогда они разделяются по парам и стреляют синхронно. А в другие дни… зачесалась левая рука у канонира – палит из левой. Застоялась правая пушка – её и заряжает. Если одна даст осечку, вторая подстрахует, выручит напарницу, но и грохот разлетится по городу чуть позже.

Кстати, про грохот… До гаубиц Д-30 использовали орудия 1938 года калибром бо́льшим на три сантиметра. От них отказались, поскольку закончились старые снаряды, но дело не только в этом… Из-за выстрелов таких крупных пушек, когда ветер совпадал с направлением залпа, на Васильевском острове регулярно вылетали стёкла. Звуковая волна очень хорошо отражается от воды. Разбивались окна и в Эрмитаже, в результате чего срабатывала сигнализация, потому несколько раз полуденным залпом пользовались грабители. Как всё в жизни взаимосвязано… Но эти истории тоже не афишировались.

Издалека казалось, будто на перекрёстке произошла авария, а потом началась потасовка прямо на проезжей части. Тут всегда что-то случается, проблемное перепутье. Крики и шум усиливались, вокруг собралась толпа. Движимый рефлексом любопытства, Горенов ускорил шаг.

Кто-то уже снимал происходящее на телефон. Ни полиция, ни скорая помощь ещё не подъехали, хотя издалека доносились сирены. Опытный автор детективов сразу увидел картину так: два больших чёрных автомобиля с тонированными стёклами столкнулись. Удар оказался не очень сильным, да и машины были крепкими, потому сначала в аварии никто особенно не пострадал, что сыграло впоследствии злую шутку. Люди выскочили и без лишних слов принялись разбираться друг с другом. Сейчас их тела лежали на асфальте, только один из участников инцидента – нестарый ещё человек – медленно ходил между разбитыми автомобилями. Точнее возраст оценить затруднительно, поскольку его лицо, руки и одежда были залиты кровью. Он смотрел по сторонам жутким взглядом, который казался скорее звериным. Пару раз бедолага издал звук, похожий на вой, потом схватился за голову.

В какой-то момент его всё-таки посетила мысль скрыться с места преступления. Он сделал рывок к своей машине, но увидел вывороченное колесо. К тому же толпа почти сомкнулась в кольцо. Уехать точно не получится. Он попытался побежать, но через три метра остановился. То ли полиция была уже слишком близко, то ли что-то ещё… Он закрыл руками глаза, причём как-то странно, с усилием, будто пытался выдавить их.

Рассмотрев всё внимательно, Георгий сделал вывод, что нестарый человек ехал один, тогда как все остальные – четверо – находились в другом автомобиле. Горенов не мог точно сказать, кто был виноват в столкновении. Немолодой водитель второй машины лежал снаружи с разбитой головой. Возле него, раскинув руки, остывало тело пассажира, сидевшего за ним, то есть слева сзади. Те же двое, что занимали места у правого борта, успели добежать до первого автомобиля, там и полегли. Все выглядели мёртвыми, хотя следов применения огнестрельного оружия видно не было. На асфальте валялись трубы, монтировки и ещё какие-то железяки.

Наверняка в толпе нашлось бы немало людей, наблюдавших произошедшее с самого начала, засвидетельствовавших столкновение и то, как «нестарый» крушил головы остальным. Однако у Георгия было такое докучливое свойство: он всегда выделялся на фоне других, привлекая внимание в первую очередь. Холостому мужчине это качество скорее полезно. Но как автор детективов, Горенов знал, что оно крайне обременительно и даже опасно для преступника. Так или иначе, он совершенно не удивился, услышав за спиной:

– Уважаемый, поняты́м будете?

У каждого дела особый словарь. Впрочем, не только у дела. Люди отдельных социальных слоёв, возрастов и профессий используют одни и те же понятия, наделяя их совершенно разными смыслами. Сотрудники полиции, например, знают о почтении и респектабельности что-то, превращающее в их устах вокабулу «уважаемый» едва ли не в междометие. Или, например, весь город увешен объявлениями: «Помощь попавшим в сложную ситуацию». Слово «помощь» выделено жирным и крупным начертанием, чтобы люди, узнав знакомую последовательность букв, подумали, что здесь спасение, а на самом деле – нет… Георгий видел, как слова вокруг теряли значения, это всерьёз беспокоило его.

– Нам машины нужно обыскать. Будете поняты́м?

Горенов обернулся. Перед ним стоял невысокий человек в чёрной куртке и чёрной водолазке. «Такой бы легко затерялся в толпе», – подумал он. На лице мужчины застыла странная гримаса… Казалось, ему то ли больно, то ли неприятно смотреть на окружающих. Или он щурился от солнца, но ведь уже вечерело… Старая одежда, неухоженный вид… Ещё немного, и его можно было бы принять или выдать за бездомного, недавно попавшего на улицу, а потому пока не запаршивевшего, но удостоверение следователя в руках расставляло всё по местам.

В сознании Георгия мелькнул незатейливый каламбур о том, что лучше быть не «поняты́м», а «по́нятым», но озвучивать его он не решился. Мужчина ждал ответа.

– …Можете и свидетелем… Видели, что произошло?

– Извините, я тороплюсь, – промямлил Горенов и резко начал пробираться через толпу.

– В смысле? Все вы такие торопливые, когда не с вами… – проскрежетал следователь вдогонку.

«Уж точно, „уважаемый“», – подумал Георгий и зашагал дальше.

Он не соврал, ему действительно нужно было спешить. При большом желании он мог задержаться на несколько минут, но этого времени вряд ли бы хватило на обыск, опись, протокол и всё прочее. В любом случае большого энтузиазма перспектива выступить поняты́м у него не вызывала. Казалось бы, писателю детективного жанра такие вещи должны быть небезынтересны, но подобных предложений он избегал и в прошлом. Более того, Горенов никогда не консультировался с полицией, обходясь собственным житейским опытом, а также тем, что узнавал из интернета, книг, фильмов и газет. Особенно газет! Он очень любил читать прессу, отыскивая в ней какой-то неповторимый, своеобразный род событийности. Но главное, Георгий был убеждён в том, что бескомпромиссная достоверность – не самое важное качество книги. В конце концов, его читатели – не судмедэксперты, следователи и полицейские. А если такие и есть, то их наверняка меньшинство.

Кроме того, свидетелем Горенов не мог быть в принципе. Такие люди не способны пересказывать случившееся у них на глазах. Суть вовсе не в том, видел он столкновение или нет. Последовательность событий не представляла для него никакой загадки. Покидая место аварии, он был убеждён: выживший молодой водитель – сын старого, хотя ни тот, ни другой об этом не догадывались. Не ведая, что творит, несчастный убил отца и его спутников на перекрёстке дорог. Дальнейшая судьба этого человека тоже была хорошо известна. Как свидетелем мог быть тот, кто знал всё, включая последующие события? Зачем вносить в протокол сюжет Софокла?

Горенову везде виделась литература. Это не было помешательством. Скорее – мнением. Скажем, имелся у него друг-автомобилист, который на трассах нередко отказывался обгонять другие машины по встречной полосе, даже если пустая дорога просматривалась на многие сотни метров. Почему? Потому что мистическое сознание подсказывало ему опасность такого манёвра, ведь на него могут мчаться невидимые автомобили. Сам Георгий тоже имел склонность искать и находить таинственные стороны бытия, но всё-таки относил подобные суждения к разряду психических отклонений. А ведь, с другой стороны, и это – не более чем мнение.

Сейчас он безуспешно пытался вспомнить, как звали друга-автомобилиста, где он жил, когда они виделись в последний раз… Может, его и не было вовсе? Может, это один из героев его книг?.. Очевидно, эпизодических, не главных. Для главного у него слишком серьёзные закидоны, на психе непросто строить детектив. С годами Горенову становилось всё труднее различать выдуманных и реальных людей.