Отношению Мечникова к процессу объединения Италии уделил внимание и итальянский историк Франко Вентури в своем глубоком труде «Il populismo russo». Он пишет, что Мечников верил в «спасение Италии через буржуазно-христианский мир, который должен возродиться, породнившись с новым элементом, славянским миром, и создав вместе с ним вселенскую федерацию ради избавления от пережитков христианского феодализма и буржуазии»^[10].

В целом Лев Мечников, в самом деле, оценивал итальянское Рисорджименто как истинное возрождение. Увы, арест Чернышевского в июне 1862 г. и закрытие «Современника» (на 8 месяцев) не дали состояться этому интереснейшему проекту. В русской периодической печати позднее появились лишь частичные фрагменты итальянской «мозаики» Мечникова.

Особенно интересен один такой очерк – «Капрера»^[11]. В нем автор, подписавшийся псевдонимом Л. Бранди, ясно и выразительно описал отношения, точнее разногласия (по крестьянскому вопросу) между Гарибальди и тогдашней Партией действия: ни эта партия, ни т. н. «умеренные» даже не пытались облегчить положение крестьянских масс, в отличие от Гарибальди. Гениальный вождь остался непонятым даже своими близкими сподвижниками: его удаление на Капреру стало символом крушения многих надежд. Одновременно Гарибальди разглядел глубокие идейные перемены среди своих помощников – те перемены, которые привели, к примеру, Франческо Криспи в стан реакции и зачинателей колониальных походов Италии. Гарибальди почувствовал поражение демократических идеалов и свое одиночество.

Интерес к Гарибальди в русском обществе, тем не менее, не спадает. Отношение к нему сконцентрировано в одной фразе (1860 г.) тогда еще молодого Менделеева, отнюдь не революционера – «Счастлива страна, которая может назвать, может производить таких людей!»^[12]. Его восхваляют писатель И. С. Тургенев, корреспондент Маркса П. В. Анненков, царский цензор А. В. Никитенко. Профессор С. П. Шевырев сочинил целую поэму: «Герой – пустынник с острова Капреры, / И грозный вопль из уст его гремит: / Рим или смерть. И громоносным криком / Сицилию, Калабрию трясет; / Зовет народ в безумии великом: / На Рим! на Рим! И раненый падет. // Не Гарибальди ранен, нет, природа / Его крепка – и выше ран стоит: / Та рана в теле у его народа / Всей скорбию Италии болит»^[13]. Но не только рана, полученная Гарибальди в Аспромонте, или его добровольная ссылка на остров Капрера, но и события Третьей войны за независимость (1866 г.) привлекают внимание в России.

Об этой войне писал В. О. Ковалевский, посланный корреспондентом «Санкт-Петербургских новостей» в штаб Гарибальди. Согласно В. Е. Невлеру, народник Ковалевский сумел отразить личный героизм Гарибальди и энтузиазм верившего ему народа, и одновременно – дистанцированность итальянского правительства от гарибальдийских волонтеров^[14].

В период после временного закрытия «Современника» положение Мечникова изменилось не только в журналистской, но и в личной сфере. Он встречает женщину своей жизни – Ольгу Ростиславовну Скарятину. Обычно в исторических трудах о Мечникове мало пишут об этом романтическом сюжете. Многое приоткрылось благодаря историку и литературоведу Н. П. Анциферову, который в 1956 г. опубликовал переписку Скарятиной с Герценом^[15].

Ольга Скарятина (1834–?) была замужем за Владимиром Дмитриевичем Скарятиным, бывшим морским офицером, сибирским золотопромышленником, в 1860-е гг. ставшим деятельным публицистом: он писал из Италии корреспонденции в «Русский вестник» с позиций умеренного либерализма и парламентаризма английского типа. Его супруга была не удовлетворена браком, но, тем не менее, прибыла с дочерью Надеждой к мужу в Тоскану, преодолев Кавказ и Константинополь. Согласно недавнему беллетризированному рассказу, Мечников и Скарятина познакомились во Флоренции, на приеме, который дали супруги^[16]. Автор рассказа полагает, что именно муж Скарятиной протежировал юного литератора-революционера в «Русский вестник» Каткова: для Мечникова, несомненно, было почетно появиться на страницах журнала, печатавшего Лескова, Тургенева, Льва и Алексея Толстых, но при этом считавшегося «правым».

Из переписки Скарятиной с Герценом возникает образ мятущейся женщины: она, в действительности, пыталась даже покончить жизнь самоубийством, о чем сообщала Герцену. Вскоре «события разворачиваются с головокружительной быстротой: Ольга бросает своего безупречного мужа, его миллионы, сделанные на золотых приисках Енисейска, названных им «русской Калифорнией», и уходит к нервному, бедствующему, хромому вследствие болезни, перенесенной в детстве, а теперь еще и ранения, поручику-гарибальдийцу. Скандал разразился невероятный. Оскорбленный Владимир Скарятин покидает Италию, оставив там бывшую жену и пятилетнюю дочь»^[17].

Положение Мечникова осложнилось. Необыкновенно талантливый, обладавший огромной любознательностью и разного рода талантами (включая литературный), он с целью содержания Ольги и ее дочери был вынужден заниматься поденным трудом. В Италии он становится persona non grata и его высылает полиция, что документирует Н. Варварцев^[18]. Лев и Ольга переезжают в Женеву, где, несмотря на поддержку русской эмигрантской среды, Мечникову едва удается сводить концы с концами.

Вероятно, в такой обстановке у него родилась идея отправиться корреспондентом в Испанию, где назревала революционная ситуация. Оттуда он шлет серию статей, опубликованных в «Отечественных записках». Политически он всё более сближается с идеями народничества и социализма, хотя и отмечает у нового революционного поколения, вместе с готовностью на героизм, чуждый ему «догматизм, аскетизм и фанатизм»^[19].

Вместе с тем, в период с 1864 по 1874 гг. эмигрант опубликовал множество текстов по Италии. На том этапе его интересы сместились в сторону литературы, однако со свойственной ему глубиной и проницательностью он помещает филологию в историко-политический контекст. Вероятно, сознавая свое собственное устремление сочетать общественный пафос с литературой, Мечникова интересуют в первую очередь писатели-патриоты, такие, как Джузеппе Джусти и Франческо Доменико Гуерацци. Он пишет также, в сходном ключе, важный очерк о политической мысли в итальянской литературе, от Данте Алигьери до Чезаре Бальбо.

Ради достойного заработка Мечников решается на другое, воистину героическое, с научной точки зрения предприятие – выучив японский язык, получить кафедру в Японии, что ему и удалось сделать, в 1874 г. Он не мог поехать в Японию через Россию, и поэтому отправился туда через США, где принял гражданство. Пробыв в Стране восходящего солнца два года, он завоевал уважение коллег, досконально изучил местную культуру и собрал материал для будущей книги. Однако его здоровье окончательно пошатнулось и ему предписали вернуться в Европу. Итогом его японского опыта стала выпущенная в 1881 г. книга «L’Empire Japonais» – почти 700-страничный трактат, с собственноручно выполненными географическими картами, рисунками в японском стиле и редкими тогда фотографиями. С изданием помог коллега и покровитель Мечникова, видный французский географ Элизе Реклю. Монография о Японии получила заслуженную известность, но следует напомнить, что неутомимый исследователь опубликовал еще с десяток книг о восточных народах и их языках, став пионером и в востоковедении.

Снова обосновавшись в Швейцарии, Лев пишет множество статей на различные географические, этнографические и культурологические темы. Он становится секретарем издаваемой Реклю 19-томной «Nouvelle Géographie Universelle» [ «Новая всемирная география»]. Он много пишет и в русскую прессу, но под псевдонимами (Эмиль Денегри, Виктор Басардин, А. Д., В. Б. и др.) Среди важных его работ того периода – «Душевная гигиена» (1878), «Культурное значение демонизма» (1879), «Вопросы общественности и нравственности» (1879), «Жан-Жак Руссо» (1881), «Школа борьбы в социологии» (1884).

В 1881 г. под псевдонимом Виторио^[20] Отолини он публикует роман «Гарибальдийцы», где отразились в беллетризированной форме те же самые события, которые описаны в публикуемых нами «Записках». В начале 80-х гг. он создает главный труд своей жизни, опубликованный по-французски уже посмертно – книгу «Цивилизация и великие исторические реки» с анализом устройства общества и освоения им географической среды (на русский язык книга была переведена дважды в 1898 и в 1924 гг.). Согласно автору, подневольные союзы людей могут освоить только исторические реки (Нил, Тигр и Евфрат, Инд и Ганг, Янцзы, Хуанхэ), подчинённые – уже средиземные моря, и только свободные народы – океаны. Его заветом будущему можно считать следующее слова: «Смерть или солидарность – других путей у человечества нет. Если оно не хочет погибнуть, то люди неизбежно должны прибегать к солидарности и к общему коллективному труду для борьбы с окружающими неблагоприятными условиями физико-географической среды. В этом заключается великий закон прогресса и залог успешного развития человеческой цивилизации».

Жизнь Льва Ильича Мечникова была относительно краткой: он скончался 18 июня 1888 г. в возрасте 50 лет в швейцарском городе Кларансе и там же был погребен (могила утрачена). Несмотря на эту краткость, она была исполнена высокого смысла и динамизма. И за это нам его нельзя забывать.

Предпринятая нами публикация служит именно этой цели.

Главный трактат Л. И. Мечникова «Цивилизация и великие исторические реки» был недавно дважды, в 1995 г. и в 2013 г., переиздан (в переводе 1924 г.)^[21], и теперь его автора называют «отцом русской геополитики»^[22]. Имеет смысл пристальнее обратиться к его текстам, посвященным Италии и открывающим новые горизонты как для итальянистики, так и для изучения русского народничества. Сейчас становится ясно, что общественные и геополитические взгляды Мечникова не совпадали с главным идеологическим течением той эпохи, с марксизмом, что явилось причиной малого внимания к нашему автору в советскую эпоху, несмотря на его революционную деятельность. Он не был понят и своими товарищами по политической эмиграции, в первую очередь, Бакуниным и другими анархистами.

Были правы исследователи его наследия А. К. и О. В. Лишины, писавшие: «Несмотря на давний интерес историков и литературоведов к жизни и деятельности Мечникова, его научная биография до сих пор ещё не составлена, не изучено сколько-нибудь обстоятельно его научное и литературное наследие, не освещена его роль в русском и международном общественном движении того времени»^[23].

Пришла пора вернуть Льву Мечникову заслуженное место в европейской историографии, не только как аналитику итальянского Рисорджименто, но и в целом как мыслителю мирового уровня.

Надеемся, что впервые издаваемые как книга его «Записки гарибальдийца» этому поспособствуют.