Цитаты из книг автора «Лев Лосев»

пожилого художника Бориса Федоровича Семенова, при словах «Знать, гостинец несет на груди в запечатанном круглом сосуде» глаза наполнились слезами умиления. Эмоциональное воздействие этого перифраза, этого «приема остранения» на Б.Ф. было тем более удивительно, что смолоду он был дружен с Хармсом, его поэтический вкус воспитывался в обэриутском кругу, а Уфлянд – поэт принципиально другой, чем обэриуты.

не знаю ни одного поэта со времен Данте, который бы видел Рай столь отчетливо, как Уфлянд. Вознесение в горние сферы начинается для него с дружеской попойки. Он пишет в «Песне о моем друге» (1968): Я становлюсь готов к любому подвигу, желаю страстно жизнь отдать в боях, когда ко мне с женой своею под руку мой лучший друг шагает на бровях; то ногами рисует круги, то за пазуху руку засунет. Знать

Каждый Богу помогает, соблюдая свой обряд. Люди сена избегают. Кони мяса не едят. Гости пьют вино с закуской. (Тот под лавку загудел. Тот – еврей. Тот, вроде, – русский. (Кто какой избрал удел)).   («Внешне бодр…», 1966)

на древней и святой земле? Нет! Отражается Россия, как в зеркале, в ее стекле.   Ни отвращения, ни презрения Уфлянд к завсегдатаям пивного ларька не испытывает. Он – один из них. Его ирония искренне добродушна. Мы имеем дело не с сатирой, а с идиллией.

Вот как опасно цитировать, не зная контекста! В стихотворении Уфлянда «Прасковья» (1967) герой натыкается в лесу на пивную будку:   Не слышно возле воплей комариных. Не видно ног из-под нее куриных. Там в будке кто-то рукоять качает и щедро пиво расточает.     Виденье в современном стиле

талантливая рифма, прекрасно объяснил американский поэт Миллер Виллиаме. Как ни странно, поскольку рифмованных стихов в Америке теперь почти не пишут. А может быть, ностальгия по рифме и помогла ему найти точное определение. Он сказал примерно следующее: лучшая рифма – это оригинально и глубоко рифмующиеся слова, но при этом именно те слова, которые в данном контексте были бы самыми лучшими, если бы и не было необходимости рифмовать.

У меня отец был поэт. Я с детства знал много пишущих стихи людей. Но от первой встречи с Рейном у меня на всю жизнь осталось ощущение первой встречи с Поэтом.

Книги, о которых Рейн чаще всего говорил в то время, клялся дать мне почитать и не давал, были «От Монмартра до Латинского квартала» Франсиса Карко и «Пикассо и окрестности» Ивана Аксенова.

Есть слова Мальро, которые не становятся менее верными от зацитированности: «Художник рисует дерево не потому, что увидел дерево, а потому, что видел, как другой художник нарисовал дерево».

С некоторых пор я стал сомневаться в правомочности литературной критики судить о большой литературе. Как может меньшее судить о большем? Что могут мои слова прибавить к той нежной музыке человеческого существования, которую я слышу, читая книжку Марамзина? Что я могу сказать о писателе, если, несмотря на нашу многолетнюю дружбу, я не могу разгадать его главную загадку?