Даня с веточкой желтых роз направляется к дому Фрайманов.
На скамейке во дворе Юрина переносная колонка: повторяющаяся бодрая мелодия сопровождается ритмичными восклицаниями «Run! Run! Run!»
Юра сидит на скамейке, уткнувшись в телефон. Даня подходит к подъезду, но останавливается и садится рядом с Юрой.
– Можно я посмотрю? – спрашивает Даня. – Очень люблю эту игру.
Юра тычет экран телефона.
– Валяй.
Веселая гусеница ползает по лабиринту и ест листочки. Время от времени над гусеницей появляется тень.
Тень принадлежит кроссовке, которая топчет гусеницу и кричит:
– Максим!!!
Гусеница уворачивается. Но ненадолго.
– Да блин! – Юра раздосадованно трясет телефон.
– Я, когда был маленький, в этой игре бабочкой стал, – говорит Даня.
– Задро-от, – с уважением говорит Юра. – А с модами играл?
– Да, я во все моды, что тогда выходили, играл. Я даже книгу написал «Гусеница Максим и счастье». Кстати, летом мультик по этой игре выйдет.
– Чую годноту.
– Да, такие люди талантливые этого персонажа придумали, – говорит Даня. – А мне только и остается фанфики писать.
Даня вздыхает. Юра смотрит на него с недоумением.
– А ты, что ли, брат Шуры? – спрашивает Юра.
– Безусловно, – говорит Даня. – Меня Даня зовут.
– Я Юра, – Юра протягивает руку. – Шура, может, рассказывала.
Даня пожимает Юре руку.
– Да я не так часто с ней вижусь, отдельно живу.
– Отдельно! Ну ты даешь. Я с матерью в однушке, деться некуда, денег нет, мозг мне выносит… Вот посрались, из дома меня выкинула. В армии лучше было, прикинь?
– Почему?
– Там по понятиям всё! Нет этой гнили. Ты сам служил? – спрашивает Юра.
– Нет, я в универе учусь.
– И на кого?
– На филолога.
– Это что такое?
– Ну, я языки учу, литературу читаю разную. В МГУ. Но вообще я бы хотел…
– В МГУ? На бюджете, что ли?
– Да.
– О…
Юра морщится.
– Я все понял, все понял, брат… Черт, обещал же Славе… Пошел, бывай!
Выключает музыку, берет колонку, стремительно уходит.
Даня с тоской смотрит в сторону дома Фрайманов. Берет цветы и возвращается к Вадимычу.
Рома сидит в кресле напротив психотерапевта Андрея в его кабинете. Андрею около сорока, он гладко выбрит и подчеркнуто доброжелателен.
– Расскажите, что вас беспокоит? – говорит Андрей.
– С вами, наверно, общалась моя мама? Она не рассказала?
– Мне хотелось бы услышать вашу версию.
– Мне сложно с людьми, – говорит Рома. – Они считают меня скучным. Я потею, мне плохо с ними, хочется уйти.
– А с кем вы чувствуете себя спокойнее?
– С семьей. Я в основном дома лежу. Иногда я смотрю в зеркало и, вроде, не такой уж урод.
– Так.
– Может, и моя жизнь не так плоха. Просто я сам убиваю все хорошее.
– Прямо все?
– Все. Я даже по улице не могу нормально ходить. Все время думаю, что все смеются надо мной.
– Вы не пробовали обсуждать это с кем-то? – спрашивает Андрей. Он что-то записывает на листе бумаги.
– Не знаю. У меня нет людей, с которыми я бы мог поговорить. Я все время напрягаюсь. Ну, мама и Лея знают. Они меня уже и на танцы записали, и к вам. Хотят, чтобы я стал увереннее.
– И как? Получается?
– Нет. Я думаю, это невозможно исправить. Так что я лучше, наоборот, стану самым неуверенным в мире. Назло.
– Кому назло?
– Да всем. Миру, – говорит Рома и улыбается.
Андрей пожимает плечами.
– Не думаю, что это единственный выход. И мы сможем что-то «исправить», если вы мне в этом поможете. Вы ведь говорили, что ходите на танцы?
– Да.
– Не могли бы вы попробовать с кем-нибудь там познакомиться и потом рассказать: получилось ли, что вы при этом почувствовали?
Рома смотрит в пол.
– Да там одни девочки, – говорит Рома. – С девочками сложно.
На двери в комнату Леи и Шуры висит табличка «Здесь живут гениальный дизайнер и очень деловая леди» – и фотографии девочек.
Комната разделена шкафами на две. Над входом в каждую висит портьера: Шурина черная, Леина зеленая.
Пока Шура в санатории в Твери, мама проводит ревизию в ее отсеке.
Шурина кровать завалена бутылками из-под газировки, банками из-под энергетиков, пустыми упаковками чипсов и шоколадок. На Шурином столе петарды и бутылка ацетона. На полу валяются пыльные вещи, банановая кожура, тетрадки, фантики.
Мама уныло сгребает мусор в пластиковый пакет.
Оксана бесшумно проходит через черную портьеру.
– Мамуся, а что ты одна тут? Не помогает тебе никто?
Оксана тоже начинает убираться.
– Спасибо, Оксаночка, – говорит мама.
Оксана внимательно изучает Шурины банки из-под энергетиков, упаковки из-под чипсов, копается в ее ящиках, перебирает майки и трусы. Находит майку со скелетом, играющим на электрогитаре.
– Мамуся, я майку возьму себе можно эту? – спрашивает Оксана.
– Нет, у нас дома нельзя брать чужие вещи, – говорит мама. – Можешь спросить у Шуры, когда она вернется.
– А ты меня там чтоб гитара… ну… когда запишешь меня? Обещала мне ты!
– В музыкальную школу? Запишу обязательно, просто каникулы только завтра закончатся, – отвечает мама. – Ты попробуй поиграть на гитаре, посмотри, понравится ли тебе. Гитара у Ромы в комнате.
Мама насыпает корм в кошачью миску на подоконнике. Слава КПСС с вытаращенными глазами вылезает из-под Шуриной кровати. Оксана хватает ее поперек живота.
– Киса!
Слава КПСС жалобно мяукает.
Рома возвращается в свою комнату, поднимается на кровать-чердак и ложится к стенке. На полу валяется одежда, мусор, на письменном столе стоит с десяток дезодорантов.
Оксана со Славой КПСС на руках стучится в Ромину дверь.
– Да? – отвечает Рома.
Оксана открывает. Рома лежит на кровати.
– Рома, я возьму гитару тут у тебя?
– Бери.
– Спасибо. А ты тоже учился? Ну, играть?
– Да.
– Научился ты?
– Нет.
– Почему так?
– Я все время боялся, что учитель будет на меня орать, и мама разрешила бросить.
– Лея сказала, что ты этот… трусишка зайчик серенький! Под елочкой скака-а-а-ал, – Оксана поет и смеется.
– Это ее мнение.
– Такой злой ты! Детдоме говорили: бьет значит любит! Ты это… может, втюрился?
– Закрой дверь.
– А кого ты втюрился?
Раздается звонок в дверь. Оксана бежит открывать.
На пороге Марк Фрайман с Яной и чемоданом.
– Привет! – кричит Оксана. Она прыгает от радости.
Видя ее, Марк хмурится:
– Привет. А ты кто, как тебя зовут? – спрашивает Марк.
Оксана широко улыбается.
– Я Оксана. Я тута теперь живу. А ты кто? Ты мой папа? Папусик!
Оксана бросает Славу КПСС и кидается Марку на шею. Слава КПСС сбегает в Шурину комнату.
Марк закрывает глаза рукой.
Выходит мама, целует Марка в щеку.
– Как доехали? – спрашивает мама.
– Да ничего! Ты все же ее забрала?
– Как видишь! – отвечает мама.
Оксана продолжает висеть у Марка на шее. Яна стоит рядом с ним и испуганно смотрит на Оксану.
Мама наклоняется к Яне и обнимает ее.
– Привет, Яночка, лапусик мой! – говорит мама.
Яна крепко обнимает маму в ответ.
– Кать, ну нельзя же так, – говорит Марк. – Ты бы хотя бы предупредила.
– А я предупреждала.
– Но я не думал, что это произойдет так быстро!
– Прости! Я собиралась только познакомиться, вернуться, посоветоваться, подумать. Но там все мне так обрадовались – и опека, и воспитатели, и сама Оксана… Праздники, а они ради меня собрались, предложили за день оформить документы. Уже неловко было отступать.
– Что значит «неловко»? – недоуменно говорит Марк. – Это же серьезное решение, от него зависит жизнь многих людей, разве можно вот так за день…
– А мы были во Франции! – перебивает Яна.
– Тебе понравилось? – с готовностью подхватывает мама.
– Там никто не говорит по-русски! – говорит Яна. – Там папа со всеми на французском разговаривал. А я вообще ничего не понимала!
Яна раздевается, ставит сапоги на полку, вешает курточку и розовый рюкзак на вешалку. Оксана следит за ней с беспокойством.
– Как это – ничего? – спрашивает Марк. – Ты очень неплохо говоришь по-французски, мы с тобой даже Верлена учили.
– Яночка, как много ты уже знаешь! – с нежностью говорит мама. – Обязательно нам расскажешь.
– Да. А когда мы с папой снова туда поедем?
– На следующих каникулах, милая.
Оксана смотрит на Яну остановившимся взглядом. Ее рот приоткрыт.
– А это Оксана. Ты уже с ней познакомилась? – спрашивает мама. – Она будет жить с Лешей в одной комнате.
– А когда она уйдет? – спрашивает Яна.
– Она не уйдет, она будет жить с нами.
– Всегда-всегда?
– Да. Оксана теперь твоя новая сестра.
Оксана издает ртом неприятные ритмичные звуки.
Все перемещаются на кухню. Лея шьет платье у окна. Она обнимает и целует Яну.
– Хай, дэди! – говорит Лея Марку.
Марк уныло смотрит на стол. На столе двухлитровый пакет сока, корзинка со сладостями.
Яна наливает себе стакан сока. Марк отбирает у нее стакан, выливает половину в раковину, разбавляет остаток водой.
– Хотя бы так, – говорит он.
Яна послушно пьет.
Лея тянется к пакету сока и наливает себе полстакана.
– Лея, я разбавлю твой сок? – предлагает Марк.
– Зачем? И так одна вода.
– Там много сахара.
– Я сегодня ничего сладкого не ела.
– М-м. Да?
Марк вздыхает, наливает сок себе, разбавляет его водой.
– Окей. Ну ладно. Что с тобой делать. А я себе разбавлю водой. Не люблю сладкое.
Марк вздыхает и садится обратно за стол.
– Бери пример с Яны, – говорит Марк. Лея закатывает глаза и продолжает вязать.
Марк оглядывает кухню.
– Ну хоть убрались, в кои-то веки.
– Это я тут везде убралася, – гордо говорит Оксана. – А то у вас такой срач был тут! Нянечки в Иркутске, когда ну… беспорядок, говорили: «Ай-ай-ай! А ну-ка, ребятишки, быстро уже убирать все!»
– Молодец, – мрачно говорит Марк.
Оксана обнимает Марка.
– Папусик! – говорит Оксана.
– Кать, слушай, а я теперь вообще не участвую, да? В этих удочерениях?
Мама нервно улыбается.
– Ну… я надеялась, что ты меня поймешь.
– М-м. Я тут прописан, между прочим. Вроде как ты должна была получить мое согласие?
– Опеке нужно согласие тех, кто живет в квартире. А ты с нами не живешь. И мы в разводе.
Марк наливает себе полный стакан сока и нервно его заглатывает.
– Просто, Кать, нужно, чтобы у каждого человека было определенное количество пространства. Своего пространства.
– Да. И мы еще не достигли формального ограничения.
Марк машет рукой.
– То есть ты можешь еще взять. Двух, трех, дюжину. Надо всех к себе домой взять, в детдоме же плохо. А ты еще не достигла формального ограничения.
– Ну, я в любом случае больше не потяну.
– Да, и нас с Шурой уже уплотнять некуда, – говорит Лея.
– Ты уже говорила, что Рома твой последний ребенок, – говорит Марк. – А потом родилась Яна, ты взяла Шуру, Лешу…
– Ну и отлично!
– Отлично! Но, видимо, мало. Теперь с нами еще и Оксана. Потому что в детдоме детям не хватает внимания, а твое внимание, надо полагать, безгранично.
– Вовсе нет! – отвечает мама. – Но да, мне всех жалко, хочется как-то помочь.
– Помочь новым детям за счет старых, – говорит Марк. – Про себя я уже не говорю, меня вообще ни о чем не спрашивают.
– Мам, можно я возьму конфетку и поиграю в планшет? – вмешивается Яна.
Марк болезненно морщится. Заглатывает еще один стакан сока.
– Опять конфеты. Опять сок. Опять планшет, – говорит Марк. – Не успели приехать – опять все то же самое.
– Ну, конфеты и сок у нас в честь вашего прибытия, – оправдывается мама. – А планшет я им даю нечасто и ненадолго. Детям же хочется поиграть, их друзьям разрешают, они завидуют.
– Я тебе пришлю статистику, что происходит с мозгом детей, когда они сидят в планшете.
Заглатывает еще один стакан сока.
– Пап, ты весь сок выпил! – говорит Яна.
– Яна, не надо делать замечания взрослым! – отвечает Марк. – Это что такое?!
– Мама, можно планшетик? – снова спрашивает Яна.
– Кать, – раздраженно говорит Марк. – Лучше бы вы с ней вместо планшетика читали.
– Мы и так читаем каждый вечер, – устало отвечает мама.
– Вот мы, например, на каникулах читали и ставили по мотивам прочитанного спектакли. Яна играла Герду и Гретель. Помнишь Дину Рубцову? Дочку моей подруги Ани? Мы встречались в Париже, ей всего четыре года, а она уже знает наизусть сказки Пушкина.
– Слушай, ну понятно, что вызубрить можно что угодно, – отвечает мама.
– Дина все понимает. Просто у них нет планшета, и ребенок вынужден развиваться. А у нас есть планшет – и развиваться уже необязательно. Можно просто тыкать на кнопочки.
Оксана издает неприятные ритмичные звуки.
– У нее тик, что ли?
– У нее много разных тиков.
О проекте
О подписке