Глава 7

Валдис Курлайс расставлял столы на лужайке своего загородного дома. Он пригласил на уикенд двадцать человек: родственников, друзей и коллег по работе. Среди них двух женщин – Инету Ундрате и Ингу Скривере, которых прежде никогда в свой дом не звал. Когда его жена увидела имена этих двух дам в списке приглашенных, она удивилась и спросила, почему они тут оказались. Он не смог ответить, только пожал плечами.

Он и для себя не мог сформулировать ответ: для чего они понадобились ему за его столом, среди самых близких, посвященных в те стороны жизни, которые оставались тайной для тех, кто в ближний круг не входил. Он испытывал по отношению к ним непривычное прежде, зудящее желание разглядеть их вблизи, в нестандартной обстановке, надеясь увидеть их лица, лишенные напряженных, настороженных масок, которые неизменно надевались в театре офисного пространства.

Курлайс получил прекрасное образование за рубежом и десять лет вел тяжелую карьерную борьбу, завоевывая признание высоких господ в престижном шведском холдинге. Он заработал авторитет, который основывался, в первую очередь, на его профессионализме и организаторском таланте. Но был целый ряд негласных условий и границ, которые опасно переходить в этом устройстве сложных психологических и моральных отношений. Стокгольмский офис не должен был тревожиться по каким-то внутренним или внешним проблемам филиала. На поверхность не должны были просачиваться конфликты с окружающим пространством: финансовыми структурами, государственными чиновниками контролирующих органов, с местными политиками и прессой.

Эти женщины наверняка не сознают, какие неприятности на этом сложном пути они для него создали. Первый тревожный сигнал он получил в начале перехода на новую систему обслуживания Прибалтики в приватном разговоре с одним из аналитиков компании – молодым, амбициозным, не успевшим усвоить принятые нормы пиетета и основы взаимоотношений в сложной иерархии компании. Он предоставил короткую аналитическую записку о состоянии дел в процессе подбора нового пакета поставщиков, отдельной строкой пометив возможную проблему с одной небольшой компанией, имеющей американского партнера, проработавшей с «Римини» практически с момента прихода сети на местный рынок. Компанией, чье руководство резко возмутилось несправедливым, по их мнению, разрывом отношений.

Курлайс вызвал Инету и в присутствии аналитика попросил ее прояснить ситуацию. Когда она с непривычной для ее холодной натуры горячностью докладывала о том, что конкурс выиграли фирмы с лучшими показателями, он спросил:

– Каким образом вы смогли это выяснить, не дав им поработать какое-то время вместе, если эта «Веста» устраивала нас целых тринадцать лет?

Тогда Инета привела, по ее мнению, серьезнейший, критический в данной ситуации, аргумент об угрозе Шлосберга в отношении беременной сотрудницы.

Шлосберг. Курлайс впервые услышал эту фамилию.

– Господи, так он еще и Шлосберг! – Валдис не смог скрыть презрительно скривившихся губ. Он видел, как на его непроизвольную эмоцию мысленно среагировала Инета: «Он на моей стороне».

Когда она ушла, аналитик попросил еще минутку и дополнил характеристику этой взбунтовавшейся фирмы. Ее основатель – американец, выходец из нашей страны. Все его родственники убиты в местах массовых расстрелов евреев во время войны. Он посетил нашу республику сразу после обретения ею независимости, во главе делегации бизнесменов из Соединенных Штатов. Открытая им в Прибалтике совместная компания – очень маленькая часть американской компании с миллиардным состоянием.

Затем аналитик добавил:

– Я полагаю, что деньги не играют для него решающей роли. Это моральный аспект, дань памяти прошлым трагическим событиям, и эту разницу в подходах к стандартным проблемам взаимоотношений с поставщиками рекомендую учитывать.

После того, как молодой человек покинул кабинет, Курлайс задумался. Переходный период вызвал недовольство многих компаний, подача исков в суд стала рутиной для работы адвокатов «Римини». Но судя по докладу этого ретивого паренька, тут вырисовывалась иная ситуация. Тут бизнес мог уйти на вторую позицию, а этические нормы – стать тем нарушением границ, которое менее всего стоило провоцировать из-за такой незначительной экономической единицы, какой по показателям оборота являлась «Веста».

Когда на следующий день к Курлайсу на стол легло письмо на фирменном бланке с логотипом «Весты», он не мог не отметить железную логику претензий, одна из которых заключалась в том, что на их место эти идиотки привели поставщика конкурирующей сети, отличаться от которого в качественном уровне «Весту» просили менеджеры «Римини» все эти годы.

Через несколько дней служба безопасности получила сведения о том, что работники офиса и склада «Весты», как только выяснили, кем заменили их коллекцию, в возмущении приготовились провести демонстрацию под объективами видеокамер у офиса «Римини», у шведского посольства и прокуратуры. Они уже приготовили плакаты, на которых основным лозунгом стал: «“Римини” = коррупция» и «Коррупция = “Римини”». Правда, позже Шлосберг эту самодеятельность остановил, пообещав людям решить проблему мирным путем. Валдис повторно вызвал Инету и, с трудом сдерживая гнев, поинтересовался:

– Почему бы в такой сложной ситуации не дать возможность этой маленькой фирме встать рядом с теми, кого вы привели вместо них?

Инета сквозь посиневшие, плотно сжатые губы, процедила:

– Уступим одним – поднимут шум остальные.

Валдиса так и подмывало спросить, сколько она взяла с тех, кого прикрывает, рискуя всем? Но он видел, что она закусила удила, и на такой вопрос вполне может задать встречный, неприемлемый ни с какой стороны, поэтому он вынужден был ее отпустить.

Стало понятно, что проблема не разрешится сама собой. Когда ему принесли из редакции гранки^[1] одной ведущей газеты статью со всей той информацией, которую он получил в письме Шлосберга, он сломал в раздражении, читая ее, красный карандаш, которым подчеркивал особенно колкие строки журналистского расследования.

Ко всему добавилось и то, что копию письма секретарь переслал его непосредственному начальнику, Эдгару Тириняйме. Невозмутимый эстонец не касался сложных личных отношений в офисе и, не желая участвовать в их разборках, отправил эту копию в Стокгольм. В результате Курлайсу пришлось выдержать неприятнейший разговор с большим боссом, Йонасом Ингеборгом. Тот закончил беседу жестким требованием – разобраться во всем и вопрос закрыть.

Валдис стоял у расставленных в линию столов, постукивая пальцем по их пластиковой поверхности. На его худом, загорелом лице в такт нервным движениям руки перекатывались желваки, натягивая кожу на выступающих скулах. Жена принесла скатерти и с удивлением уставилась на непривычное зрелище: Валдис заиндевевшим взглядом смотрел вдаль, с выражением такой ненависти на лице, что она усомнилась в том, что это ее невозмутимый добродушный супруг.

У таких людей ненависть приобретает особенную силу. Необходимость сдерживаться, подчиняясь обязанности соответствовать устоявшемуся в восприятии окружающих облику уравновешенного, уверенного в себе солидного человека, делает ненависть особенно глубокой, темной, складывающейся в нерастворимые пласты, которыми заполняется душа.

– Милый, что с тобой? Все в порядке?

Валдис с удивлением посмотрел на супругу:

– Да, конечно, – и забрал у нее из рук скатерти. – Я справлюсь, займись салатом. – И успокаивающе добавил: – Все хорошо, дорогая, просто задумался.

Нет, все было не хорошо. Курлайс застелил столы и отошел к жаровне. Высыпая уголь из бумажного мешка в стальной короб, он вновь ушел тяжелыми мыслями в сторону. В какой-то момент замешкался и насыпал больше, чем предполагал. Стал совком убирать лишнее, и желваки вновь заиграли под кожей.

Эти две глупые и жадные тетки создали ситуацию, при которой ему пришлось нарушить границы дозволенного. Он вызвал раздражение у «структуры», попал под пристальный взгляд хозяйского недовольства и перестал чувствовать себя неприкасаемым. Да, он босс в своем курятнике, но и у него есть хозяева – большие люди. Иногда он забывал про это, все было контролируемо, устойчиво. Он ходил по офису пружинистой, спортивной походкой очень здорового физически человека, у которого на душе нет ни одного темного пятнышка, недосягаемый для кружившего вокруг народа, зависимого от его благосклонности. Эти люди терялись перед ним, высоким, с гордо посаженной на крепкой шее головой. Он был заточен на высокомерие, он источал высокомерие, не фальшивое, подстегиваемое искусственно: оно было абсолютно гармонично, оно встраивалось во всю парадигму его мироощущения и действовало на окружающих, как наркоз. И вот теперь он чувствовал, что этот его естественный защитный слой куда-то испарился, и его заменил липкий отвратительный страх, неясное предчувствие беды.

Глупые и жадные. Сколько они получили от тех, из-за кого убрали из сети этого въедливого парня? Десять тысяч? Двадцать?

Их поляна намного шире: могли ведь этот «крепкий орешек» обойти, удовлетвориться другими «донорами», но нет – им надо было вцепиться в него, не потерять ничего из открывшихся возможностей, загрести все. Из-за этой мелочи они подставили его серьезные дела с серьезными людьми, перед которыми в случае чего придется отвечать. Он теперь под светом прожекторов в самое неудачное, самое непредсказуемое время.

Еще и этот скандал с офшорами в Панаме. Он еще не фигурирует в тех списках, но ведь это только начало. Американские органы контроля над банковской деятельностью в последнее время стали проявлять острый интерес к местным финансовым площадкам. А там его следы повсюду.

Следы к счетам, в, казалось бы, недосягаемой дали экзотических островов. Следы к его небольшой, но очень уютной вилле в Марбелье и покачивающейся на теплой волне в ближайшем к ней яхт-клубе шестидесятифутовой яхте. Следы к его дорогой недвижимости тут, на родине, и к бизнесу его родственников и близких друзей, через которых идут поставки основных групп товара в сеть. Все это зависло из-за каких-то дурацких бантиков и гребешков, зависло над пропастью, такой, оказывается, близкой, такой неожиданной и бесконечно глубокой.