Многие из высказываний Льва Николаевича звучат сейчас сверхактуально. Такое, например: «Науке известно, что… навечно закрепленных за каким-то народом земель и территорий не существует. Каждому этносу отведен определенный исторический срок, в пределах которого территория его проживания может и измениться» [ «Союз», 1991, № 18]. Сколько крови не было бы пролито в межнациональных конфликтах, если бы политики руководствовались этим бесспорным положением…

Любовь к своей стране преодолевала у евразийцев естественное чувство ненависти к тем, кто заставил их влачить эмигрантское существование, всегда обездоленное, даже при высоких научных постах, которых достигала элита эмиграции.

П. Савицкий, прошедший мордовские лагеря после войны, вспоминал: «В 1953–1954 гг. Матвей Александрович (профессор ЛГУ М. Гуковский. – С.Л.) возил на моих глазах на рыжей кобыле глину. А когда я «пророчествовал» о волнообразном движении, он его отрицал. Расспросите при случае его об этом. Но уже в 1955–1956 гг. его положение стало совсем иным…» (из письма к Л. Гумилеву, 11 апреля 1965 г.)^[5].

Там же, в лесах Мордовии, П. Савицкий написал такие стихи под названием «Грамматистам русским»:

 
Служили Руси вы. Но труд ваш благородный
Ковал для мира мировой язык.
Заговорят по-русски в мире все народы,
Все племена и каждый материк.
 

(1952)

А ведь до этого он вынес еще и немецкую оккупацию Чехословакии (…«перестал ходить в общественные библиотеки уже с появления здесь немцев в 1939 г.», – сообщит он потом Л. Гумилеву о своей жизни в Праге (письмо от 28 февраля 1963 г.).

Судьба Льва Николаевича была, как известно, никак не легче, и он отлично понимал П. Савицкого. Поэтому письма их друг к другу исключительно откровенны и доброжелательны. И оба они – патриоты своей страны, своего народа… Оба они – государственники, пронесшие через все испытания веру в Россию, в ее будущее^[6].

Если П. Савицкого печатали, если Г. Вернадский работал в Йельском университете (США) и выпускал книгу за книгой, то ситуация Л. Гумилева была много сложнее. Три тюремных срока, последний из них после того, как он дошел в рядах Советской Армии до Берлина, – это не все. Долгий период «табу» на его книги, годы работы для ящика письменного стола могли ожесточить человека, но он оставался мудрым, он работал и работал сверхинтенсивно. Лев Николаевич редко высказывался по современным вопросам, работала какая-то внутренняя цензура. Но, видимо, слишком болезненным оказался для него распад страны. И последний раздел его книги «От Руси к России» стал своеобразным завещанием великого ученого, заветом нам – как выходить из этой безнадежности. Быть самими собой – лейтмотив этого завещания, и оно идет прямо от евразийцев. «При этом Н.С. Трубецкой отмечал, что признание самопознания целью жизни как человека, так и этноса – мысль не новая. Высказал ее еще Сократ, но он не придумал ее, а прочел на надписи храма в Дельфах», – напишет в 1990 г. Лев Николаевич в предисловии к сборнику сочинений евразийца Н.С. Трубецкого.

Последние евразийцы на Западе – П. Савицкий и Г. Вернадский – внимательно следили за работами Л. Гумилева, высоко оценивали его концепции. Это видно из десятков писем, которые шли из Праги, а зачастую они дополнялись и отзывами из США (через Прагу), где работал Г. Вернадский.

Вот пара примеров: «Вы делаете великое дело: впервые в истории науки кочевниковедение обосновывается с такой широтой и яркостью, как это дано в Ваших трудах. Ни у кого до Вас не было такого всеобъемлющего кругозора» (письмо П. Савицкого 30 июня 1963 г.).

На больничной койке, незадолго до смерти П. Савицкий пишет:

 
Великий Лев! Иди дорогой
света
И пусть на многая и творческая
лета
Успех ведет тебя по трудному
пути!
 

(8 апреля 1967 г.)

Г.В. Вернадский из-за океана следил за каждой статьей Л. Гумилева, передавал свои замечания через П. Савицкого: «Все, что Л.Н. говорит в этих работах, – очень существенно, устанавливая возможность подхода к этим проблемам в плоскости естественной, а не гуманитарной науки» (1966).

В 1970 г. Г.В. Вернадский напрямую обращается к Л. Гумилеву: «Вижу, что Вы все обобщаете, развиваете и углубляете Ваши столь важные изучения понятий „этнос“, „ландшафт“ и т. д. на фоне биосферы. Все это дает большой толчок мысли. Буду думать!» (письмо Г. Вернадского, 9 июля 1970 г.).

И Л.Гумилев ощущал себя преемником и продолжателем работ евразийцев 20–30-х гг., перепроверяя и развивая эту концепцию. В предисловии к сборнику работ Н. Трубецкого он писал, что князь «работал на том уровне европейской науки, который ныне, безусловно, устарел. Мы внесем поправки и проверим концепцию кн. Н.С. Трубецкого на прочность, используя материал, неизвестный автору. Если концепция в целом верна, то выводы должны сойтись». И они, к большой радости Льва Николаевича, – сходились.

Продолжатель и пропагандист (в какое-то время единственный в стране!) должен был по логике нашей жизни получать ответные удары. И он их получал.

На заре «перестройки» тогдашний ортодоксальный марксист Юрий Афанасьев – ныне один из главных «демократов» – нанес такой удар по Л. Гумилеву в журнале «Коммунист». Проработочная тирада звучала так: «В прямом противоречии с марксистско-ленинскими критериями разрабатывались так называемые евразийские теории с их антиисторическим, внеклассовым, биолого-энергетическим подходом к прошлому: периоды подъемов и спадов некоей пассионарности в мировой истории, „симбиоз“ Орды и Руси в XIII–XV вв. и т. п.» [Ю. Афанасьев. «Прошлое и мы». – «Коммунист», 1985, № 14, с.110].

Но оказывается «громить» евразийство можно не только с марксистских, но и с яро-антимарксистских позиций, в эпоху «плюрализма». Другой бывший марксист (в отличие от Ю. Афанасьева он работал в «Молодом коммунисте»), а ныне – гражданин США Александр Янов уже после смерти Л. Гумилева в крайне злобной статье так характеризует евразийство: «имперско-изоляционистская установка, характерная для выродившегося славянофильства, неминуемо должна была вести и привела к фашизму» [А. Янов. Учение Льва Гумилева. – «Свободная мысль», 1992, № 17, с.105]. Но и этого мало: «Я утверждаю… что „учение Гумилева“ может стать идеальным фундаментом российской „коричневой“ идеологии, в которой так отчаянно нуждается Русская новая правая» [там же, с.114].

По серости А. Янов не удосужился ознакомиться с теми оценками евразийства, которые исходят совсем не от русских новых правых. Великий князь Владимир Кириллович в интервью с азербайджанским журналистом говорил о евразийстве так: «Течение это незаслуженно предано забвению, между тем как многое в идеях Вернадского и Трубецкого, Зелинского и Савицкого, Карсавина, Иванова, барона Унгерна удивительно актуально именно сегодня. Я имею в виду прежде всего идеи о том, что исторические судьбы России неотделимы от судеб Азии, Евразийского Севера, Турана и, следовательно, тюркских народов. Российская империя могла бы стать, но не стала евразийской. К сожалению. Славянство и Туран, Русь и Степь – эти великие космосы с их глубинными духовными геополитическими связями, – убежден, еще найдут в себе силы и энергию для нового взаимообогащающего синтеза. И идеи мыслителей-евразийцев еще окажут весьма ценную помощь этому мирному объединительному процессу» [ «Панорама Азербайджана». 12–18 сентября 1991 г.]. Да, великий князь, в отличие от А. Янова, был высокоэрудированным человеком, а к тому же – государственником…

Почему же так заволновались нынешние хулители Гумилева? Дело в том, что евразийство после многих десятилетий анабиоза (запреты прошлой эпохи объясняют это) вновь возрождается, и очень стремительно. Об этом говорит и огромная популярность книг Л. Гумилева, который первым вызвал эти идеи из забытья, и поток публикаций старых статей евразийцев в «Нашем современнике», и поиски философов (малотиражный журнал «Ступени»), и выход нескольких номеров евразийского обозрения «Элементы» (1992–1993 гг.) – весьма спорного по многим идеям, но интересного. Наконец, недавно вышел целый сборник «Пути Евразии» (М., 1992), и ключевые работы первых евразийцев стали доступны современному читателю.

Интересно и другое: евразийство вновь вызывает интерес и далеко за пределами России. Американский географ Марк Бассин (специальность – геополитика) выпустил недавно обстоятельную статью «Россия между Европой и Азией: идеологическое построение географического пространства» (1991), и еще более неожиданно – о евразийстве знают и в Африке – автор ряда книг по философии и социологии Дикенбе Мутомбо знаком и с концепцией евразийства, и с трудами Л. Гумилева [ «Политика», 1993, № 4].

Несколько раньше, в 60–70-х гг. американский ученый русского происхождения А. Рязановский опубликовал целую серию статей об истории и основных слагаемых евразийской концепции [А. Троянов. Изучение евразийства в современной зарубежной литературе. – «Начала», 1992, № 4, с.99–102].

Евразийская тема начала подхватываться и политиками, хотя «Русская новая правая» здесь ни при чем. Но если в одних случаях это делается грамотно, со знанием дела, то в других – крайне конъюнктурно. Почти анекдотично тема евразийства звучит в Манифесте Международного движения демократических реформ, где под бессодержательным текстом стоят подписи политиков, которые вряд ли когда-нибудь читали евразийцев, а уж действовали точно «со знаком наоборот». Также вызывают недоумение интерпретации евразийства на страницах упомянутого журнала «Элементы» (пример тому – более чем странная концепция Ж. Тириара о «Европе от Дублина до Владивостока»).

Итак, возрождение евразийства – мода или веление времени? Если мода, то вроде бы и нечего волноваться Янову и К°. Если веление времени – тогда сложнее.

А они волнуются, и есть отчего. Ведь Л. Гумилев нацело отвергал те «ценности», которые так милы бывшим партийцам. В статье, опубликованной уже после смерти ученого, прямо говорится, что «соединение двух суперэтносов как таковых невозможно, но остается возможным отрыв отдельных этносов и присоединение их к другому суперэтносу. Вхождение России в „семью цивилизованных народов Европы“ как раз и является одним из проигрываемых сегодня вариантов присоединения страны к новой суперэтнической системе. Но было бы величайшим заблуждением думать, что итогом строительства общеевропейского дома станет обоюдное торжество общечеловеческих ценностей» [См. статью «Горе от иллюзий» в данном сборнике].

Дело в том, что у противников евразийства нет «идеи-силы», нет «идеи-ценности». Не может же стать такой идеей «приобщение к европейской цивилизации» (хотя бы в силу «вторичности» идеи) или «вхождение в рынок»? В лучшем случае – это метод, но где же цель?

Евразийство дает такую «идею-силу», и Ренессанс его может дать опору патриотическим силам – сторонникам сильной государственности – отнюдь не имперской, не русифицирующей. И это хорошо понимают в нерусских государствах и регионах. Идеи Л. Гумилева пользуются высоким авторитетом у ученых Азербайджана, в Татарии, в Казахстане^[7]. Но дело не только в ученых, на евразийство «выходят» политики. Именно из Казахстана исходит идея прочного экономического и военного союза (пусть для начала России, Казахстана и Белоруссии). Экономический императив действует, и его влияние будет все сильнее, но наряду с этим усиливается и чувство принадлежности к суперэтносу Евразии, которое тоже является объективным фактором.

Действуют и внешнеполитические реалии. Как не процитировать тут Н.С. Трубецкого – «Те романо-германские державы, которые окажут России помощь… сделают это, конечно, не по филантропическим побуждениям и постараются поставить дело так, чтобы в обмен на эту помощь получить Россию в качестве своей колонии» [Н. Трубецкой, Русская проблема, 1921, с.298]. Начинает «работать» и религиозный фактор – жесткое сопротивление санкциям против православной Сербии. И созвучны с этим слова Льва Николаевича – «быть самим собой» – его завет нам в это сложное и тяжелое время. А слова последнего интервью еще раз подчеркивают современность евразийства: «Знаю одно и скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава и только через евразийство».

С.Б. Лавров, профессор,

президент Русского Географического общества,

вице-президент Фонда Л.Н. Гумилева